В день премьеры «Царя Эдипа» к пляжу Эпидавра подплыли дельфины. Целая стая крупных особей. И Виктор Добронравов, который в тот момент качал на берегу свою новорожденную дочку, передал младенца жене и бросился в воду. Коллеги кричали ему: «Стой! Ты куда? Зачем?!» А он все дальше отплывал от берега в надежде догнать дельфинов. Ночью, поздравляя артистов с премьерой, Римас Туминас напомнил про этот случай: «Витя принес нам от них солнце».
Имелось в виду, конечно же, солнце как источник внутреннего света (не зря в системе Станиславского есть термин «лучеиспускание»), поскольку на недостаток солнца как такового в конце июля в Греции еще никто не жаловался.
Недаром улыбку организаторов Афинского фестиваля искусств вызвала фраза Римаса, произнесенная в день приезда: от провала нас спасет только проливной дождь.
– Раньше октября никаких дождей не будет, – заверил его организатор фестиваля, худрук Афинского национального театра Стафис Ливафинос.
И действительно, на протяжении двух недель, что шла работа над постановкой, артистам приходилось днем прятаться от жары и только вечером и ночью репетировать.
Под палящим солнцем камни античного амфитеатра Эпидавра (IV век до н.э.) прогревались настолько, что и после заката по несколько часов оставались теплыми. Ночью приложишь ладонь – кажется, будто сами они несут тепло, нагреваясь от каких-то подземных источников.
В Эпидавре много загадочного. Считается, например, что в этих стенах, построенных по всем канонам античной симметрии, не на каждом языке можно играть спектакль. Дескать, ритмика языка должна соответствовать архитектурному ритму – четко разлинованным рядам, стройному делению на 12 зрительских секторов, восходящим к небу ступеням… Иначе и в этих условиях с идеальной акустикой звук будет распределяться неровно: театральное действо погибнет под мощью каменных стен. И, по словам Стафиса Ливафиноса, такие случаи здесь бывали.
Еще одна загадка Эпидавра связана с тем, для кого, собственно, строился амфитеатр на 14 тыс. мест. В древности (равно как и сейчас) во всей округе не набралось бы такого количества местных жителей. Кроме того, в античных источниках нет ни единого упоминания о том, что здесь проходили спектакли.
Ученые предполагают, что амфитеатр носил лечебное предназначение. Не зря ведь в двух шагах от него расположен храм и лечебница бога медицины Асклепия, куда съезжались паломники со всей Греции. Не исключено, что именно путем литературных декламаций каждый из них находил свою связь с богом.
О боге Римас Туминас тоже многократно твердил на репетициях:
– Пробивайтесь к богу. Играйте для него. Старайтесь, чтобы он вас услышал. Мы у него, как на ладони.
29 июля, в день первой премьеры (вторую сыграли 30 числа), прошел слух, что «Царя Эдипа» намерен посетить президент Греции Прокопис Павлопулос.
Перед началом спектакля всматриваюсь в толпу. Тысячи людей занимают свои места в амфитеатре (почти все они приехали на спектакль из Афин, проведя в дороге полтора-два часа). На входе никто не поставил металлоискателей (президента не будет?).
Охранников тоже нет и в помине. Самые строгие люди в театре – билетеры. Но когда к ним подвозят инвалида-колясочника, билетеры расплываются в улыбке и считают своим долгом пожать ему руку или погладить, словно приехал самый долгожданный гость. То же делают и капельдинеры на всем пути следования коляски.
В 21.10 над амфитеатром приглушают свет, из динамиков звучит традиционное предупреждение о том, что во время спектакля нельзя фотографировать и… начинается «Царь Эдип».
Позже выяснится, что президент на спектакле был. И что сидел он во втором ряду партера, окруженный совершенно обыкновенной публикой. Однако никто из них не просил его о сэлфи, не приставал с расспросами и уж тем более с просьбами. Зато сам президент посчитал своим долгом по окончании спектакля пройти в гримерки к артистам, каждому лично пожать руку и сфотографироваться.
