В МХТ им. Чехова и в Театре п/р Табакова есть многолетняя традиция: в какой бы точке мира ни находились артисты, все они 17 августа собираются, созваниваются, съезжаются – словом, объединяются для того, чтобы поздравить Олега Табакова с очередной годовщиной. На сей раз всенародно любимому артисту исполняется 81 год. «Театрал» тоже решил не уклоняться от традиции и в качестве подарка ко дню рождения попросил Юрия Стоянова воспеть Табакову дифирамб. Правда, вместе с дифирамбом получился целый монолог, полный горечи, иронии и… восхищений.
– У меня первая встреча с Олегом Табаковым произошла лет десять назад, и потом мы с ним не виделись долгое время. Честно говоря, я от него прятался. Дело в том, что при первой встрече он предложил мне войти в труппу Художественного театра и начать играть его роли. С одной стороны, предложение было безумно лестным, но с другой, я очень этого испугался и… исчез.
Потом прошли годы, и вдруг мой приятель Игорь Золотовицкий затеял поставить «Женитьбу», а роль Кочкарева предложил мне. Я, конечно, очень загорелся, если бы не одно «но»: мне предстояло идти в кабинет к Олегу Павловичу – то есть к человеку, которого я все эти годы сторонюсь. Но поскольку мой поступок напоминал бы в таком случае поступок гоголевского персонажа, я решил не отступать ни шагу назад, а построить свой визит исключительно в контексте материала.
Я очень волновался. Мне сказали:
– В приемной будет сидеть его помощница Ольга Хенкина. И она проведет тебя к Олегу Павловичу.
Кроме имени и фамилии я ничего не знал – не знал, что это важный в театре человек, невероятно преданный Табакову и МХТ. Я вошел, увидел девушку. У меня спросили:
– Вы Стоянов?
– Да.
И в следующее мгновение я переступил порог табаковского кабинета. Потом, после нашей встречи, Игорь у меня спросил:
– А была Ольга Хенкина?
Я говорю:
– Да, была. Молодая, симпатичная.
– Симпатичная, да. Ну, сколько ей лет, как ты думаешь?
– Ну, где-то до тридцати.
– Погоди, погоди, погоди… Какая же Хенкина?
Он выяснил, кто был в тот день. Оказывается, я так волновался, что принял за Ольгу Хенкину другого помощника Табакова – Кирилла Трубецкого. И вот в таком состоянии я общался с Олегом Павловичем. Причем он меня еще и добил. Едва я переступил порог, Табаков спросил:
– «Колу» будешь?
Я сказал:
– Нет, спасибо, Олег Павлович…
– А я буду.
Он открыл бутылку, сделал глоток. И когда в бутылке появилось место, стал долго вливать туда мед из банки. Едва бутылка наполнилась до краев, он со смаком выпил все содержимое. Собственно только после этого и начался наш разговор о «Женитьбе».
А пока он переливал мед, я вспоминал свою первую встречу с ним и думал: только бы на этот раз обошлось без идеи играть его роли. Я ведь никогда не смогу играть так, как он.
Кстати, во время той первой встречи Олег Павлович задал мне один очень важный вопрос:
– А вы, Юра, сколько лет работали в БДТ?
Я сказал сколько.
– Да, я бывал в те годы в театре, но вас не видел. Не запом-нил, к сожалению.
А я точно знал, что на спектакле «На всякого мудреца довольно простоты», где я играл гусара Курчаева, он был сто процентов. Таким образом, Табаков, сам того не зная, подтвердил мою теорию о том, что надо было уходить из БДТ, раз он меня не запомнил. А глаз у него хороший, цепкий, память тоже будь здоров, иначе бы он не собрал такой состав в своем театре.
И еще я понял, что пришел в МХТ вовремя, потому что лет двадцать назад я бы не учился у Табакова и не был бы принят в труппу ни одного из его театров, где он работал. Так что я появился уже тогда, когда у меня было имя. И, кстати, он сказал, что с большим уважением относится к моим работам на телевидении. А еще от третьих лиц (сам Табаков никогда об этом не скажет) я случайно узнал, что именно он на одном из заседаний комитета по наградам и присвоениям званий настоял на том, чтобы мне дали звание народного артиста, минуя заслуженного. Это был такой неформальный поступок, но ему удалось это сделать в обход всех принятых норм и существующих постановлений.
