Роль Башмачкина придумал для нее ее друг Юрий Рост. Именно он увидел в хрупкой и нежной Марине норштейновского человечка. И, увидев, воскликнул: «Марина! Ты должна сыграть Акакия Акакиевича!» На такую авантюру режиссера найти нелегко – кто рискнет выпустить в таком виде на сцену одну из самых красивых и узнаваемых артисток страны? Такой человек есть – тоже друг – Валерий Фокин, с которым они когда-то вместе начинали работать в «Современнике» и с юношеским восторгом открывали таланты друг друга. Фокин придумал, что «Шинель» – моноспектакль. Партнеры – тени Петербурга на белой стене, живые звуки Петербурга и сама Шинель, с которой у Башмачкина случилась настоящая любовь. Грим Марины не просто сложен и многослоен – нам остаются только ее глаза. Даже руки, прекрасные Маринины руки, скрываются под старческими, дряблыми шершавыми перчаточками. Прекрасный Маринин голос превращен в нечленораздельные хрипы, сипы и повизгивания. Прекрасные Маринины волосы спрятаны под плешивой бородавчатой шапочкой. Она шамкает, шаркает, мечтательно закатывает глаза, погрызывает кончик огромного пера, нежно обнимает свою надежную широкоплечую Шинель… Не устаю повторять: Башмачкин Нееловой – это актерский подвиг. Вообще все ее роли последних лет – после возвращения из парижской «ссылки» (муж Нееловой – дипломат) – это высоченные крутые ступени, которые она преодолевает с легкостью и с видимым наслаждением. «Купаться в роли» – это про нее. Вот она – Любовь Андреевна Раневская, готовая целовать пол родного дома, встретившего ее после разлуки знакомыми запахами, постаревшими лицами, цветущим садом и горьким напоминанием о несостоявшейся жизни («Вишневый сад» Галины Волчек). Вот она – принцесса Космонополис, стареющая кинодива из пьесы Уильямса «Сладкоголосая птица юности» (режиссер – Кирилл Серебренников), празднующая явление своей последней любви и готовая принести ее в жертву ради карьерного успеха. Вот она – королева Елизавета, ослепленная яростью и ревностью, железная леди в черном мужском костюме, манекен с остекленевшими глазами, нетвердой рукой царапающая указ о смертной казни Марии, королевы Шотландской, в спектакле «Играем…Шиллера!» (режиссер – Римас Туминас). Как она находит единственно верные интонации, жесты, мимику? Каким образом меняется тембр ее голоса от баса до фальцета? Как придумывает она рисунок роли – походку, пластику, осанку? Что читает в период работы над спектаклем? Впрочем, читает она всегда и везде – и так хочется заглянуть через плечо и подглядеть, чем так увлечена эта скромная, тихая, незаметная народная артистка! Тот же Юрий Рост сделал в свое время совершенно уникальный снимок: Неелова за кулисами после выхода со сцены на спектакле «Спешите делать добро». Рост уловил момент, описать который не удавалось до сих пор ни одному критику, ни одному артисту, ни одному режиссеру. Это момент выхода из образа – когда это вроде уже ты, но еще не ты. Когда черты лица актера постепенно приобретают свой привычный облик. На фотографии Роста «15-летняя девочка Оля» покидает артистку Неелову. В глазах у Марины – удивление и испуг.
«Вся моя жизнь тесно связана с театром, которому она так или иначе – сознательно или подсознательно – подчинена и который определяет и ее смысл, и ритм ее, и способ существования... Ты находишься у театра на коротком поводке. И в какой-то момент – то ли от усталости, то ли от раздражения или недовольства собой, то ли от объективных или субъективных причин – начинаешь тяготиться этим коротким поводком. И только когда тебя отпускают на длинный, ты вдруг начинаешь понимать прелести короткого»
«Вся моя жизнь тесно связана с театром, которому она так или иначе – сознательно или подсознательно – подчинена и который определяет и ее смысл, и ритм ее, и способ существования... Ты находишься у театра на коротком поводке. И в какой-то момент – то ли от усталости, то ли от раздражения или недовольства собой, то ли от объективных или субъективных причин – начинаешь тяготиться этим коротким поводком. И только когда тебя отпускают на длинный, ты вдруг начинаешь понимать прелести короткого»