– Я, конечно же, много раз читал и смотрел «Царя Эдипа». Для нас это, как вы понимаете, национальное произведение, которое сопровождает тебя на протяжении всей жизни, – сказал президент Римасу Туминасу. – Однако ваш спектакль заставил меня абсолютно свежими глазами увидеть давно знакомую историю. Я счастлив знакомству и буду рад, если Театр Вахтангова станет частым гостем в Греции.
В ту пору, когда амфитеатр в Эпидавре едва только возводился, греческие мифы были почвой, из которой произрастала драматическая поэзия эллинов. И Прометей, и царь Эдип, и Медея сперва были созданы народной фантазией, а затем уже стали героями знаменитых трагедий Эсхила, Софокла и Еврипида.
Зрелища, на которые собирался весь город (все свободные граждане Афин), имели особый характер – они обычно начинались исполнением культовых обрядов в честь бога Диониса – легендарного зачинателя театрального действа. Организацию афинских театральных празднеств брало на себя государство в лице одного из архонтов.
«Цель таких зрелищ – поддержать в народе веру в богов и внушить высокие идеалы гражданской доблести», – писал историк театра Григорий Бояджиев.
Римас Туминас, в чьем творчестве стремление раскрыть автора всегда занимает главенствующее место, оказался близок к этому античному канону. Его «Царь Эдип» лишен острых примет нового времени, постдраматических напластований. Образы внятны в своей трагичности настолько, что греки, подходившие к режиссеру поблагодарить за спектакль, говорили, что многие сцены они понимали и без перевода (он транслировался на больших табло, установленных по краям от орхестры).
…И вот в 21.10 над амфитеатром гаснет свет, неожиданно становится тихо. В тишине раздаются детские голоса, переходящие в смех. Это позади скены бегут в белых платьицах две девочки. Еще ничего не произошло, но мы догадываемся – дочери Эдипа. Вслед за ними над скеной пролетят черные вороны: их несут на палках артисты хора (хор, кстати, состоит из греков: специально для спектакля проходил кастинг и из 130 человек отобрали 11). Музыка Фаустаса Латенаса с первых минут придает спектаклю тревожность. Пролетят вороны, по идеально ровному кругу орхестры пробежит с копьем и щитом легионер (Павел Юдин) и этот эпизод будет награжден аплодисментами многотысячной толпы (по словам Стафиса Ливафиноса, греки лишь в самых редких случаях аплодируют посреди действа). Позже аплодисментами будет сопровождаться еще целый ряд сцен - вне зависимости, ведущую ли роль играет артист или второстепенную. Как аплодировали, например, слепому пророку Тиресию (Евгений Князев), когда он, опираясь на посох, произнес одну только фразу: «Я правдою силен». Или сколько восторга вызывали диалоги греческого хора, который появлялся на орхестре во главе со своим предводителем - артистом Вахтанговского театра Виталисом Семеновсом.
Открывает спектакль Жрец (Евгений Косырев): город Фивы охватила чума («Зачахли в почве молодые всходы, // Зачах и скот; и дети умирают // В утробах матерей»). От лица народа он просит Эдипа установить причину столь жуткой божьей кары. Виктор Добронравов играет фиванского царя справедливым, демократичным правителем, который хотя и не лишен царской вальяжности (бывает, к тому же, грозен и строг), но все равно он человек с открытым сердцем. Он умеет слушать и слышать свой народ. Недаром в его словах отразилось так много личной боли: «Несчастные вы дети! Знаю, знаю, // Что надо вам. Я вижу ясно: все // Страдаете. Но ни один из вас // Все ж не страдает так, как я страдаю: // У вас печаль лишь о самих себе, // Не более, – а я душой болею // За город мой, за вас и за себя».
