Гийермо Дель Торо – режиссер, продюсер, сценарист, известный своими умопомрачительно красивыми монстрами и совершенно оригинальными историями на грани сказок и ужастиков. Гийермо Дель Торо вырос в среде благоговения перед смертью – в стране, где ежегодно отмечается День мертвых (Diade Muertos), перенеся любовь к мистике и волшебству в свое творчество.
В одну из наших прежних встреч Гийермо сказал, что очень любит русские народные сказки, в которых ужасов больше, чем волшебства. На нашу встречу к фильму «Багровый пик» я принесла ему в подарок книжку русских сказок на английском языке, и он случайно открыл ее на той странице, где описывается домик Бабы-яги, построенный из человечьих костей с черепами на кольях ограды.
«Феноменально! – сказал режиссер. – Это просится на экран». Договорились мы о том, что в своем творчестве он еще непременно обратится к героям русских сказок.
Последние несколько лет Гийермо больше занимался производством картин, чем съемками своих собственных. В нашем разговоре по фильму «Мама», где он был исполнительным продюсером, Гийермо упомянул о своем желании помогать молодым режиссерам, у которых очень мало шансов пробиться в большое кино, если нет серьезной поддержки. «Режиссер – существо очень эмоциональное, – говорил тогда Гийермо. – Я прекрасно понимаю состояние человека, взявшегося за съемки картины, сам проходил через это не раз. На нем лежит ответственность за производство, и в то же время он должен быть открыт эмоционально и творчески для всего, что предлагает ему среда. Ему приходится иметь дело с циничной стороной производства, и именно в этом ему необходима поддержка продюсера. Я обеспечивал им эту поддержку». Между «Хэллбоем» (2008) и «Тихоокеанским Рубежом» (2013) Гийермо Дель Торо был продюсером тринадцати фильмов.
Возможности снять «Багровый пик» режиссер ждал почти десять лет. История этого проекта была непростой. Идея сценария была продана студии Universal еще в 2006 году, но необходимость работы над «Хэллбой: Золотая армия» отодвинула проект на задний план. Потом была работа над «Хоббитом», таким образом подготовительный период «Багрового пика» растянулся на годы. «Скоро сказка сказывается, да нескоро дело делается», – сказала я Гийермо, начав разговор о картине, которой вот-вот предстоит выйти на широкие экраны в мире…
– Как ты это замечательно сказала! О, это русская поговорка! Глубокий смысл в ней заключен. Дело двигалось, правда, очень медленно. Но кому интересны детали. Главное, что теперь пришло время рассказать сказку.
– Поделитесь, что послужило вдохновением для этого фильма?
– Живопись и готическая литература. Вот, к примеру, работы английского художника Джона Аткинса Гримшоу с его поразительными цветами ночных пейзажей. Мы старались копировать их в съемках, воспроизводить с максимальной точностью всю палитру цвета, которую он предлагает. Это было трудно, но интересно.
Или вот еще, к примеру, художник из Германии – Каспар Дэвид Фридрих. Его картины романтичны, наполнены драмой. Практически все в фильме создавалось под влиянием этих художников: костюмы, декорации, дизайн площадок на натурных съемках. Мы кинематографически воссоздавали их картины. Из литературы я в большей степени опирался на авторов мистических историй, которые мало известны широкому кругу читателей.
– В готике секс и смерть связаны между собой. Что в вашем фильме превалирует: секс или все-таки романтизм?
– Одна из сторон готического романтизма называется «кладбищенская поэзия», так как в готической любовной истории всегда являются важнейшей составляющей – Эрос и Танатос. Разумеется, в фильме есть эротический элемент, не слишком возбуждающий, мне думается, скорее неоднозначный. Это не «Пятьдесят оттенков серого». У нас эротика в большей степени пугающая, настораживающая. Нам нужно было показать более современный подход к сексу и насилию, не так, как это преподносилось в начале XIX века. В то время одной из отличительных черт готического романа являлась провокация. Они были настоящие панки, поскольку заставляли по-новому взглянуть на культурные и социальные ценности современного им общества. Мне же интересно снимать фильмы на те темы, которые провоцируют меня на открытия.
– В какой момент вы осознали свое влечение к мистике, историям про монстров? И, как вы думаете, с чем это было связано?
– Я был совсем маленьким, когда мой брат развлекался тем, что пугал меня до полусмерти. В психологии есть теория, основанная на том, что ребенок идентифицирует себя с тем, что вызывает у него страх или какую-то другую сильную реакцию. Проще говоря, он идентифицирует себя с окружающей средой и, взрослея, проецирует это в своем развитии. У кого-то окружающей средой и эмоциональной привязанностью становится спорт. У меня все это оказалось связано со страхами, с монстрами, которых я видел везде. В итоге эти страхи привели к тому, что я полюбил монстров. И даже начал коллекционировать фигурки разных монстров задолго до того, как это стало модным среди юношества.
