Такой Марии Магдалины не было даже у Уэббера в его рок-опере «Иисус Христос суперзвезда». Павел Хомский решился это поставить, только когда в Театр Моссовета пришла выпускница «Щуки», и он понял, что нашёл, наконец-то, свою Магдалину. Мюзикл имел оглушительный успех, а Ирина Климова проснулась знаменитой.
– Я родилась во дворце с парадной мраморной лестницей, с внутренним двориком, садом. Наш двухэтажный особняк конца XVIII века располагался на проспекте Мира, но в XX веке оба этажа превратили в коммунальные квартиры. Внутри возвели перегородки, получили множество маленьких комнат, где проживало сорок человек, с одной большой кухней на несколько плит, туалетом одним на всех и ванной, которую и ванной назвать было нельзя. Там стояла глубокая ёмкость, в которую для купания наливали воду. Так было и на первом, и на втором этажах.
Мы – мама, папа и я – жили на втором этаже в маленькой девятиметровой комнате, в которой помещалась кровать родителей, у окна стоял стол, а рядом моя кроватка. Я помню связанную кружевную занавеску на окне. Свет от уличного фонаря проникал в комнату и на стене появлялся ажурный рисунок. Засыпая, я смотрела на краешек лепнины на потолке, а так как всю лепнину мешала рассмотреть перегородка, то я фантазировала какой же там должен быть узор.
– И кто были вашими соседями?
– Контингент был самый разный, от махровых алкоголиков до представителей дворянского происхождения. Я помню в комнатке рядом с нами жила, судя по всему, дворянка, у которой было фортепиано. Я вначале слушала, стоя под дверью, как она играла, потом меня стали приглашать в комнату. Это было волшебство. Я сидела совершенно очарованная. Для меня было загадкой, как она могла из этих дощечек извлекать музыку, и я захотела научиться играть на пианино.
Мне было шесть лет, когда наш особняк стали расселять. Постепенно он пустел и наконец, когда осталось две семьи: мы и семья моей подружки Маши, наши папы решили сломать перегородки. Мы увидели великолепный, из разных пород дерева, паркет и изящную лепнину на потолке, рисунок, которой я все эти годы, засыпая пыталась разгадать. Я очень долго скучала по моему дворцу – нашей коммуналке. Квартиру мы получили в Сокольниках.
– В первый класс вы пошли уже в Сокольниках, а почему родители выбрали физико-математическую школу?
– Она имела очень хорошую репутацию, была сильна по педагогическому составу, по дисциплине. Конечно, положа руку на сердце, я совсем не физик и не математик, но я старательная, и мне важно было хорошо учится, чтобы не огорчать маму.
– А как же ваша мечта – музыка?
– В пяти минутах ходьбы от нашего дома была музыкальная школа. Как-то мы с папой гуляли, и я уговорила его зайти, а там как раз шли вступительные экзамены. Я спела песню про Чебурашку, повторила нотки, отстучала ритм – и меня взяли. Потом родители накопили денег и купили в комиссионке старенькое, подержанное пианино. Начала я заниматься с удовольствием, но мне не повезло с педагогом. Она лупила линейкой по пальцам, била по спине, кричала. Я не хотела к ней идти, и моё желание заниматься музыкой постепенно пропадало. Но вдруг случилось чудо – она заболела. И меня перевели в класс к очаровательной девушке-грузинке, Гугулии Георгиевне, которая оказалась добрейшим, творческим человеком. Мы с ней сонаты Чимароза превращали в романсы, делали современные аранжировки, рисовали музыку, импровизировали, придумывали всевозможные истории. Благодаря ей я научилась подбирать по слуху. Но тут вернулась моя учительница, и у меня отобрали мою сказку. Тогда я пошла к директору и сказала, что больше учиться у них не хочу. Меня уговорили не уходить, ссылаясь на то, что остался всего один год. Я согласилась, но поставила условия: «Ходить я к вам не буду, дайте мне программу, я выучу её самостоятельно и приду прямо на экзамен». Вот так я окончила музыкальную школу.
– Теперь понятно, почему вы не выбрали музыку своей основной профессией.
– Дело в том, что у нас в школе была театральная студия. В восьмом классе меня туда приняли. Именно там начало оформляться моё желание стать артисткой. Родителям я ничего не говорила, потому что они люди серьёзные: мама – химик-технолог, папа – экономист. В их среде выбор такой профессии было делом неправильным, да и школа наша была при Институте им. Баумана, мы там даже практику проходили.
– То есть прямой путь – это поступление в Бауманку.
– Конечно, но у меня была подруга, которая позвала меня на дипломный спектакль в Щукинское училище. Я посмотрела и поняла, что хочу здесь учиться. Причём про другие институты я ничего не знала. Мне сказали, что в «Щуке» учат на артистов, вот сюда я решила поступать.
В конце десятого класса на спектакли нашей театральной студии пришли мои родители. Они поняли, что у меня неплохо получается. На последнем показе я по-настоящему разрыдалась на сцене. Родители были озадачены, а когда я сказала, что хочу быть артисткой, начали отговаривать. Только после прослушивания у педагога Щукинского училища Владимира Георгиевича Шлезингера, который отправил меня сразу на конкурс, они смирились. Я поступила на курс Аллы
Александровны Казанской и была самая маленькая, мне было шестнадцать лет
– Вы застали старых педагогов?
– Мне повезло: это был один из последних курсов, на котором преподавал весь цвет Щукинского училища: Вера Константиновна Львова, Юрий Катин-Ярцев, Альберт Буров, Лариса Пашкова, Александра Стрельникова с её знаменитой гимнастикой, потом подключился Ширвиндт, Кайдановский, Юрский. Со мной учились Лида Вележева, Юля Рутберг, Лёша Лысенков.
– Ваши музыкальные способности оценили?
– Не сразу. Я понимала, что умею петь, но мне казалось, что голос ненадёжный инструмент, и я как-то стеснялась этого. Когда распределили дипломы, педагоги, зная, что я пою, предложили несколько ролей с пением. Тут уж деваться было некуда.
Неожиданно у меня обнаружилось колоратурное сопрано, причём от природы, специально вокалу я не обучалась. И режиссёр Гарий Черняховский в своей постановке «Зойкина квартира» придумал мне роль, основываясь на этом. Появление на сцене тоненькой, невысокого роста выпускницы, которая поёт оперные партии, приводило зрителей в шоковое состояние, так неожиданно это было.
Потом режиссёр Юрий Михайлович Авшаров доверил мне роль Элизы Дулитл в «Пигмалионе». Он сделал уникальное сочетание текста Шоу и музыки Лоу: это была пьеса с вкрапление арий. Потрясающая постановка! А музыка из «My Fair lady» дополняла её и носила праздничный характер. Получился глубокий и в то же время воздушный спектакль.