Но вернусь к «Женитьбе»…
Ужасно нервным был день первого просмотра нашего мате-риала. У нас тогда была готова лишь половина первого акта, и я видел, как все мои друзья и коллеги по спектаклю, вне зависимости от возраста и званий, стали равны перед авторитетом одного человека. Мне это напомнило, конечно же, ситуацию в БДТ, когда все мы были равны перед Георгием Товстоноговым.
Я боялся, что сейчас в моей судьбе повторится злосчастная история, и Табаков снова меня «не запомнит». А еще меня раздражало, что в зале все время кто-то бубнит. Но оказалось, что это Табаков сидит со своим волшебным диктофоном, и наговаривает замечания.
После показа он всех нас собрал и, извлекая из наушника свои записи, детально разобрал работу, разнеся ее в пух и прах. Но мне он все же сказал отличные слова (дескать, вы на правильном пути), чем воодушевил и ободрил – с этим настроением я ходил на все последующие репетиции вплоть до самой премьеры. Да и спектакль я играл на большом подъеме. Мне казалось, что роль складывается неплохо и уж, во всяком случае, Игорю Золотовицкому стыдно за меня не будет. Для полной гармонии не хватало только встречи с Табаковым.
Короче говоря, когда состоялся показ на первых зрителях, я, воодушевленный успехом, иду по коридору с цветами наперевес. Настроение превосходное. Публика приняла хорошо. И вдруг – долгожданный момент! – навстречу идет Олег Табаков. Я с улыбкой во весь рот подхожу к нему:
– Олег Павлович!
Но он вдруг насупился, строго посмотрел на меня:
– Ну, ничего-ничего, ты главное не отчаивайся.
Я уронил букеты. Пришел в гримерную к Игорю Золотовицко-му.
– Игорь, что это было, скажи мне, пожалуйста? Что значит, «не отчаивайся»?
Он говорит:
– Это педагогический ход.
И надо сказать, что этот ход был сделан вовремя. Меня это отбросило назад, к началу репетиций, я прошел всю роль от начала до конца. И думаю, мне это очень помогло: я не на коне въехал в премьеру, а через какие-то сомнения. Потом, спустя несколько недель, когда я снова заглянул в глаза Табакову (дескать, есть ли повод для отчаяния), он мне сказал:
– Да пошутил я тогда.
Но знал бы он, сколько времени и сил я потратил на то, чтобы «спасти ситуацию». Да к тому же, все это наслаивалось на весь накопленный опыт наших с ним взаимоотношений, когда человек сначала тебя не узнал, потом ты от него долго прятался, а потом он сказал тебе «не отчаивайся». Здесь невольно задумаешься: правильно ли ты пришел в театр? Но выбор оказался абсолютно верный, потому что в театре совершенно потрясающая атмосфера – это точно.
Не знаю, стал ли я человеком Художественного театра, но то что это мой театр, безусловно. И, конечно, огромная в этом заслуга Олега Павловича. Я думаю, что если будет еще один прогон, и Табаков будет сидеть в зале, то меня опять отбросит на много лет назад.

Потом прошли годы, и вдруг мой приятель Игорь Золотовицкий затеял поставить «Женитьбу», а роль Кочкарева предложил мне. Я, конечно, очень загорелся, если бы не одно «но»: мне предстояло идти в кабинет к Олегу Павловичу – то есть к человеку, которого я все эти годы сторонюсь. Но поскольку мой поступок напоминал бы в таком случае поступок гоголевского персонажа, я решил не отступать ни шагу назад, а построить свой визит исключительно в контексте материала.
Я очень волновался. Мне сказали:
– В приемной будет сидеть его помощница Ольга Хенкина. И она проведет тебя к Олегу Павловичу.
Кроме имени и фамилии я ничего не знал – не знал, что это важный в театре человек, невероятно преданный Табакову и МХТ. Я вошел, увидел девушку. У меня спросили:
– Вы Стоянов?
– Да.
И в следующее мгновение я переступил порог табаковского кабинета. Потом, после нашей встречи, Игорь у меня спросил:
– А была Ольга Хенкина?
Я говорю:
– Да, была. Молодая, симпатичная.
– Симпатичная, да. Ну, сколько ей лет, как ты думаешь?
– Ну, где-то до тридцати.
– Погоди, погоди, погоди… Какая же Хенкина?

– «Колу» будешь?
Я сказал:
– Нет, спасибо, Олег Павлович…
– А я буду.