– Чем так пугал вас брат, если не секрет?
– О, он был очень изобретателен в своем развлечении. Проще попытаться вспомнить, чем он меня не пугал. Обычно он использовал уже готовые страшилки, телесериалы, анимационные фильмы, сказки – в общем, все что угодно. Иногда выскакивал из-за угла с чулком на голове и парой пластиковых яиц вместо глаз, выбросив вверх руки со скрюченными пальцами, на которые надевал какие-нибудь резиновые штуки или бабушкины наперстки. Ему всегда удавалось испугать меня до мокрых штанов.
– Какой монстр произвел на вас самое сильное впечатление в детстве и кто стал самым любимым?
– Я думаю, что это был монстр Франкенштейна в исполнении Бориса Карлова. Он всегда казался мне хрупким и ранимым. По-моему, Борис Карлов играл его как бы в ореоле святого, представив Существо едва ли не в божественной ранимости. Я сразу почувствовал глубокую симпатию к нему и долгое время идентифицировал себя с ним.
– Я знаю, что для каждого героя «Багрового пика» вы написали своего рода биографию. На чем основаны эти истории?
– Мне очень важно идентифицировать себя с каждым из моих героев, когда я пишу сценарий, – вне зависимости от того, протагонист или антагонист. Все более или менее важные персонажи я прописываю либо с себя, либо нахожу их среди моих друзей и знакомых. А затем рассматриваю их под «микроскопом» астрологии или какой-нибудь эзотерики, добавляю черты и разворачиваю их в пользу моей истории. Потом я изобретаю для них секреты. Это самый интересный момент в работе.
– Чем, на ваш взгляд, эта история отличается от других, подобных ей в жанре мистического триллера?
– Я думаю, что прежде всего исследованием двух сторон любви – то есть при помощи двух сильных женских персонажей мы сможем увидеть два разных аспекта любви, созидательный и разрушающий. Какой бы стороной к нам ни поворачивалась любовь, в основе своей это всегда очень сильное чувство, связанное прежде всего с желанием обладать объектом любви или быть рядом.
Мой фильм о том, что люди могут желать друг друга по-разному. Для Люсиль (Джессика Честейн) любовь заключается в обладании полном и абсолютном. Она непреклонна в своих желаниях и прилагает все усилия, чтобы удержать принадлежащую ей любовь любыми средствами. Эдит (Миа Васиковски) совершенная противоположность в любви. Она светлый человек, ей присущи понимание и щедрость. Она стремится понять даже самое страшное, непостижимое, ужасное и из любви оправдать для спасения любимого. Она та женщина, которая в итоге может спасти любимого мужчину. И этой конфронтацией между двумя женщинам, двумя видами любви, по-моему, и отличается мой фильм. Мне была интересна в первую очередь героиня, которая сумеет найти выход из самого сложного положения, не надеясь ни на кого, только на саму себя. Мужчина для нее не опора и защита от мира, а партнер, который может положиться на ее сильные качества.
– Вы писали роли специально для Джессики Честейн и Мии Васиковски?
– Нет, но, как только актрисы получили роли, мы стали подгонять роль под актрису, учитывая особенности каждой из них, индивидуальность, внешность.
В фильме есть момент, когда Люсиль объясняет Эдит, что сама Люсиль – моль, а Эдит – бабочка. В представлении Люсиль, бабочка – безмозглое, хоть и красивое, никчемное существо, обреченное на гибель. В фильме вы найдете множество символов именно этого сравнения – бабочки и моли, везде: и в костюмах героинь, и в убранстве дома – обратите на это внимание. И везде присутствует ощущение превосходства моли над бабочкой.
– Вы верите в существование привидений?
– Я сталкивался с привидениями дважды в моей жизни, но я не верю в религиозные объяснения, которые обычно сопутствуют подобным историям. И еще я не верю в злых духов, напрямую связанных с дьяволом или адом. При всей моей любви к необъяснимому я изрядный скептик.
А если говорить о природе страха…
Вы знаете, я использую любую возможность останавливаться в отелях, известных историями с привидениями – причем именно в тех комнатах, где они, по свидетельству очевидцев, водятся. Скажем, когда я искал места для съемок «Хоббита», то вместе с моей командой из восьми человек остановился в Waitomo Cave Hotel (Новая Зеландия). Привидения не увидел, но атмосферу почувствовал. И однажды услышал убийство. Женщина кричала ужасным голосом, а после этого появились звуки сдавленного мужского рыдания, словно сожаление о сделанном. Ощущения не самые приятные, особенно при осознании, что в отеле кроме тебя и твоих товарищей, никого нет, а твоя комната находится в крыле, противоположном тому, где поселили всех остальных.