– После окончания Щукинского училища вас должны были взять в Театр Вахтангова, что называется, прямой ход.
– Тогда ещё существовала система распределения, и это было очень неплохо, потому что давало возможность все-таки трудоустроится молодым артистам. К нам приезжали со всей страны директора театров, режиссёры – смотрели, отбирали, приглашали на работу. Меня на четвёртом курсе позвали в «Ленком» на Кончиту в спектакль «Юнона и Авось». Я даже репетировала с Николаем Петровичем.
В труппу Театра Вахтангова меня зачислили и сказали, чтобы я больше никуда не показывалась, более того, собирались делать «Закат» Бабеля с моим участием, но я не хотела туда идти. Я не могла представить себе, как выйду на сцену с Аллой Александровной Казанской, с Василием Семёновичем Лановым, и продолжала ходить на показы.
– В Театре Моссовета вы тоже показывались?
– Да, я подыгрывала в образе Элизы Дулиттл Лёше Лысенкову, который играл Хиггинса, и меня пригласили в театр. На тот момент у меня было двенадцать предложений, но попав в Театр Моссовета, я почувствовала себя так легко, мне было здесь так хорошо… Я стала ходить на спектакли и была в восторге от артистов, от репертуара: «Царской охоты», «Шума за сценой, в котором потом играла. Я пришла к главному режиссёру Павлу Осиповичу Хомскому и сказала: «Не знаю, что мне делать, меня уже определили в Театр Вахтангова, а я хочу работать у вас». Он ответил: «Тогда мы сами договоримся с Театром Вахтангова». Но поскольку мне было крайне неловко перед Михаилом Александровичем Ульяновым, с которым я на тот момент была знакома, я написала ему письмо с просьбой: «Пожалуйста не берите меня в театр». При этом извинялась, благодарила за доверие, объясняла причины.
– Пришли сразу на роль?
– Первый спектакль я сыграла в день подписания договора. Это был ввод. В театре часто бывает производственная необходимость. Меня спросили: «А вы бы не хотели прямо сегодня сыграть в спектакле «Братья Карамазовы»? У нас заболела артистка». Я не видела спектакля, не знала, что он идёт четыре часа, не знала во что ввязываюсь, но была в таком воодушевлении, мне так хотелось сразу играть, что я сказала: «Хочу!» – и прыгнула, как в омут с головой. Потом Павел Осипович взял пьесу «Максим в конце тысячелетия» и позвал меня на очень заметную роль. Главные роли играли Цейц, Тараторкин, Муравьёва. Вот это была школа невероятная. За эту работу я получила премию Завадского. После этого спектакля меня признали как артистку.
– Павел Осипович рассказывал, что он мечтал о постановке «Иисус Христос суперзвезда» и, только когда появились вы, он приступил к работе.
– Павел Осипович ещё на прослушивании попросил меня спеть, ему моё пение понравилось, и он обрадовался, потому что Валера Ярёменко на роль Иуды у него уже был, а Марии не было – и тут появилась артистка. Благодаря нам с Валерой он начал осуществлять свою мечту, которая длится уже больше тридцати лет.
– В 1990 году эта постановка произвела эффект, разорвавшийся бомбы, и вы проснулись знаменитой.
– Честно говоря об этом никто тогда не думал, и особую популярность мы не ощутили. Это случилось чуть позже, когда появились толпы поклонников возле служебного входа, фан-клубы. Вот тогда мы поняли, что произошло что-то невероятное. Когда выпускались было очень тяжело, мы же не знали, как это делается, всё это рождалось в муках, что-то пробовалось, отбрасывалось, менялось.
– Менялся и исполнитель роли Иисуса, в какой-то момент вы остались вообще без него, пришлось приглашать артиста со стороны.
– Да это тоже была проблема, причем неожиданная. Вообще работа была очень сложной. Впервые на нашей сцене создавался не просто спектакль, а мюзикл, первым всегда трудно.
– Последующие работы тоже впервые появились на моссоветовской сцене: Пётр Фоменко поставил «Калигулу», французский режиссёр Кристиан Ле Гийоше устроил на сцене под Крышей «Кафе Превера», и снова работа у Хомского в «Кине» с легендарным Геннадием Бортниковым. То есть у вас было пять спектаклей, а вы ушли из театра. Я знаю эту историю так: уволили мужа, вы пошли к Хомскому и поставили вопрос ребром.
– Нет, ну так я не наглела. Мужа не уволили, он играл, но редко, в отличие от меня, и, безусловно, в семье это являлось раздражающим фактором. Это всё происходило в начале 90-х. Я помню, мы играли «Калигулу» на сцене «Под крышей», а на большой сцене тоже шел спектакль. Артистов на двух сценах было больше, чем зрителей. У меня появилось ощущение, что моя актёрская профессия никому не нужна. Всё так навалилось на мою незрелую, неокрепшую личность, что возник психологический кризис – я просто не захотела больше играть в театре. Психанула и очень жалею, что меня тогда никто не остановил. Скорее всего, это был момент, который надо было перетерпеть, хотя бы пару месяцев, успокоится. Но я пошла к зав.труппой и на грани истерики сказала, что не могу играть и не приду на следующий спектакль. Она не поверила, что я могу так поступить, потому что знала меня как человека ответственного, замену искать не стала, но в назначенный день в шесть часов вечера обнаружилось, что артистки нет. Другую исполнительницу нашли, спектакль сыграли, но виноватой сделали меня и решили уволить по статье. Когда я всё объяснила, всё равно уволили, но по собственному желанию.
– Уйти в никуда, в такое сложное время!?
– Какое-то время я концертировала, какие-то деньги зарабатывала, а потом и этого не стало. Театра нет, концертов нет, кино нет, хотя до этого я активно снималась, денег тоже, и я поняла, что надо где-то поработать, квартиру на что-то надо было снимать.
– Странно, что мысль поработать возникла у вас, а не у вашего мужа, из-за которого по большому счёту семья и оказалась в таком состоянии.
– Нет, ну, он тоже пытался каким-то бизнесом заняться, но я такой человек: если возникает проблема, не жду, что за меня кто-то её решит. Артистка Ира Малышева привела меня в риэлторскую компанию, в которой работала. За три дня я изучила процесс и стала сдавать квартиры, причём честно говорила людям о всех имеющихся недостатках. Через два месяца меня позвали в сериал «Петербургские тайны», и моя риэлторская деятельность завершилась.
– Эстрада как появилась в вашей жизни?