Пусть этот царь слегка надменен (Виктор Добронравов в своей игре делает акцент на том, что Эдип – заложник особого, богоизбранного положения). Пройдет совсем немного времени и в его уверенном, строгом характере вдруг обнаружатся иные качества. Эдип предстанет перед нами вполне реальным человеком – со своими страхами, горестями и страданиями.
Креонт (Эльдар Трамов) принесет от Аполлона тревожную весть: чума прекратится, как только будет найден и наказан убийца прежнего правителя – Лая. «Он был убит, и бог повелевает, // Кто б ни были они, отмстить убийцам», – говорит Креонт.
В исполнении Трамова Креонт – холеный, самоуверенный молодой человек, с длинными волосами, в красивых одеждах. Он следит за собой. В манерах и жестах – во всем, неприкрытое самодовольство, встреченное улыбками зрителей и аплодисментами. Да и как иначе: он только что вернулся от бога. Сам Аполлон его принимал. И пусть на мгновение, но Креонт все же почувствовал себя чуть выше Эдипа.
Эдип с его правдолюбием и жаждой справедливости всерьез настроен найти убийцу и спасти свой город. Надев огромную золотую корону взойдет он на вершину огромной ржавой трубы (художник Адомас Яцовскис), олицетворяющей в этой сцене трибуну, и обратится к народу: «Кто знает человека, чьей рукой // Был умерщвлен когда-то Лай, тому // Мне обо всем сказать повелеваю. // А если кто боится указать // Сам на себя, да знает: не случится // Худого с ним, лишь родину покинет. // А ежели убийца чужестранец // И вам знаком, – скажите. Награжу // Казною вас и окажу вам милость…»
Однако поиск убийцы приведет Эдипа к горькой истине: убийца Лая – он сам.
Как известно, когда-то давно родители Эдипа, испугавшись предсказания о том, что их сын убьет собственного отца и женится на своей матери, решили умертвить ребенка, передав с этой целью младенца пастуху из Коринфа. Но пастух (в спектакле его играет Артур Иванов) ребенка пожалел и вскоре Эдип был усыновлен коринфским царем Полибом. Повзрослев, он узнал о страшном предсказании и, побоявшись стать виновником беды, уехал из Коринфа. Однако недалеко от Фив на него наехала колесница, всадники которой начали оскорблять и бить юношу. Тогда в завязавшейся драке Эдип убил сидевшего в колеснице старика, не подозревая, что это и есть его родной отец. Войдя в Фивы, Эдип стал правителем и взял в жены вдову царя Лая – Иокасту (то есть собственную мать).
Известный древнегреческий сюжет развивается стремительно и динамично. Иокасту играет Людмила Максакова. В первой своей сцене она выходит из дворца в черном платье, с прямой и гордой спиной: царственна, статна, почти божественна.
Рядом с ней Эдипу спокойно. Вот преданно садится он у ног Иокасты и рассказывает о своих догадках. Он откровенен с ней и не стесняется казаться слабым: боится, что все больше и больше фактов (которые он сам же и собирал с таким усердием) указывают на совершенное им преступление. Остается лишь послушать пастуха, который скажет, действительно ли тот спас младенца и передал коринфскому царю.
От этого последнего шага, отделяющего Эдипа от страшной правды, Иокаста тщательно пытается отговорить своего мужа (в этот момент в ней, прозревшей, несомненно заговорит мать): «Послушайся, молю... О, воздержись!» – призывает она. – «Тебе добра хочу... Совет – благой...» Но Эдипа ничто не может остановить.
Иокаста, вдруг ощутив весь трагический ужас истории, удаляется во дворец. «Горе! Горе! Только это слово скажу и замолчу на век», – говорит она за несколько секунд до самоубийства. Тем же днем проколит себе глаза и Эдип.
Огромная ржавая труба, символизирующая рок и неминуемость расплаты, покатится на зрителей. Дочери Эдипа в белых платьицах постараются ее остановить. Но труба, словно жестокие и беспощадные жернова, поднимет их на самый верх, затем спустит опять. Слабыми ручками они будут останавливать трубу, а она, набирая ход, как злой рок, покатится на них.
