Марк Захаров шел к своему «Опричнику» почти десять лет: начинал репетировать, бросал и снова пробовал. В какой-то момент сам Владимир Сорокин решил, что поезд ушел и возвращаться к этому пройденному этапу не имеет смысла. Но его фантасмагория о будущем отчизны становилась только актуальнее день ото дня.
Мрачные пророчества о Великой стене, которой встающая с колен Россия отгородится от остального мира, о возвращении к старым феодальным порядкам и великодержавной риторике стали приобретать вполне реалистические черты. То, что казалось пугающей, но все же маловероятной антиутопией, стало все больше походить на политическую сатиру.
Не случайно Марк Захаров проводит в программке неожиданную параллель между Сорокиным и Гоголем. Чем, дескать, «День опричника» с богатой галереей свиных рыл не «Мертвые души» нашего времени? Вспомните школьную программу по литературе, учившую, что единственный положительный герой в произведениях Гоголя (и не только в комедии «Ревизор») – это смех. У Сорокина это, скорее, ужас, спрятанный за циничной бравадой, с которой он диагностирует болезни нашего общества. Комическое тут – как защитная реакция, гротеск – как способ довести до абсурда и сделать немыслимыми вещи, которые люди готовы допустить в малых дозах. Вот, например, забота о чистоте русского языка и запрет мата на сцене – чем плохо, многие поддерживают... Но до тех пор, пока за нецензурные слова не начали сечь на площади, а книги сжигать на кострах. Впрочем, Сорокина уже сжигали...
Но руководитель «Ленкома» вопреки собственным декларациям поставил Сорокина не как Гоголя, а, скорее, как Горина. Верный гуманистическим идеалам своего времени, он не смог погрузить зрителей в безоглядный мрак, как это запросто делает тот же Константин Богомолов, оставив их без надежды, без света в конце тоннеля. Он написал собственную инсценировку по мотивам «Дня опричника» и «Теллурии», сохранив лишь главных действующих лиц и основные коллизии повести. Но дал им совершенно новую смысловую нагрузку. Если у Сорокина опричник Комяга – это зверюга без страха и упрека, свято верующий в свое правое дело, убивающий и насилующий с чувством государственного долга, то в спектакле у героя Виктора Ракова, как у персонажа Замятина из романа «Мы», неожиданно «завелась душа». Этот мятущийся интеллигент на службе у режима спасает от «круговухи» вдову опального олигарха Куницыну, возвращает ей отнятого ребеночка и, в конце концов, совершает вместе с ней побег в светлое будущее.
Марк Захаров пытается соединить несоединимое. С одной стороны, блистательная пародийная проповедь из «Теллурии» («Аще взыщет Государев топ-менеджер во славу КПСС и всех святых для счастья народа и токмо по воле Божьей, по велению мирового империализма, по хотению просвещенного сатанизма...»), которую перед началом каждого акта читает священник Демьян Златоустович с массивными золотыми часами на руке (Иван Агапов). А с другой – финальная молитва заступнице Богородице из уст Александры Захаровой, играющей здесь собирательный образ всех отцовских героинь начиная с Кончитты из «Юноны и Авось» и заканчивая Зиночкой из недавней «Вальпургиевой ночи».
В мире Сорокина такие герои и такие поступки исключены. Но режиссер строит на сцене свой мир, он лучше знает свою публику и понимает, что ей нужно. Ей нужен захватывающий сюжет – и вот Комяга вместе с верным денщиком (Антоном Шагиным) чудом избегает верной гибели от подстроенного взрыва ракеты. Ей нужна динамика – вот, пожалуйста, танцы каких-то космических джедаев. Ей нужно лицедейство – и Дмитрий Певцов в роли Государя стремительно меняет маски, превращаясь то в манерного грассирующего эстета, то в холодного бандитского «авторитета». Впрочем, и Сергей Степанченко (глава опричнины Батя), и Александр Сирин (похотливый граф Урусов), и Татьяна Кравченко (ясновидящая Прасковья Мамонтовна) играют колоритно, с размахом и удовольствием, не стесняясь жирных мазков и бенефисной подачи. А благодарная публика встречает своих любимцев аплодисментами. Особенно бурно приветствуют Леонида Броневого, выезжающего на кресле в небольшом эпизоде. Все же «Ленком» всегда славился своей звездной труппой, и чисто режиссерского театра, где артистов просят не играть, местная публика не любит. Доказательство тому – печальное закрытие «Князя» Константина Богомолова, который, как утверждают, не собирал залы.
Марк Захаров говорит с публикой на понятном ей языке – в меру условном, в меру злободневном. Он выбросил из повести самые скандальные сцены (театру не нужны лишние проблемы), но постарался высказать самое существенное, что его тревожит в нынешнем положении дел в стране. И этот поступок 83-летнего мастера, который остался верен своему художественному кредо, нельзя не уважать. И нельзя не позавидовать его вере в лучшее.
