Спектакль по повести Ивана Шмелева «Человек из ресторана» вернул на сцену «Сатирикона» Райкина-артиста. Официант Скороходов — «маленький человек» на рубеже веков, накануне первой русской революции — роль, которую в 1927-м сыграл Михаил Чехов. Но вряд ли Константин Аркадьевич задумал соревноваться. Тем более что немой фильм-агитка Якова Протазанова говорил о социальном неравенстве, а Егор Перегудов, штатный режиссер театра «Современник», предложил поговорить совсем о другом — о достоинстве.
Это история, рассказанная человеком необразованным, простым, как пара валенок, с покупки которых и начинается спектакль. Торговец «теплым товаром», с именем Николая Угодника, еще встретится Скороходову, чтобы открыть, кто «силу от Бога имеет», и словом «согреть». Ну, а пока Константин Райкин выходит на сцену в шинели, видимо, гоголевской, взятой напрокат у Башмачкина и других «маленьких людей» русской литературы. Она пришлась бы впору и «человеку из подполья», мелкому чиновнику из спектакля-бенефиса «Вечер с Достоевским», и музыканту-неудачнику из «Контрабаса», задвинутому в последний ряд оркестра на пару с самым бессмысленным инструментом на свете. Обе работы, кстати, юбилейные: одна была сделана к 60-летию, другая — к 50-летию Константина Аркадьевича. Подарком же на 65 лет стал тишайший официант.
В отличие от своих предшественников, «человек из ресторана» лишен склонности к рефлексии, как и комплексов, не жаждет выйти из тени и заявить о себе, потребовать невозможного. Он просто делает свою работу — незаметно скользит между столами с подносом на трех пальцах — и наблюдает. Как профессиональный зритель замечает «вкусы и аппетиты» людей самого разного сорта. «Карусель», в которой крутятся свеженькие участницы дамского оркестра (куда принимались барышни самого строгого поведения) и господа, взявшие их на прицел, — ресторанный «аттракцион» для гурманов. Ну, а любители фастфуда потребляют здесь доступных женщин. Эти Венеры в мехах демонстрируют корсеты и чулки раньше, чем купцы-кутилы пьянеют, багровеют и отъезжают в номера, всем скопом забравшись на одну кровать.
Ресторан мы видим глазами Скороходова. Это его субъективный взгляд на общественное устройство, на расточительство и пошлость во всех проявлениях (настоящее «искушалище», а не ресторан). С деньгами, как и с женщинами, здесь, на «пире во время чумы», не церемонятся. Миллионщик выкладывает пачки денег, как фокусник — колоды карт. Дельцы из Сибири, в тяжелых шубах не хуже шаляпинской, закладывают купюры в такие дамские места, что «прости, Господи». Вся эта круговерть запущена режиссером Егором Перегудовым под легкий, проворный ритм: лица сменяют друг друга с частотой концертных номеров. Каждый выход решен эскизно, но изобретательно, смелыми и броскими штрихами, и подается эффектно, как блюдо высокой французской кухни (с большой претензией, хоть и размером с вишенку) — так что запоминаются почти все: посетители, официанты, музыканты.
Квартиранты Скороходова (как человек, стесненный в средствах, он вынужден сдавать углы) сыграны сложнее — «кудрявой» иронии меньше, но внутреннего объема больше. Один — Крикливый (Денис Суханов) — тип с «прокисшим» суицидальным лицом, как дворовая шавка, кидается на каждого, кто «косо» посмотрел», и грозит «поставить на вид политический разговор». Другой — Черепахин (Александр Гунькин) — трубач-домосед, записался в ангелы-хранители к дочери Скороходова, за ней присматривает и тихо сходит с ума. В одном накопилось слишком много «мути жизни», озлобленности, в другом — скрытой теплоты. Ее-то «лакейские дети» — сын (Артур Мухамадияров) и дочь (Дарья Урсуляк) — недобрали. Они раньше многих узнали, что жизнь слишком равнодушна, чтобы перед ней заискивать, поэтому держатся независимо, идут против правил и не боятся сболтнуть лишнего, как все вокруг. Умеют огрызаться, в отличие от смиренника-отца.
Константин Райкин в роли Скороходова отказался от виртуозной, почти цирковой игры со своим телом, от эксцентрики и «злой клоунады» своих прежних химерических персонажей. Он сдержан, как человек вышколенный, привыкший ходить по струнке, и молчалив. Растерян перед лицом чиновников при исполнении и нерешителен. Демонстрирует полную беспомощность и не понимает, почему жизнь строит ему гримасы, как самоубийца Крикливый: почему сын теряет место в училище, бежит с революционерами и попадает под суд, почему вдруг гонят с работы как неблагонадежного, умирает жена, дочь идет в содержанки и сдает прижитого ребенка в приют? Несчастья сыплются, как пощечины, а Скороходов не умеет отклониться и не находит ничего лучше, как подставить другую щеку. Но главное — не может преступить черту: не берет шальные деньги, когда сами в руки идут. Найденные 500 рублей прячет то в ботинок, то под рубашку, но испытывает неудобство — как будто пачка может замарать — и сбрасывает на пол. Возвращает, понимая, что пьяному купцу она без надобности — утрется ей, как салфеткой, или забудет под горой женских тел. Выбор, который Скороходов делает, — нерациональный, несовременный — выбор в пользу достоинства, казалось бы, не свойственного, да и не нужного тем, кто прислуживает. Но Константин Райкин и режиссер Егор Перегудов это понятие, не сегодня вышедшее из употребления, реабилитируют. «Человек из ресторана» — по их определению, «сказ о благородстве», которое можно сохранить вопреки всем катаклизмам.