«Феноменально! – сказал режиссер. – Это просится на экран». Договорились мы о том, что в своем творчестве он еще непременно обратится к героям русских сказок.
Последние несколько лет Гийермо больше занимался производством картин, чем съемками своих собственных. В нашем разговоре по фильму «Мама», где он был исполнительным продюсером, Гийермо упомянул о своем желании помогать молодым режиссерам, у которых очень мало шансов пробиться в большое кино, если нет серьезной поддержки. «Режиссер – существо очень эмоциональное, – говорил тогда Гийермо. – Я прекрасно понимаю состояние человека, взявшегося за съемки картины, сам проходил через это не раз. На нем лежит ответственность за производство, и в то же время он должен быть открыт эмоционально и творчески для всего, что предлагает ему среда. Ему приходится иметь дело с циничной стороной производства, и именно в этом ему необходима поддержка продюсера. Я обеспечивал им эту поддержку». Между «Хэллбоем» (2008) и «Тихоокеанским Рубежом» (2013) Гийермо Дель Торо был продюсером тринадцати фильмов.
Возможности снять «Багровый пик» режиссер ждал почти десять лет. История этого проекта была непростой. Идея сценария была продана студии Universal еще в 2006 году, но необходимость работы над «Хэллбой: Золотая армия» отодвинула проект на задний план. Потом была работа над «Хоббитом», таким образом подготовительный период «Багрового пика» растянулся на годы. «Скоро сказка сказывается, да нескоро дело делается», – сказала я Гийермо, начав разговор о картине, которой вот-вот предстоит выйти на широкие экраны в мире…
– Как ты это замечательно сказала! О, это русская поговорка! Глубокий смысл в ней заключен. Дело двигалось, правда, очень медленно. Но кому интересны детали. Главное, что теперь пришло время рассказать сказку.
– Поделитесь, что послужило вдохновением для этого фильма?
– Живопись и готическая литература. Вот, к примеру, работы английского художника Джона Аткинса Гримшоу с его поразительными цветами ночных пейзажей. Мы старались копировать их в съемках, воспроизводить с максимальной точностью всю палитру цвета, которую он предлагает. Это было трудно, но интересно.
Или вот еще, к примеру, художник из Германии – Каспар Дэвид Фридрих. Его картины романтичны, наполнены драмой. Практически все в фильме создавалось под влиянием этих художников: костюмы, декорации, дизайн площадок на натурных съемках. Мы кинематографически воссоздавали их картины. Из литературы я в большей степени опирался на авторов мистических историй, которые мало известны широкому кругу читателей.
– В готике секс и смерть связаны между собой. Что в вашем фильме превалирует: секс или все-таки романтизм?
– Одна из сторон готического романтизма называется «кладбищенская поэзия», так как в готической любовной истории всегда являются важнейшей составляющей – Эрос и Танатос. Разумеется, в фильме есть эротический элемент, не слишком возбуждающий, мне думается, скорее неоднозначный. Это не «Пятьдесят оттенков серого». У нас эротика в большей степени пугающая, настораживающая. Нам нужно было показать более современный подход к сексу и насилию, не так, как это преподносилось в начале XIX века. В то время одной из отличительных черт готического романа являлась провокация. Они были настоящие панки, поскольку заставляли по-новому взглянуть на культурные и социальные ценности современного им общества. Мне же интересно снимать фильмы на те темы, которые провоцируют меня на открытия.
– В какой момент вы осознали свое влечение к мистике, историям про монстров? И, как вы думаете, с чем это было связано?
– Я был совсем маленьким, когда мой брат развлекался тем, что пугал меня до полусмерти. В психологии есть теория, основанная на том, что ребенок идентифицирует себя с тем, что вызывает у него страх или какую-то другую сильную реакцию. Проще говоря, он идентифицирует себя с окружающей средой и, взрослея, проецирует это в своем развитии. У кого-то окружающей средой и эмоциональной привязанностью становится спорт. У меня все это оказалось связано со страхами, с монстрами, которых я видел везде. В итоге эти страхи привели к тому, что я полюбил монстров. И даже начал коллекционировать фигурки разных монстров задолго до того, как это стало модным среди юношества.
– Чем так пугал вас брат, если не секрет?