– Эстрада появилась в параллель, свободного времени было много, и папа сказал: «Ты поешь – давай может попробуем песни записать». Мы нашли спонсоров, композитора Колю Парфенюка, который написал для меня песню «Детский сон», сняли на неё клип. Потом появился Серёжа Трофимов, на меня вышел Саша Иванов из группы «Рондо». Он увидел клип на песню «Детский сон» и год меня разыскивал, чтобы записать со мной песню. Она вошла в его альбом. Постепенно я стала популярной артисткой и вошла в
десятку лучших.
– Понимали ли вы, что открыли новый жанр «вокал + актёрская игра», такого на нашей эстраде не было?
– Не очень, мне просто нравилось петь. В начале 1998-го вышел мой первый альбом, я подписала договор на пять лет, должно было выйти ещё три, мы начали писать новые песни. А в мае месяце грянул кризис – студия прекратила свое существование, а написанные песни до сих пор лежат никем не услышанные. Одно время я пела в маленьких залах, в клубах, на корпоративах. Постепенно мне перестала нравится аудитория, формат, когда все едят, ходят, разговаривают по телефону, хотелось чего-то более глубокого и смыслового. Я поняла, что мне надо возвращаться в Театр Моссовета.
– За всё это время вы бывали в Театре Моссовета?
– Нет, я даже ничего не узнавала. Это было очень болезненно для меня.
– Другие театры вы не рассматривали?
– Нет, только Моссовет, но я не знала, как мне вернуться. На тот момент я осознала, что ошиблась, многое переосмыслила, переоценила, мысленно просила у всех прощения. В один прекрасный день иду по Тверской, а навстречу мне Серёжа Виноградов: «Рад тебя видеть. Мы только вчера о тебе с Павлом Осиповичем говорили». Оказалось, что я из их поля зрения не выпадала. Они про меня не забывали, отслеживали, что я делаю на эстраде. Серёжа сказал, что Хомский взял пьесу Теннесси Уильямса «Куколка», а артистка, которая должна была играть главную роль, ушла в декрет, не хотела бы я подумать на эту тему. Конечно, я была «за». Мне позвонили из театра и пригласили на встречу с Хомским.
– С каким чувством вы шли на эту встречу?
– Я была счастлива, что возвращаюсь в театр и не просто, а на главную роль. Мы встретились. Отношение было совсем другое, чем то, когда меня попросили из театра. Павел Осипович сказал: «Кто старое помянет, тому глаз вон. Мы следили за вашим творчеством, вы молодец – таких успехов достигли. Давайте всё забудем и, если вы хотите, то будем работать».
– Как коллектив отнёсся к вашему возвращению?
– С радостью: «Наконец-то, УРА!». Постепенно мне вернули мои роли.
– «Куколка» – очень необычный спектакль. Чего стоит ваш спуск по лестнице вниз головой, вы спиной пересчитали все ступеньки. Кто этот трюк придумал и зачем?
– Виноградов был тогда балетмейстером и всё придумал он. На самом деле, в этом нет ничего страшного, а смысл в том, что она как кукла падает вниз головой. Это было достаточно безопасно, во время репетиций всё было продумано, чтобы себе ничего не сломать. Это было красиво, эффектно. Мне нравилась роль, нравилось работать с Павлом Осиповичем, с Серёжей. «Куколка» очень тонкая работа.
– Между премьерами у вас были паузы. Что вы делаете, когда они возникают?
– Просто живу! Я люблю театр – это мой дом, моя семья. Конечно, мне приятно, когда мой труд оценивается. Мне доставляет удовольствие сам процесс проникновение в образ – это моя физиотерапия, но для себя я определила, что профессия – только часть жизни. У каждого человека есть определённая задача, ради которой он родился. Всё, что я делаю, я делаю для своей семьи, для сына. Моя задача – протоптать для него дорожку и не суть важно каким способом: будучи артисткой или при помощи каких-то других приобретённых навыков.
Я занималась вопросами психологии более десяти лет. Меня интересует астрология, эзотерика, философия. Это моя параллельная жизнь, которая постоянно погружает меня в ситуации, далёкие от профессии.
У меня, например, было три больших судебных процесса, два из которых с монополистами в области коммунального хозяйства. И все три я, кстати, выиграла.
Я семь лет занималась изучением юриспруденции, зарылась в кодексы, правила, постановления, сама составляла исковые заявления, ходила на суды, писала апелляции, хотя мне большие чиновники заявляли, что у меня нет никаких прав, только обязанность платить, а я говорила что, если должна – заплачу, в противном случае буду стоять до конца, за справедливость. И выстояла!
У меня есть отчасти и экономическое образование. В 2007 году я закончила продюсерский факультет ВГИКа, получила второй диплом о высшем образования и даже поработала в этой области.
Пять лет назад меня выбрали председателем профсоюза Театра Моссовета, но я же по знаку овен, я дотошная, мне нужно самой до всего докопаться – пришлось изучить трудовое право, гражданский кодекс, написать правила внутреннего распорядка, положение об оплате труда, составить коллективные договора.
Так что, честно скажу, иногда я не замечала пауз. Потом, оглядываясь назад, вдруг понимала: у меня премьер не было уже лет пять, а я и не заметила.
– Я думала, что вы принимали участие в телевизионных программах «Три аккорда», «Голос», «Живой звук», «Танцы со звёздами», вели передачу «Клуб бывших жён».
– Это всё было параллельно. Мне предлагали поучаствовать в передачах на телевидении, я соглашалась: это моя профессия, я её люблю. Но, если предложений нет, я найду чем себя занять, никогда не впаду в депрессию. Мне интересна жизнь, мне нравится развиваться, осваивать что-то новое. Это делает меня лучше и сильнее. Я верю, что мы приходим в этот мир учиться. Вот этим я и занимаюсь.
– Вы четырежды меняли свою судьбу: поступили бы спокойно в Бауманский, но пошли в Щукинское; вас оставляли в Вахтанговском – ушли в Театр Моссовета; могли играть на сцене – ушли на эстраду, потом вернулись. Каждый раз была возможность идти прямым путём, но вы с него сворачивали. Вам не нравятся прямые дороги?
– Думаю, причина в отчаянном желании найти саму себя. Каждый раз, становясь перед выбором, прислушиваюсь к себе, и где-то внутри появляется чувство, которое подсказывает, как поступить. Иногда ты выбираешь правильно, а иногда это приводит к ошибкам, но к очень нужным ошибкам, которые впоследствии оказываются этапами роста. Недавно я посмотрела фильм, где услышала замечательную фразу: «Не ты делаешь ошибки, а ошибки делают тебя!» Это про меня. Потому что даже совершая, казалось бы, ошибочный выбор, в конце концов, понимаешь, что он оказывается правильным, так как приводит к твоему росту. Так что, вероятно, мне нужен такой извилистый путь. А вообще, со временем выяснилось, что у меня хорошая интуиция, и я научилась ей доверять.