Мрачные пророчества о Великой стене, которой встающая с колен Россия отгородится от остального мира, о возвращении к старым феодальным порядкам и великодержавной риторике стали приобретать вполне реалистические черты. То, что казалось пугающей, но все же маловероятной антиутопией, стало все больше походить на политическую сатиру.
Не случайно Марк Захаров проводит в программке неожиданную параллель между Сорокиным и Гоголем. Чем, дескать, «День опричника» с богатой галереей свиных рыл не «Мертвые души» нашего времени? Вспомните школьную программу по литературе, учившую, что единственный положительный герой в произведениях Гоголя (и не только в комедии «Ревизор») – это смех. У Сорокина это, скорее, ужас, спрятанный за циничной бравадой, с которой он диагностирует болезни нашего общества. Комическое тут – как защитная реакция, гротеск – как способ довести до абсурда и сделать немыслимыми вещи, которые люди готовы допустить в малых дозах. Вот, например, забота о чистоте русского языка и запрет мата на сцене – чем плохо, многие поддерживают... Но до тех пор, пока за нецензурные слова не начали сечь на площади, а книги сжигать на кострах. Впрочем, Сорокина уже сжигали... Но руководитель «Ленкома» вопреки собственным декларациям поставил Сорокина не как Гоголя, а, скорее, как Горина. Верный гуманистическим идеалам своего времени, он не смог погрузить зрителей в безоглядный мрак, как это запросто делает тот же Константин Богомолов, оставив их без надежды, без света в конце тоннеля. Он написал собственную инсценировку по мотивам «Дня опричника» и «Теллурии», сохранив лишь главных действующих лиц и основные коллизии повести. Но дал им совершенно новую смысловую нагрузку. Если у Сорокина опричник Комяга – это зверюга без страха и упрека, свято верующий в свое правое дело, убивающий и насилующий с чувством государственного долга, то в спектакле у героя Виктора Ракова, как у персонажа Замятина из романа «Мы», неожиданно «завелась душа». Этот мятущийся интеллигент на службе у режима спасает от «круговухи» вдову опального олигарха Куницыну, возвращает ей отнятого ребеночка и, в конце концов, совершает вместе с ней побег в светлое будущее. Марк Захаров пытается соединить несоединимое. С одной стороны, блистательная пародийная проповедь из «Теллурии» («Аще взыщет Государев топ-менеджер во славу КПСС и всех святых для счастья народа и токмо по воле Божьей, по велению мирового империализма, по хотению просвещенного сатанизма...»), которую перед началом каждого акта читает священник Демьян Златоустович с массивными золотыми часами на руке (Иван Агапов). А с другой – финальная молитва заступнице Богородице из уст Александры Захаровой, играющей здесь собирательный образ всех отцовских героинь начиная с Кончитты из «Юноны и Авось» и заканчивая Зиночкой из недавней «Вальпургиевой ночи». В мире Сорокина такие герои и такие поступки исключены. Но режиссер строит на сцене свой мир, он лучше знает свою публику и понимает, что ей нужно. Ей нужен захватывающий сюжет – и вот Комяга вместе с верным денщиком (Антоном Шагиным) чудом избегает верной гибели от подстроенного взрыва ракеты. Ей нужна динамика – вот, пожалуйста, танцы каких-то космических джедаев. Ей нужно лицедейство – и Дмитрий Певцов в роли Государя стремительно меняет маски, превращаясь то в манерного грассирующего эстета, то в холодного бандитского «авторитета». Впрочем, и Сергей Степанченко (глава опричнины Батя), и Александр Сирин (похотливый граф Урусов), и Татьяна Кравченко (ясновидящая Прасковья Мамонтовна) играют колоритно, с размахом и удовольствием, не стесняясь жирных мазков и бенефисной подачи. А благодарная публика встречает своих любимцев аплодисментами. Особенно бурно приветствуют Леонида Броневого, выезжающего на кресле в небольшом эпизоде. Все же «Ленком» всегда славился своей звездной труппой, и чисто режиссерского театра, где артистов просят не играть, местная публика не любит. Доказательство тому – печальное закрытие «Князя» Константина Богомолова, который, как утверждают, не собирал залы. Марк Захаров говорит с публикой на понятном ей языке – в меру условном, в меру злободневном. Он выбросил из повести самые скандальные сцены (театру не нужны лишние проблемы), но постарался высказать самое существенное, что его тревожит в нынешнем положении дел в стране. И этот поступок 83-летнего мастера, который остался верен своему художественному кредо, нельзя не уважать. И нельзя не позавидовать его вере в лучшее. 