Вдруг неожиданно над всем амфитеатром погаснет свет. Зрители увидят перед собой ночное звездное небо. И полная тишина (слышно только шум ветра) сменится длительными аплодисментами.
Имелось в виду, конечно же, солнце как источник внутреннего света (не зря в системе Станиславского есть термин «лучеиспускание»), поскольку на недостаток солнца как такового в конце июля в Греции еще никто не жаловался.
Недаром улыбку организаторов Афинского фестиваля искусств вызвала фраза Римаса, произнесенная в день приезда: от провала нас спасет только проливной дождь.
– Раньше октября никаких дождей не будет, – заверил его организатор фестиваля, худрук Афинского национального театра Стафис Ливафинос.
И действительно, на протяжении двух недель, что шла работа над постановкой, артистам приходилось днем прятаться от жары и только вечером и ночью репетировать.
Под палящим солнцем камни античного амфитеатра Эпидавра (IV век до н.э.) прогревались настолько, что и после заката по несколько часов оставались теплыми. Ночью приложишь ладонь – кажется, будто сами они несут тепло, нагреваясь от каких-то подземных источников.
В Эпидавре много загадочного. Считается, например, что в этих стенах, построенных по всем канонам античной симметрии, не на каждом языке можно играть спектакль. Дескать, ритмика языка должна соответствовать архитектурному ритму – четко разлинованным рядам, стройному делению на 12 зрительских секторов, восходящим к небу ступеням… Иначе и в этих условиях с идеальной акустикой звук будет распределяться неровно: театральное действо погибнет под мощью каменных стен. И, по словам Стафиса Ливафиноса, такие случаи здесь бывали.
Еще одна загадка Эпидавра связана с тем, для кого, собственно, строился амфитеатр на 14 тыс. мест. В древности (равно как и сейчас) во всей округе не набралось бы такого количества местных жителей. Кроме того, в античных источниках нет ни единого упоминания о том, что здесь проходили спектакли.
Ученые предполагают, что амфитеатр носил лечебное предназначение. Не зря ведь в двух шагах от него расположен храм и лечебница бога медицины Асклепия, куда съезжались паломники со всей Греции. Не исключено, что именно путем литературных декламаций каждый из них находил свою связь с богом.
О боге Римас Туминас тоже многократно твердил на репетициях:
– Пробивайтесь к богу. Играйте для него. Старайтесь, чтобы он вас услышал. Мы у него, как на ладони.
29 июля, в день первой премьеры (вторую сыграли 30 числа), прошел слух, что «Царя Эдипа» намерен посетить президент Греции Прокопис Павлопулос.
Перед началом спектакля всматриваюсь в толпу. Тысячи людей занимают свои места в амфитеатре (почти все они приехали на спектакль из Афин, проведя в дороге полтора-два часа). На входе никто не поставил металлоискателей (президента не будет?).
Охранников тоже нет и в помине. Самые строгие люди в театре – билетеры. Но когда к ним подвозят инвалида-колясочника, билетеры расплываются в улыбке и считают своим долгом пожать ему руку или погладить, словно приехал самый долгожданный гость. То же делают и капельдинеры на всем пути следования коляски.
В 21.10 над амфитеатром приглушают свет, из динамиков звучит традиционное предупреждение о том, что во время спектакля нельзя фотографировать и… начинается «Царь Эдип».
Позже выяснится, что президент на спектакле был. И что сидел он во втором ряду партера, окруженный совершенно обыкновенной публикой. Однако никто из них не просил его о сэлфи, не приставал с расспросами и уж тем более с просьбами. Зато сам президент посчитал своим долгом по окончании спектакля пройти в гримерки к артистам, каждому лично пожать руку и сфотографироваться.