– В премьерном спектакле «Старомодная комедия» ваша героиня вначале покоряет главврача своей экстравагантностью, но по мере их сближения становится не то чтобы обычной женщиной, но во всяком случае без эпатажа. Как думаете, а ему не будет с ней скучно? Ведь влюбился он в ту, первую, а не в эту.
– А я думаю, что в эту. В процессе их общения он разглядел, почувствовал, какая она, на самом деле: её бравада –защитная реакция. Моя героиня, Лидия Васильевна, по характеру очень похожа на меня. Она никогда не сдаётся. Упала – встала, испытание пережила, преодолела – пошла дальше. И при этом не забывает улыбаться. Она живёт с верой, что как бы жизнь ни била, всё равно она прекрасна. Он это почувствовал, потому что сам такой же, только, если она бравирует, то он закрывается, чтобы не увидели, как он одинок, как ему больно. Мужчинам вообще сложно признавать свои слабости. Они свои комплексы прикрывают либо хамством, либо становятся тихими.
– Такой атаманши, как в премьерном спектакле «Бременские музыканты», нет ни в одной постановке, ни в кино, ни в мультфильме. Везде это упитанная мадам, иногда с повязкой на глазу. А у вас она прямо предводительница амазонок.
– Я этот спектакль не выпускала, меня не было в распределении. Но были такие же представления, как у вас: атаманша должна быть помощнее, погрубее. Поэтому, когда Евгений Жозефович объявил, кто будет играть, я подумала: «Ну, это будет первая музыкальная работа без меня». Ну, нет для меня роли: принцессу играть поздно, хотя это была бы моя прямая обязанность лет тридцать назад, атаманшу… Ну, какая я атаманша?..
Я иногда заходила на репетиции, смотрела, как ребята работают. Это был трудный процесс, потому что Евгений Жозефович так же как, кстати, и Хомский в свое время, не знал, как ставить мюзиклы, он никогда этого не делал. По сути, сегодняшнее поколение артистов проходило тот же путь, который мы когда-то прошли с «Иисусом», только на новом витке времени. Как и в прошлый раз, были мучительные поиски, многое из того, что репетировалось, не вошло в окончательный вариант.
На премьере я увидела потрясающий спектакль. Он мне безумно понравился. И хочется верить, что эта работа станет возрождением музыкального направления нашего театра, которое всегда было успешным. Я даже немножко позавидовала, что для меня в нём не нашлось места.
После премьеры Евгений Жозефович неожиданно сказал, чтобы я готовилась, потому что буду вводиться на роль атаманши. Оказалось, что найденное неожиданное решение этого образа делало мое участие возможным. Я за месяц всё выучила – и теперь играю, получаю удовольствие и в шутку говорю себе: «Нет не может быть в моем театре музыкального спектакля без Ирины Климовой».
– После ухода Хомского театр переживал не лучшие времена, но вот художественным руководителем стал Евгений Марчелли. Что изменилось с его приходом?
– Ну, во-первых, с приходом Марчелли в театре очень быстро активизировалась творческая жизнь, и появилась динамика, по которой мы все так скучали. Евгений Жозефович – талантливый режиссер, который любит артистов. Первое, что он сделал, придя в театр, побеседовал с каждым, выслушал все пожелания и предложения. Потом у себя в кабинете повесил плакат с нашими фото, именами, репертуаром, в котором каждый занят, для того чтобы быстрее всех запомнить и со всеми лучше познакомиться. Практически сразу он собрал труппу, рассказал о себе и ответил на множество разных вопросов, некоторые были весьма непростыми и провокационными. Кстати, на сборе труппы он сказал, что не любит музыкальные спектакли, чем в тот момент очень нас, во всяком случае меня, огорчил: в Театре Моссовета всегда были поющие артисты, причём хорошо поющие. Но, как мы видим, всё меняется! И «Бременские музыканты» – бесспорное тому доказательство.
Нам повезло ещё и в том, что наш художественный руководитель готов поддержать любую творческую инициативу, будь то желание поставить спектакль или принести пьесу, пригласить режиссёра. На сегодняшний день в репертуаре театра уже идет один успешный детский спектакль, который родился из самостоятельной работы артистов, и готовятся к премьере еще два. Кстати, это же произошло и с моим желанием сыграть Лидию Васильевну. Я принесла пьесу «Старомодная комедия», привела режиссёра, продумала всё, доказала, что такая постановка нужна театру.
В Театре Моссовета началась совсем другая жизнь. Ввернулись театральные капустники. Благодаря Марчелли, мы возродили худсовет, причём Евгений Жозефович предложил каждый год тайным голосованием избирать состав, чтобы была ротация.
За первую большую роль в спектакле «Максим в конце тысячелетия» я получила премию Завадского, мне она очень дорога, и было очень жаль, что её перестали вручать. Так вот в прошлом году мы снова вручили эту премию, и теперь это наша возрожденная ежегодная традиция.
Было время, когда в театре была еще одна очень любимая зрителями площадка – наше прекрасное фойе. Там шли спектакли «Эдит Пиаф», «Последняя лента Креппа», потом там перестали ставить спектакли, а в этом году мы потихоньку возрождаем и эту замечательную традицию. В фойе появился первый на этом этапе музыкальный спектакль-концерт, который мы назвали «Аквариумник». Не надо забывать, что Марчелли пришёл к нам в 2020 году, в самый разгар пандемии, и это было очень не простое для старта время. Но посмотрите сколько всего за эти три с половиной года он уже успел сделать. Артистам приятно приходить в театр, в котором кипит жизнь и все заняты делом.
– Чем занимается сын?
– Вначале увлекался компьютерными играми, и я думала, что он станет программистом, даже начал учиться, но потом понял, что это не его. Сейчас учится на психолога в Московском институте психоанализа, ему это нравится, и я поняла, что не зря занималась психологией, – вот где пригодятся мои знания.
– У вас три образования: музыкальное, актёрское, продюсерское. Карьера театральная, вокальная, телевизионная. Поделитесь секретом, как вы всё успеваете?
– А нет никакого секрета. Просто нужно заниматься только тем, что интересно и нравится, правильно расставлять приоритеты и планировать свое время. И обязательно помнить, что работа – только часть жизни. А значит не нужно пытаться объять необъятное, не нужно стараться усидеть на всех стульях сразу, нужно быть избирательным и обязательно оставлять себе время на отдых и на восстановление. Помню, у Михалкова спросили, каков его распорядок дня. Он сказал, что с утра у него съемки, потом встречи, а потом теннис, и этот запланированный отдых входит в распорядок дня.
– Наверно, когда Ломоносов играл на бильярде, писатель Александр Куприн летал на воздушном шаре, а Менделеев мастерил чемоданы, для них это был отдых.