Он открыл бутылку, сделал глоток. И когда в бутылке появилось место, стал долго вливать туда мед из банки. Едва бутылка наполнилась до краев, он со смаком выпил все содержимое. Собственно только после этого и начался наш разговор о «Женитьбе».
А пока он переливал мед, я вспоминал свою первую встречу с ним и думал: только бы на этот раз обошлось без идеи играть его роли. Я ведь никогда не смогу играть так, как он.
Кстати, во время той первой встречи Олег Павлович задал мне один очень важный вопрос:
– А вы, Юра, сколько лет работали в БДТ?
Я сказал сколько.
– Да, я бывал в те годы в театре, но вас не видел. Не запом-нил, к сожалению.
А я точно знал, что на спектакле «На всякого мудреца довольно простоты», где я играл гусара Курчаева, он был сто процентов. Таким образом, Табаков, сам того не зная, подтвердил мою теорию о том, что надо было уходить из БДТ, раз он меня не запомнил. А глаз у него хороший, цепкий, память тоже будь здоров, иначе бы он не собрал такой состав в своем театре.
И еще я понял, что пришел в МХТ вовремя, потому что лет двадцать назад я бы не учился у Табакова и не был бы принят в труппу ни одного из его театров, где он работал. Так что я появился уже тогда, когда у меня было имя. И, кстати, он сказал, что с большим уважением относится к моим работам на телевидении. А еще от третьих лиц (сам Табаков никогда об этом не скажет) я случайно узнал, что именно он на одном из заседаний комитета по наградам и присвоениям званий настоял на том, чтобы мне дали звание народного артиста, минуя заслуженного. Это был такой неформальный поступок, но ему удалось это сделать в обход всех принятых норм и существующих постановлений.
Но вернусь к «Женитьбе»…
Ужасно нервным был день первого просмотра нашего мате-риала. У нас тогда была готова лишь половина первого акта, и я видел, как все мои друзья и коллеги по спектаклю, вне зависимости от возраста и званий, стали равны перед авторитетом одного человека. Мне это напомнило, конечно же, ситуацию в БДТ, когда все мы были равны перед Георгием Товстоноговым.
Я боялся, что сейчас в моей судьбе повторится злосчастная история, и Табаков снова меня «не запомнит». А еще меня раздражало, что в зале все время кто-то бубнит. Но оказалось, что это Табаков сидит со своим волшебным диктофоном, и наговаривает замечания.
После показа он всех нас собрал и, извлекая из наушника свои записи, детально разобрал работу, разнеся ее в пух и прах. Но мне он все же сказал отличные слова (дескать, вы на правильном пути), чем воодушевил и ободрил – с этим настроением я ходил на все последующие репетиции вплоть до самой премьеры. Да и спектакль я играл на большом подъеме. Мне казалось, что роль складывается неплохо и уж, во всяком случае, Игорю Золотовицкому стыдно за меня не будет. Для полной гармонии не хватало только встречи с Табаковым.

– Олег Павлович!
Но он вдруг насупился, строго посмотрел на меня:
– Ну, ничего-ничего, ты главное не отчаивайся.
Я уронил букеты. Пришел в гримерную к Игорю Золотовицко-му.
– Игорь, что это было, скажи мне, пожалуйста? Что значит, «не отчаивайся»?
Он говорит:
– Это педагогический ход.
И надо сказать, что этот ход был сделан вовремя. Меня это отбросило назад, к началу репетиций, я прошел всю роль от начала до конца. И думаю, мне это очень помогло: я не на коне въехал в премьеру, а через какие-то сомнения. Потом, спустя несколько недель, когда я снова заглянул в глаза Табакову (дескать, есть ли повод для отчаяния), он мне сказал:
– Да пошутил я тогда.
Но знал бы он, сколько времени и сил я потратил на то, чтобы «спасти ситуацию». Да к тому же, все это наслаивалось на весь накопленный опыт наших с ним взаимоотношений, когда человек сначала тебя не узнал, потом ты от него долго прятался, а потом он сказал тебе «не отчаивайся». Здесь невольно задумаешься: правильно ли ты пришел в театр? Но выбор оказался абсолютно верный, потому что в театре совершенно потрясающая атмосфера – это точно.
Не знаю, стал ли я человеком Художественного театра, но то что это мой театр, безусловно. И, конечно, огромная в этом заслуга Олега Павловича. Я думаю, что если будет еще один прогон, и Табаков будет сидеть в зале, то меня опять отбросит на много лет назад.