– Я, конечно же, много раз читал и смотрел «Царя Эдипа». Для нас это, как вы понимаете, национальное произведение, которое сопровождает тебя на протяжении всей жизни, – сказал президент Римасу Туминасу. – Однако ваш спектакль заставил меня абсолютно свежими глазами увидеть давно знакомую историю. Я счастлив знакомству и буду рад, если Театр Вахтангова станет частым гостем в Греции.
В ту пору, когда амфитеатр в Эпидавре едва только возводился, греческие мифы были почвой, из которой произрастала драматическая поэзия эллинов. И Прометей, и царь Эдип, и Медея сперва были созданы народной фантазией, а затем уже стали героями знаменитых трагедий Эсхила, Софокла и Еврипида.
Зрелища, на которые собирался весь город (все свободные граждане Афин), имели особый характер – они обычно начинались исполнением культовых обрядов в честь бога Диониса – легендарного зачинателя театрального действа. Организацию афинских театральных празднеств брало на себя государство в лице одного из архонтов.
«Цель таких зрелищ – поддержать в народе веру в богов и внушить высокие идеалы гражданской доблести», – писал историк театра Григорий Бояджиев.
Римас Туминас, в чьем творчестве стремление раскрыть автора всегда занимает главенствующее место, оказался близок к этому античному канону. Его «Царь Эдип» лишен острых примет нового времени, постдраматических напластований. Образы внятны в своей трагичности настолько, что греки, подходившие к режиссеру поблагодарить за спектакль, говорили, что многие сцены они понимали и без перевода (он транслировался на больших табло, установленных по краям от орхестры).
…И вот в 21.10 над амфитеатром гаснет свет, неожиданно становится тихо. В тишине раздаются детские голоса, переходящие в смех. Это позади скены бегут в белых платьицах две девочки. Еще ничего не произошло, но мы догадываемся – дочери Эдипа. Вслед за ними над скеной пролетят черные вороны: их несут на палках артисты хора (хор, кстати, состоит из греков: специально для спектакля проходил кастинг и из 130 человек отобрали 11). Музыка Фаустаса Латенаса с первых минут придает спектаклю тревожность. Пролетят вороны, по идеально ровному кругу орхестры пробежит с копьем и щитом легионер (Павел Юдин) и этот эпизод будет награжден аплодисментами многотысячной толпы (по словам Стафиса Ливафиноса, греки лишь в самых редких случаях аплодируют посреди действа). Позже аплодисментами будет сопровождаться еще целый ряд сцен - вне зависимости, ведущую ли роль играет артист или второстепенную. Как аплодировали, например, слепому пророку Тиресию (Евгений Князев), когда он, опираясь на посох, произнес одну только фразу: «Я правдою силен». Или сколько восторга вызывали диалоги греческого хора, который появлялся на орхестре во главе со своим предводителем - артистом Вахтанговского театра Виталисом Семеновсом.
Открывает спектакль Жрец (Евгений Косырев): город Фивы охватила чума («Зачахли в почве молодые всходы, // Зачах и скот; и дети умирают // В утробах матерей»). От лица народа он просит Эдипа установить причину столь жуткой божьей кары. Виктор Добронравов играет фиванского царя справедливым, демократичным правителем, который хотя и не лишен царской вальяжности (бывает, к тому же, грозен и строг), но все равно он человек с открытым сердцем. Он умеет слушать и слышать свой народ. Недаром в его словах отразилось так много личной боли: «Несчастные вы дети! Знаю, знаю, // Что надо вам. Я вижу ясно: все // Страдаете. Но ни один из вас // Все ж не страдает так, как я страдаю: // У вас печаль лишь о самих себе, // Не более, – а я душой болею // За город мой, за вас и за себя».
Пусть этот царь слегка надменен (Виктор Добронравов в своей игре делает акцент на том, что Эдип – заложник особого, богоизбранного положения). Пройдет совсем немного времени и в его уверенном, строгом характере вдруг обнаружатся иные качества. Эдип предстанет перед нами вполне реальным человеком – со своими страхами, горестями и страданиями.