– А так и надо поступать, переключение на другие занятия – тоже отдых, не обязательно лежать на диване. Когда я устаю, могу пойти в бассейн, в тренажёрный зал, уехать куда-нибудь, да просто погулять в парке часа два или поиграть с сыном в настольную игру.
– Я родилась во дворце с парадной мраморной лестницей, с внутренним двориком, садом. Наш двухэтажный особняк конца XVIII века располагался на проспекте Мира, но в XX веке оба этажа превратили в коммунальные квартиры. Внутри возвели перегородки, получили множество маленьких комнат, где проживало сорок человек, с одной большой кухней на несколько плит, туалетом одним на всех и ванной, которую и ванной назвать было нельзя. Там стояла глубокая ёмкость, в которую для купания наливали воду. Так было и на первом, и на втором этажах.
Мы – мама, папа и я – жили на втором этаже в маленькой девятиметровой комнате, в которой помещалась кровать родителей, у окна стоял стол, а рядом моя кроватка. Я помню связанную кружевную занавеску на окне. Свет от уличного фонаря проникал в комнату и на стене появлялся ажурный рисунок. Засыпая, я смотрела на краешек лепнины на потолке, а так как всю лепнину мешала рассмотреть перегородка, то я фантазировала какой же там должен быть узор.
– И кто были вашими соседями?
– Контингент был самый разный, от махровых алкоголиков до представителей дворянского происхождения. Я помню в комнатке рядом с нами жила, судя по всему, дворянка, у которой было фортепиано. Я вначале слушала, стоя под дверью, как она играла, потом меня стали приглашать в комнату. Это было волшебство. Я сидела совершенно очарованная. Для меня было загадкой, как она могла из этих дощечек извлекать музыку, и я захотела научиться играть на пианино.
Мне было шесть лет, когда наш особняк стали расселять. Постепенно он пустел и наконец, когда осталось две семьи: мы и семья моей подружки Маши, наши папы решили сломать перегородки. Мы увидели великолепный, из разных пород дерева, паркет и изящную лепнину на потолке, рисунок, которой я все эти годы, засыпая пыталась разгадать. Я очень долго скучала по моему дворцу – нашей коммуналке. Квартиру мы получили в Сокольниках.
– В первый класс вы пошли уже в Сокольниках, а почему родители выбрали физико-математическую школу?
– Она имела очень хорошую репутацию, была сильна по педагогическому составу, по дисциплине. Конечно, положа руку на сердце, я совсем не физик и не математик, но я старательная, и мне важно было хорошо учится, чтобы не огорчать маму.
– А как же ваша мечта – музыка?
– В пяти минутах ходьбы от нашего дома была музыкальная школа. Как-то мы с папой гуляли, и я уговорила его зайти, а там как раз шли вступительные экзамены. Я спела песню про Чебурашку, повторила нотки, отстучала ритм – и меня взяли. Потом родители накопили денег и купили в комиссионке старенькое, подержанное пианино. Начала я заниматься с удовольствием, но мне не повезло с педагогом. Она лупила линейкой по пальцам, била по спине, кричала. Я не хотела к ней идти, и моё желание заниматься музыкой постепенно пропадало. Но вдруг случилось чудо – она заболела. И меня перевели в класс к очаровательной девушке-грузинке, Гугулии Георгиевне, которая оказалась добрейшим, творческим человеком. Мы с ней сонаты Чимароза превращали в романсы, делали современные аранжировки, рисовали музыку, импровизировали, придумывали всевозможные истории. Благодаря ей я научилась подбирать по слуху. Но тут вернулась моя учительница, и у меня отобрали мою сказку. Тогда я пошла к директору и сказала, что больше учиться у них не хочу. Меня уговорили не уходить, ссылаясь на то, что остался всего один год. Я согласилась, но поставила условия: «Ходить я к вам не буду, дайте мне программу, я выучу её самостоятельно и приду прямо на экзамен». Вот так я окончила музыкальную школу.
– Теперь понятно, почему вы не выбрали музыку своей основной профессией.
– Дело в том, что у нас в школе была театральная студия. В восьмом классе меня туда приняли. Именно там начало оформляться моё желание стать артисткой. Родителям я ничего не говорила, потому что они люди серьёзные: мама – химик-технолог, папа – экономист. В их среде выбор такой профессии было делом неправильным, да и школа наша была при Институте им. Баумана, мы там даже практику проходили.
– То есть прямой путь – это поступление в Бауманку.
– Конечно, но у меня была подруга, которая позвала меня на дипломный спектакль в Щукинское училище. Я посмотрела и поняла, что хочу здесь учиться. Причём про другие институты я ничего не знала. Мне сказали, что в «Щуке» учат на артистов, вот сюда я решила поступать.
В конце десятого класса на спектакли нашей театральной студии пришли мои родители. Они поняли, что у меня неплохо получается. На последнем показе я по-настоящему разрыдалась на сцене. Родители были озадачены, а когда я сказала, что хочу быть артисткой, начали отговаривать. Только после прослушивания у педагога Щукинского училища Владимира Георгиевича Шлезингера, который отправил меня сразу на конкурс, они смирились. Я поступила на курс Аллы
Александровны Казанской и была самая маленькая, мне было шестнадцать лет
– Вы застали старых педагогов?
– Мне повезло: это был один из последних курсов, на котором преподавал весь цвет Щукинского училища: Вера Константиновна Львова, Юрий Катин-Ярцев, Альберт Буров, Лариса Пашкова, Александра Стрельникова с её знаменитой гимнастикой, потом подключился Ширвиндт, Кайдановский, Юрский. Со мной учились Лида Вележева, Юля Рутберг, Лёша Лысенков.
– Ваши музыкальные способности оценили?
– Не сразу. Я понимала, что умею петь, но мне казалось, что голос ненадёжный инструмент, и я как-то стеснялась этого. Когда распределили дипломы, педагоги, зная, что я пою, предложили несколько ролей с пением. Тут уж деваться было некуда.
Неожиданно у меня обнаружилось колоратурное сопрано, причём от природы, специально вокалу я не обучалась. И режиссёр Гарий Черняховский в своей постановке «Зойкина квартира» придумал мне роль, основываясь на этом. Появление на сцене тоненькой, невысокого роста выпускницы, которая поёт оперные партии, приводило зрителей в шоковое состояние, так неожиданно это было.
Потом режиссёр Юрий Михайлович Авшаров доверил мне роль Элизы Дулитл в «Пигмалионе». Он сделал уникальное сочетание текста Шоу и музыки Лоу: это была пьеса с вкрапление арий. Потрясающая постановка! А музыка из «My Fair lady» дополняла её и носила праздничный характер. Получился глубокий и в то же время воздушный спектакль.
– После окончания Щукинского училища вас должны были взять в Театр Вахтангова, что называется, прямой ход.