– О, он был очень изобретателен в своем развлечении. Проще попытаться вспомнить, чем он меня не пугал. Обычно он использовал уже готовые страшилки, телесериалы, анимационные фильмы, сказки – в общем, все что угодно. Иногда выскакивал из-за угла с чулком на голове и парой пластиковых яиц вместо глаз, выбросив вверх руки со скрюченными пальцами, на которые надевал какие-нибудь резиновые штуки или бабушкины наперстки. Ему всегда удавалось испугать меня до мокрых штанов.
– Какой монстр произвел на вас самое сильное впечатление в детстве и кто стал самым любимым?
– Я думаю, что это был монстр Франкенштейна в исполнении Бориса Карлова. Он всегда казался мне хрупким и ранимым. По-моему, Борис Карлов играл его как бы в ореоле святого, представив Существо едва ли не в божественной ранимости. Я сразу почувствовал глубокую симпатию к нему и долгое время идентифицировал себя с ним.
– Я знаю, что для каждого героя «Багрового пика» вы написали своего рода биографию. На чем основаны эти истории?
– Мне очень важно идентифицировать себя с каждым из моих героев, когда я пишу сценарий, – вне зависимости от того, протагонист или антагонист. Все более или менее важные персонажи я прописываю либо с себя, либо нахожу их среди моих друзей и знакомых. А затем рассматриваю их под «микроскопом» астрологии или какой-нибудь эзотерики, добавляю черты и разворачиваю их в пользу моей истории. Потом я изобретаю для них секреты. Это самый интересный момент в работе.
– Чем, на ваш взгляд, эта история отличается от других, подобных ей в жанре мистического триллера?
– Я думаю, что прежде всего исследованием двух сторон любви – то есть при помощи двух сильных женских персонажей мы сможем увидеть два разных аспекта любви, созидательный и разрушающий. Какой бы стороной к нам ни поворачивалась любовь, в основе своей это всегда очень сильное чувство, связанное прежде всего с желанием обладать объектом любви или быть рядом.
Мой фильм о том, что люди могут желать друг друга по-разному. Для Люсиль (Джессика Честейн) любовь заключается в обладании полном и абсолютном. Она непреклонна в своих желаниях и прилагает все усилия, чтобы удержать принадлежащую ей любовь любыми средствами. Эдит (Миа Васиковски) совершенная противоположность в любви. Она светлый человек, ей присущи понимание и щедрость. Она стремится понять даже самое страшное, непостижимое, ужасное и из любви оправдать для спасения любимого. Она та женщина, которая в итоге может спасти любимого мужчину. И этой конфронтацией между двумя женщинам, двумя видами любви, по-моему, и отличается мой фильм. Мне была интересна в первую очередь героиня, которая сумеет найти выход из самого сложного положения, не надеясь ни на кого, только на саму себя. Мужчина для нее не опора и защита от мира, а партнер, который может положиться на ее сильные качества.
– Вы писали роли специально для Джессики Честейн и Мии Васиковски?
– Нет, но, как только актрисы получили роли, мы стали подгонять роль под актрису, учитывая особенности каждой из них, индивидуальность, внешность.
В фильме есть момент, когда Люсиль объясняет Эдит, что сама Люсиль – моль, а Эдит – бабочка. В представлении Люсиль, бабочка – безмозглое, хоть и красивое, никчемное существо, обреченное на гибель. В фильме вы найдете множество символов именно этого сравнения – бабочки и моли, везде: и в костюмах героинь, и в убранстве дома – обратите на это внимание. И везде присутствует ощущение превосходства моли над бабочкой.
– Вы верите в существование привидений?
– Я сталкивался с привидениями дважды в моей жизни, но я не верю в религиозные объяснения, которые обычно сопутствуют подобным историям. И еще я не верю в злых духов, напрямую связанных с дьяволом или адом. При всей моей любви к необъяснимому я изрядный скептик.
А если говорить о природе страха…
Вы знаете, я использую любую возможность останавливаться в отелях, известных историями с привидениями – причем именно в тех комнатах, где они, по свидетельству очевидцев, водятся. Скажем, когда я искал места для съемок «Хоббита», то вместе с моей командой из восьми человек остановился в Waitomo Cave Hotel (Новая Зеландия). Привидения не увидел, но атмосферу почувствовал. И однажды услышал убийство. Женщина кричала ужасным голосом, а после этого появились звуки сдавленного мужского рыдания, словно сожаление о сделанном. Ощущения не самые приятные, особенно при осознании, что в отеле кроме тебя и твоих товарищей, никого нет, а твоя комната находится в крыле, противоположном тому, где поселили всех остальных.