Креонт (Эльдар Трамов) принесет от Аполлона тревожную весть: чума прекратится, как только будет найден и наказан убийца прежнего правителя – Лая. «Он был убит, и бог повелевает, // Кто б ни были они, отмстить убийцам», – говорит Креонт.
В исполнении Трамова Креонт – холеный, самоуверенный молодой человек, с длинными волосами, в красивых одеждах. Он следит за собой. В манерах и жестах – во всем, неприкрытое самодовольство, встреченное улыбками зрителей и аплодисментами. Да и как иначе: он только что вернулся от бога. Сам Аполлон его принимал. И пусть на мгновение, но Креонт все же почувствовал себя чуть выше Эдипа.
Эдип с его правдолюбием и жаждой справедливости всерьез настроен найти убийцу и спасти свой город. Надев огромную золотую корону взойдет он на вершину огромной ржавой трубы (художник Адомас Яцовскис), олицетворяющей в этой сцене трибуну, и обратится к народу: «Кто знает человека, чьей рукой // Был умерщвлен когда-то Лай, тому // Мне обо всем сказать повелеваю. // А если кто боится указать // Сам на себя, да знает: не случится // Худого с ним, лишь родину покинет. // А ежели убийца чужестранец // И вам знаком, – скажите. Награжу // Казною вас и окажу вам милость…»
Однако поиск убийцы приведет Эдипа к горькой истине: убийца Лая – он сам.
Как известно, когда-то давно родители Эдипа, испугавшись предсказания о том, что их сын убьет собственного отца и женится на своей матери, решили умертвить ребенка, передав с этой целью младенца пастуху из Коринфа. Но пастух (в спектакле его играет Артур Иванов) ребенка пожалел и вскоре Эдип был усыновлен коринфским царем Полибом. Повзрослев, он узнал о страшном предсказании и, побоявшись стать виновником беды, уехал из Коринфа. Однако недалеко от Фив на него наехала колесница, всадники которой начали оскорблять и бить юношу. Тогда в завязавшейся драке Эдип убил сидевшего в колеснице старика, не подозревая, что это и есть его родной отец. Войдя в Фивы, Эдип стал правителем и взял в жены вдову царя Лая – Иокасту (то есть собственную мать).
Известный древнегреческий сюжет развивается стремительно и динамично. Иокасту играет Людмила Максакова. В первой своей сцене она выходит из дворца в черном платье, с прямой и гордой спиной: царственна, статна, почти божественна.
Рядом с ней Эдипу спокойно. Вот преданно садится он у ног Иокасты и рассказывает о своих догадках. Он откровенен с ней и не стесняется казаться слабым: боится, что все больше и больше фактов (которые он сам же и собирал с таким усердием) указывают на совершенное им преступление. Остается лишь послушать пастуха, который скажет, действительно ли тот спас младенца и передал коринфскому царю.
От этого последнего шага, отделяющего Эдипа от страшной правды, Иокаста тщательно пытается отговорить своего мужа (в этот момент в ней, прозревшей, несомненно заговорит мать): «Послушайся, молю... О, воздержись!» – призывает она. – «Тебе добра хочу... Совет – благой...» Но Эдипа ничто не может остановить.
Иокаста, вдруг ощутив весь трагический ужас истории, удаляется во дворец. «Горе! Горе! Только это слово скажу и замолчу на век», – говорит она за несколько секунд до самоубийства. Тем же днем проколит себе глаза и Эдип.
Огромная ржавая труба, символизирующая рок и неминуемость расплаты, покатится на зрителей. Дочери Эдипа в белых платьицах постараются ее остановить. Но труба, словно жестокие и беспощадные жернова, поднимет их на самый верх, затем спустит опять. Слабыми ручками они будут останавливать трубу, а она, набирая ход, как злой рок, покатится на них.
Вдруг неожиданно над всем амфитеатром погаснет свет. Зрители увидят перед собой ночное звездное небо. И полная тишина (слышно только шум ветра) сменится длительными аплодисментами.