В отличие от своих предшественников, «человек из ресторана» лишен склонности к рефлексии, как и комплексов, не жаждет выйти из тени и заявить о себе, потребовать невозможного. Он просто делает свою работу — незаметно скользит между столами с подносом на трех пальцах — и наблюдает. Как профессиональный зритель замечает «вкусы и аппетиты» людей самого разного сорта. «Карусель», в которой крутятся свеженькие участницы дамского оркестра (куда принимались барышни самого строгого поведения) и господа, взявшие их на прицел, — ресторанный «аттракцион» для гурманов. Ну, а любители фастфуда потребляют здесь доступных женщин. Эти Венеры в мехах демонстрируют корсеты и чулки раньше, чем купцы-кутилы пьянеют, багровеют и отъезжают в номера, всем скопом забравшись на одну кровать.
Ресторан мы видим глазами Скороходова. Это его субъективный взгляд на общественное устройство, на расточительство и пошлость во всех проявлениях (настоящее «искушалище», а не ресторан). С деньгами, как и с женщинами, здесь, на «пире во время чумы», не церемонятся. Миллионщик выкладывает пачки денег, как фокусник — колоды карт. Дельцы из Сибири, в тяжелых шубах не хуже шаляпинской, закладывают купюры в такие дамские места, что «прости, Господи». Вся эта круговерть запущена режиссером Егором Перегудовым под легкий, проворный ритм: лица сменяют друг друга с частотой концертных номеров. Каждый выход решен эскизно, но изобретательно, смелыми и броскими штрихами, и подается эффектно, как блюдо высокой французской кухни (с большой претензией, хоть и размером с вишенку) — так что запоминаются почти все: посетители, официанты, музыканты.
Квартиранты Скороходова (как человек, стесненный в средствах, он вынужден сдавать углы) сыграны сложнее — «кудрявой» иронии меньше, но внутреннего объема больше. Один — Крикливый (Денис Суханов) — тип с «прокисшим» суицидальным лицом, как дворовая шавка, кидается на каждого, кто «косо» посмотрел», и грозит «поставить на вид политический разговор». Другой — Черепахин (Александр Гунькин) — трубач-домосед, записался в ангелы-хранители к дочери Скороходова, за ней присматривает и тихо сходит с ума. В одном накопилось слишком много «мути жизни», озлобленности, в другом — скрытой теплоты. Ее-то «лакейские дети» — сын (Артур Мухамадияров) и дочь (Дарья Урсуляк) — недобрали. Они раньше многих узнали, что жизнь слишком равнодушна, чтобы перед ней заискивать, поэтому держатся независимо, идут против правил и не боятся сболтнуть лишнего, как все вокруг. Умеют огрызаться, в отличие от смиренника-отца.
Константин Райкин в роли Скороходова отказался от виртуозной, почти цирковой игры со своим телом, от эксцентрики и «злой клоунады» своих прежних химерических персонажей. Он сдержан, как человек вышколенный, привыкший ходить по струнке, и молчалив. Растерян перед лицом чиновников при исполнении и нерешителен. Демонстрирует полную беспомощность и не понимает, почему жизнь строит ему гримасы, как самоубийца Крикливый: почему сын теряет место в училище, бежит с революционерами и попадает под суд, почему вдруг гонят с работы как неблагонадежного, умирает жена, дочь идет в содержанки и сдает прижитого ребенка в приют? Несчастья сыплются, как пощечины, а Скороходов не умеет отклониться и не находит ничего лучше, как подставить другую щеку. Но главное — не может преступить черту: не берет шальные деньги, когда сами в руки идут. Найденные 500 рублей прячет то в ботинок, то под рубашку, но испытывает неудобство — как будто пачка может замарать — и сбрасывает на пол. Возвращает, понимая, что пьяному купцу она без надобности — утрется ей, как салфеткой, или забудет под горой женских тел. Выбор, который Скороходов делает, — нерациональный, несовременный — выбор в пользу достоинства, казалось бы, не свойственного, да и не нужного тем, кто прислуживает. Но Константин Райкин и режиссер Егор Перегудов это понятие, не сегодня вышедшее из употребления, реабилитируют. «Человек из ресторана» — по их определению, «сказ о благородстве», которое можно сохранить вопреки всем катаклизмам.