– Тогда ещё существовала система распределения, и это было очень неплохо, потому что давало возможность все-таки трудоустроится молодым артистам. К нам приезжали со всей страны директора театров, режиссёры – смотрели, отбирали, приглашали на работу. Меня на четвёртом курсе позвали в «Ленком» на Кончиту в спектакль «Юнона и Авось». Я даже репетировала с Николаем Петровичем.
В труппу Театра Вахтангова меня зачислили и сказали, чтобы я больше никуда не показывалась, более того, собирались делать «Закат» Бабеля с моим участием, но я не хотела туда идти. Я не могла представить себе, как выйду на сцену с Аллой Александровной Казанской, с Василием Семёновичем Лановым, и продолжала ходить на показы.
– В Театре Моссовета вы тоже показывались?
– Да, я подыгрывала в образе Элизы Дулиттл Лёше Лысенкову, который играл Хиггинса, и меня пригласили в театр. На тот момент у меня было двенадцать предложений, но попав в Театр Моссовета, я почувствовала себя так легко, мне было здесь так хорошо… Я стала ходить на спектакли и была в восторге от артистов, от репертуара: «Царской охоты», «Шума за сценой, в котором потом играла. Я пришла к главному режиссёру Павлу Осиповичу Хомскому и сказала: «Не знаю, что мне делать, меня уже определили в Театр Вахтангова, а я хочу работать у вас». Он ответил: «Тогда мы сами договоримся с Театром Вахтангова». Но поскольку мне было крайне неловко перед Михаилом Александровичем Ульяновым, с которым я на тот момент была знакома, я написала ему письмо с просьбой: «Пожалуйста не берите меня в театр». При этом извинялась, благодарила за доверие, объясняла причины.
– Пришли сразу на роль?
– Первый спектакль я сыграла в день подписания договора. Это был ввод. В театре часто бывает производственная необходимость. Меня спросили: «А вы бы не хотели прямо сегодня сыграть в спектакле «Братья Карамазовы»? У нас заболела артистка». Я не видела спектакля, не знала, что он идёт четыре часа, не знала во что ввязываюсь, но была в таком воодушевлении, мне так хотелось сразу играть, что я сказала: «Хочу!» – и прыгнула, как в омут с головой. Потом Павел Осипович взял пьесу «Максим в конце тысячелетия» и позвал меня на очень заметную роль. Главные роли играли Цейц, Тараторкин, Муравьёва. Вот это была школа невероятная. За эту работу я получила премию Завадского. После этого спектакля меня признали как артистку.
– Павел Осипович рассказывал, что он мечтал о постановке «Иисус Христос суперзвезда» и, только когда появились вы, он приступил к работе.
– Павел Осипович ещё на прослушивании попросил меня спеть, ему моё пение понравилось, и он обрадовался, потому что Валера Ярёменко на роль Иуды у него уже был, а Марии не было – и тут появилась артистка. Благодаря нам с Валерой он начал осуществлять свою мечту, которая длится уже больше тридцати лет.
– В 1990 году эта постановка произвела эффект, разорвавшийся бомбы, и вы проснулись знаменитой.
– Честно говоря об этом никто тогда не думал, и особую популярность мы не ощутили. Это случилось чуть позже, когда появились толпы поклонников возле служебного входа, фан-клубы. Вот тогда мы поняли, что произошло что-то невероятное. Когда выпускались было очень тяжело, мы же не знали, как это делается, всё это рождалось в муках, что-то пробовалось, отбрасывалось, менялось.
– Менялся и исполнитель роли Иисуса, в какой-то момент вы остались вообще без него, пришлось приглашать артиста со стороны.
– Да это тоже была проблема, причем неожиданная. Вообще работа была очень сложной. Впервые на нашей сцене создавался не просто спектакль, а мюзикл, первым всегда трудно.
– Последующие работы тоже впервые появились на моссоветовской сцене: Пётр Фоменко поставил «Калигулу», французский режиссёр Кристиан Ле Гийоше устроил на сцене под Крышей «Кафе Превера», и снова работа у Хомского в «Кине» с легендарным Геннадием Бортниковым. То есть у вас было пять спектаклей, а вы ушли из театра. Я знаю эту историю так: уволили мужа, вы пошли к Хомскому и поставили вопрос ребром.
– Нет, ну так я не наглела. Мужа не уволили, он играл, но редко, в отличие от меня, и, безусловно, в семье это являлось раздражающим фактором. Это всё происходило в начале 90-х. Я помню, мы играли «Калигулу» на сцене «Под крышей», а на большой сцене тоже шел спектакль. Артистов на двух сценах было больше, чем зрителей. У меня появилось ощущение, что моя актёрская профессия никому не нужна. Всё так навалилось на мою незрелую, неокрепшую личность, что возник психологический кризис – я просто не захотела больше играть в театре. Психанула и очень жалею, что меня тогда никто не остановил. Скорее всего, это был момент, который надо было перетерпеть, хотя бы пару месяцев, успокоится. Но я пошла к зав.труппой и на грани истерики сказала, что не могу играть и не приду на следующий спектакль. Она не поверила, что я могу так поступить, потому что знала меня как человека ответственного, замену искать не стала, но в назначенный день в шесть часов вечера обнаружилось, что артистки нет. Другую исполнительницу нашли, спектакль сыграли, но виноватой сделали меня и решили уволить по статье. Когда я всё объяснила, всё равно уволили, но по собственному желанию.
– Уйти в никуда, в такое сложное время!?
– Какое-то время я концертировала, какие-то деньги зарабатывала, а потом и этого не стало. Театра нет, концертов нет, кино нет, хотя до этого я активно снималась, денег тоже, и я поняла, что надо где-то поработать, квартиру на что-то надо было снимать.
– Странно, что мысль поработать возникла у вас, а не у вашего мужа, из-за которого по большому счёту семья и оказалась в таком состоянии.
– Нет, ну, он тоже пытался каким-то бизнесом заняться, но я такой человек: если возникает проблема, не жду, что за меня кто-то её решит. Артистка Ира Малышева привела меня в риэлторскую компанию, в которой работала. За три дня я изучила процесс и стала сдавать квартиры, причём честно говорила людям о всех имеющихся недостатках. Через два месяца меня позвали в сериал «Петербургские тайны», и моя риэлторская деятельность завершилась.
– Эстрада как появилась в вашей жизни?
– Эстрада появилась в параллель, свободного времени было много, и папа сказал: «Ты поешь – давай может попробуем песни записать». Мы нашли спонсоров, композитора Колю Парфенюка, который написал для меня песню «Детский сон», сняли на неё клип. Потом появился Серёжа Трофимов, на меня вышел Саша Иванов из группы «Рондо». Он увидел клип на песню «Детский сон» и год меня разыскивал, чтобы записать со мной песню. Она вошла в его альбом. Постепенно я стала популярной артисткой и вошла в
десятку лучших.
– Понимали ли вы, что открыли новый жанр «вокал + актёрская игра», такого на нашей эстраде не было?
– Не очень, мне просто нравилось петь. В начале 1998-го вышел мой первый альбом, я подписала договор на пять лет, должно было выйти ещё три, мы начали писать новые песни. А в мае месяце грянул кризис – студия прекратила свое существование, а написанные песни до сих пор лежат никем не услышанные. Одно время я пела в маленьких залах, в клубах, на корпоративах. Постепенно мне перестала нравится аудитория, формат, когда все едят, ходят, разговаривают по телефону, хотелось чего-то более глубокого и смыслового. Я поняла, что мне надо возвращаться в Театр Моссовета.
– За всё это время вы бывали в Театре Моссовета?
– Нет, я даже ничего не узнавала. Это было очень болезненно для меня.
– Другие театры вы не рассматривали?
– Нет, только Моссовет, но я не знала, как мне вернуться. На тот момент я осознала, что ошиблась, многое переосмыслила, переоценила, мысленно просила у всех прощения. В один прекрасный день иду по Тверской, а навстречу мне Серёжа Виноградов: «Рад тебя видеть. Мы только вчера о тебе с Павлом Осиповичем говорили». Оказалось, что я из их поля зрения не выпадала. Они про меня не забывали, отслеживали, что я делаю на эстраде. Серёжа сказал, что Хомский взял пьесу Теннесси Уильямса «Куколка», а артистка, которая должна была играть главную роль, ушла в декрет, не хотела бы я подумать на эту тему. Конечно, я была «за». Мне позвонили из театра и пригласили на встречу с Хомским.
– С каким чувством вы шли на эту встречу?
– Я была счастлива, что возвращаюсь в театр и не просто, а на главную роль. Мы встретились. Отношение было совсем другое, чем то, когда меня попросили из театра. Павел Осипович сказал: «Кто старое помянет, тому глаз вон. Мы следили за вашим творчеством, вы молодец – таких успехов достигли. Давайте всё забудем и, если вы хотите, то будем работать».
– Как коллектив отнёсся к вашему возвращению?
– С радостью: «Наконец-то, УРА!». Постепенно мне вернули мои роли.
– «Куколка» – очень необычный спектакль. Чего стоит ваш спуск по лестнице вниз головой, вы спиной пересчитали все ступеньки. Кто этот трюк придумал и зачем?
– Виноградов был тогда балетмейстером и всё придумал он. На самом деле, в этом нет ничего страшного, а смысл в том, что она как кукла падает вниз головой. Это было достаточно безопасно, во время репетиций всё было продумано, чтобы себе ничего не сломать. Это было красиво, эффектно. Мне нравилась роль, нравилось работать с Павлом Осиповичем, с Серёжей. «Куколка» очень тонкая работа.
– Между премьерами у вас были паузы. Что вы делаете, когда они возникают?
– Просто живу! Я люблю театр – это мой дом, моя семья. Конечно, мне приятно, когда мой труд оценивается. Мне доставляет удовольствие сам процесс проникновение в образ – это моя физиотерапия, но для себя я определила, что профессия – только часть жизни. У каждого человека есть определённая задача, ради которой он родился. Всё, что я делаю, я делаю для своей семьи, для сына. Моя задача – протоптать для него дорожку и не суть важно каким способом: будучи артисткой или при помощи каких-то других приобретённых навыков.
Я занималась вопросами психологии более десяти лет. Меня интересует астрология, эзотерика, философия. Это моя параллельная жизнь, которая постоянно погружает меня в ситуации, далёкие от профессии.
У меня, например, было три больших судебных процесса, два из которых с монополистами в области коммунального хозяйства. И все три я, кстати, выиграла.
Я семь лет занималась изучением юриспруденции, зарылась в кодексы, правила, постановления, сама составляла исковые заявления, ходила на суды, писала апелляции, хотя мне большие чиновники заявляли, что у меня нет никаких прав, только обязанность платить, а я говорила что, если должна – заплачу, в противном случае буду стоять до конца, за справедливость. И выстояла!
У меня есть отчасти и экономическое образование. В 2007 году я закончила продюсерский факультет ВГИКа, получила второй диплом о высшем образования и даже поработала в этой области.
Пять лет назад меня выбрали председателем профсоюза Театра Моссовета, но я же по знаку овен, я дотошная, мне нужно самой до всего докопаться – пришлось изучить трудовое право, гражданский кодекс, написать правила внутреннего распорядка, положение об оплате труда, составить коллективные договора.
Так что, честно скажу, иногда я не замечала пауз. Потом, оглядываясь назад, вдруг понимала: у меня премьер не было уже лет пять, а я и не заметила.
– Я думала, что вы принимали участие в телевизионных программах «Три аккорда», «Голос», «Живой звук», «Танцы со звёздами», вели передачу «Клуб бывших жён».
– Это всё было параллельно. Мне предлагали поучаствовать в передачах на телевидении, я соглашалась: это моя профессия, я её люблю. Но, если предложений нет, я найду чем себя занять, никогда не впаду в депрессию. Мне интересна жизнь, мне нравится развиваться, осваивать что-то новое. Это делает меня лучше и сильнее. Я верю, что мы приходим в этот мир учиться. Вот этим я и занимаюсь.
– Вы четырежды меняли свою судьбу: поступили бы спокойно в Бауманский, но пошли в Щукинское; вас оставляли в Вахтанговском – ушли в Театр Моссовета; могли играть на сцене – ушли на эстраду, потом вернулись. Каждый раз была возможность идти прямым путём, но вы с него сворачивали. Вам не нравятся прямые дороги?
– Думаю, причина в отчаянном желании найти саму себя. Каждый раз, становясь перед выбором, прислушиваюсь к себе, и где-то внутри появляется чувство, которое подсказывает, как поступить. Иногда ты выбираешь правильно, а иногда это приводит к ошибкам, но к очень нужным ошибкам, которые впоследствии оказываются этапами роста. Недавно я посмотрела фильм, где услышала замечательную фразу: «Не ты делаешь ошибки, а ошибки делают тебя!» Это про меня. Потому что даже совершая, казалось бы, ошибочный выбор, в конце концов, понимаешь, что он оказывается правильным, так как приводит к твоему росту. Так что, вероятно, мне нужен такой извилистый путь. А вообще, со временем выяснилось, что у меня хорошая интуиция, и я научилась ей доверять.
– В премьерном спектакле «Старомодная комедия» ваша героиня вначале покоряет главврача своей экстравагантностью, но по мере их сближения становится не то чтобы обычной женщиной, но во всяком случае без эпатажа. Как думаете, а ему не будет с ней скучно? Ведь влюбился он в ту, первую, а не в эту.
– А я думаю, что в эту. В процессе их общения он разглядел, почувствовал, какая она, на самом деле: её бравада –защитная реакция. Моя героиня, Лидия Васильевна, по характеру очень похожа на меня. Она никогда не сдаётся. Упала – встала, испытание пережила, преодолела – пошла дальше. И при этом не забывает улыбаться. Она живёт с верой, что как бы жизнь ни била, всё равно она прекрасна. Он это почувствовал, потому что сам такой же, только, если она бравирует, то он закрывается, чтобы не увидели, как он одинок, как ему больно. Мужчинам вообще сложно признавать свои слабости. Они свои комплексы прикрывают либо хамством, либо становятся тихими.
– Такой атаманши, как в премьерном спектакле «Бременские музыканты», нет ни в одной постановке, ни в кино, ни в мультфильме. Везде это упитанная мадам, иногда с повязкой на глазу. А у вас она прямо предводительница амазонок.
– Я этот спектакль не выпускала, меня не было в распределении. Но были такие же представления, как у вас: атаманша должна быть помощнее, погрубее. Поэтому, когда Евгений Жозефович объявил, кто будет играть, я подумала: «Ну, это будет первая музыкальная работа без меня». Ну, нет для меня роли: принцессу играть поздно, хотя это была бы моя прямая обязанность лет тридцать назад, атаманшу… Ну, какая я атаманша?..
Я иногда заходила на репетиции, смотрела, как ребята работают. Это был трудный процесс, потому что Евгений Жозефович так же как, кстати, и Хомский в свое время, не знал, как ставить мюзиклы, он никогда этого не делал. По сути, сегодняшнее поколение артистов проходило тот же путь, который мы когда-то прошли с «Иисусом», только на новом витке времени. Как и в прошлый раз, были мучительные поиски, многое из того, что репетировалось, не вошло в окончательный вариант.
На премьере я увидела потрясающий спектакль. Он мне безумно понравился. И хочется верить, что эта работа станет возрождением музыкального направления нашего театра, которое всегда было успешным. Я даже немножко позавидовала, что для меня в нём не нашлось места.
После премьеры Евгений Жозефович неожиданно сказал, чтобы я готовилась, потому что буду вводиться на роль атаманши. Оказалось, что найденное неожиданное решение этого образа делало мое участие возможным. Я за месяц всё выучила – и теперь играю, получаю удовольствие и в шутку говорю себе: «Нет не может быть в моем театре музыкального спектакля без Ирины Климовой».
– После ухода Хомского театр переживал не лучшие времена, но вот художественным руководителем стал Евгений Марчелли. Что изменилось с его приходом?
– Ну, во-первых, с приходом Марчелли в театре очень быстро активизировалась творческая жизнь, и появилась динамика, по которой мы все так скучали. Евгений Жозефович – талантливый режиссер, который любит артистов. Первое, что он сделал, придя в театр, побеседовал с каждым, выслушал все пожелания и предложения. Потом у себя в кабинете повесил плакат с нашими фото, именами, репертуаром, в котором каждый занят, для того чтобы быстрее всех запомнить и со всеми лучше познакомиться. Практически сразу он собрал труппу, рассказал о себе и ответил на множество разных вопросов, некоторые были весьма непростыми и провокационными. Кстати, на сборе труппы он сказал, что не любит музыкальные спектакли, чем в тот момент очень нас, во всяком случае меня, огорчил: в Театре Моссовета всегда были поющие артисты, причём хорошо поющие. Но, как мы видим, всё меняется! И «Бременские музыканты» – бесспорное тому доказательство.
Нам повезло ещё и в том, что наш художественный руководитель готов поддержать любую творческую инициативу, будь то желание поставить спектакль или принести пьесу, пригласить режиссёра. На сегодняшний день в репертуаре театра уже идет один успешный детский спектакль, который родился из самостоятельной работы артистов, и готовятся к премьере еще два. Кстати, это же произошло и с моим желанием сыграть Лидию Васильевну. Я принесла пьесу «Старомодная комедия», привела режиссёра, продумала всё, доказала, что такая постановка нужна театру.
В Театре Моссовета началась совсем другая жизнь. Ввернулись театральные капустники. Благодаря Марчелли, мы возродили худсовет, причём Евгений Жозефович предложил каждый год тайным голосованием избирать состав, чтобы была ротация.
За первую большую роль в спектакле «Максим в конце тысячелетия» я получила премию Завадского, мне она очень дорога, и было очень жаль, что её перестали вручать. Так вот в прошлом году мы снова вручили эту премию, и теперь это наша возрожденная ежегодная традиция.
Было время, когда в театре была еще одна очень любимая зрителями площадка – наше прекрасное фойе. Там шли спектакли «Эдит Пиаф», «Последняя лента Креппа», потом там перестали ставить спектакли, а в этом году мы потихоньку возрождаем и эту замечательную традицию. В фойе появился первый на этом этапе музыкальный спектакль-концерт, который мы назвали «Аквариумник». Не надо забывать, что Марчелли пришёл к нам в 2020 году, в самый разгар пандемии, и это было очень не простое для старта время. Но посмотрите сколько всего за эти три с половиной года он уже успел сделать. Артистам приятно приходить в театр, в котором кипит жизнь и все заняты делом.
– Чем занимается сын?
– Вначале увлекался компьютерными играми, и я думала, что он станет программистом, даже начал учиться, но потом понял, что это не его. Сейчас учится на психолога в Московском институте психоанализа, ему это нравится, и я поняла, что не зря занималась психологией, – вот где пригодятся мои знания.
– У вас три образования: музыкальное, актёрское, продюсерское. Карьера театральная, вокальная, телевизионная. Поделитесь секретом, как вы всё успеваете?
– А нет никакого секрета. Просто нужно заниматься только тем, что интересно и нравится, правильно расставлять приоритеты и планировать свое время. И обязательно помнить, что работа – только часть жизни. А значит не нужно пытаться объять необъятное, не нужно стараться усидеть на всех стульях сразу, нужно быть избирательным и обязательно оставлять себе время на отдых и на восстановление. Помню, у Михалкова спросили, каков его распорядок дня. Он сказал, что с утра у него съемки, потом встречи, а потом теннис, и этот запланированный отдых входит в распорядок дня.
– Наверно, когда Ломоносов играл на бильярде, писатель Александр Куприн летал на воздушном шаре, а Менделеев мастерил чемоданы, для них это был отдых.
– А так и надо поступать, переключение на другие занятия – тоже отдых, не обязательно лежать на диване. Когда я устаю, могу пойти в бассейн, в тренажёрный зал, уехать куда-нибудь, да просто погулять в парке часа два или поиграть с сыном в настольную игру.
