В феврале исполняется 30 лет театру «Школа драматического искусства» (ШДИ). Театр открылся 24 февраля 1987 года премьерой спектакля «Шесть персонажей в поисках автора» в постановке Анатолия Васильева. Этот спектакль для целого поколения стал творческим манифестом, откровением нового театра, который впоследствии будет назван игровым, в отличие от традиционного, психологического.
Основатель «Школы драматического искусства» предложил своим актерам и публике уникальную художественную модель: Лаборатория — Школа — Театр. Концепция Театра-Лаборатории, в отличие от репертуарного театра — это сосредоточение на поисках и исследованиях, с возможностью постоянного эксперимента. Сегодня театр работает как репертуарный, но тем не менее в нем существует четыре творческих Лаборатории, руководители который рассказали «Театралу» о своей первой встрече со «Школой» и Анатолием Васильевым.
Игорь Яцко:
- Этот день часто вспоминаю. Поварская. Май 1988-года. Я поступал в ГИТИС к Васильеву. Я очень хотел поступить и, конечно, очень волновался. Я приехал из Саратова. У меня был знакомый актер из театра «Школа драматического искусства» - Петр Маслов, который в спектакле «Шесть персонажей в поисках автора» был гитаристом. Он учился у Васильева. В этот весенний день, когда я впервые шел к театру и вошел туда, Петр меня уже ждал. Я сказал по-саратовски громко: «Привет!» А мне сразу: «Тихо-тихо! Идет тренинг!». Я удивился: почему вдруг надо вести себя тихо, но сразу почувствовал особую атмосферу сакрального присутствия чего-то магнетического. На Поварской было так светло, уютно, красиво, бело, деревянные полы… Это была первая встреча с атмосферой школы драматического искусства.
А первая «рабочая» встреча с Васильевым произошла уже в институте. Это был первый сбор, когда мы уже как студенты пришли на Поварскую в первую студию, которая тогда была практически единственной, где как раз шел спектакль «Шесть персонажей в поисках автора». А у нас там были первые опыты – мы показывали Васильеву «домашнее задание» - он задал нам на лето «Диалоги» Платона. И я все лето читал Платона и должен был написать контрольную работу. Было вообще ничего не понятно! Огромные диалоги Платона, как их делать? Там нет никаких ситуаций - всё в словах. И все готовились, весь большой курс готовился делать этот первый показ Платона, который посмотрит Васильев. И вот он посмотрел один день, сказал: «Продолжайте работать», посмотрел второй день: «продолжайте работать», посмотрел третий день: «продолжайте работать». А мы уже не знаем, как работать. Мы уже все «выработали», что могли. И вот тогда постепенно, у нас завязался разговор и оказалось, что все у нас было неправильно, все было не так, все было совсем по-другому. Время было перестроечное, поэтому тема диссидентства, запрещенной литературы тогда активно обсуждалась в обществе. И, естественно, мы показывали, как Сократ сидит в тюрьме, какой он диссидент и изгнанник. И из первой мизансцены, уже было все это ясно, весь замысел был уже выражен в первых двух-трех минутах действия. А что делать с этими огромными текстами, нам тогда было совершенно непонятно. Помню, после первой сессии я вернулся обратно в Саратов, и там после работы в своем театре, все время ходил в библиотеку, все время думал, перерабатывал информацию. Это было время все осмыслить и осознать, ведь эти встречи с Васильевым кардинально меняли наше сознание и точки координат!
Дмитрий Крымов:
- Я не был, когда строили Поварскую, и оказался там, когда все уже там было стеклянное, белое, скошенное… Помню что-то таинственное, «подвальное», но очень красивое. Какие-то музыкальные инструменты стояли на втором этаже в первой студии. В глубине коридора сидел Васильев. Там была какая-то особая атмосфера - все было окружено некой тайной. Все происходило почему-то ночью. Сам я не очень люблю работать ночью, но тоже оживлялся и мне было очень интересно. Это было похоже на монастырь, куда не всем можно было войти…
…Когда спустя несколько лет ломали стеклянный вход, с которого, можно сказать, начинался этот театр, никого рядом не было – ни Анатолия Васильева, ни Игоря Попова. Я начал звонить Попову, но не дозвонился. Я стал говорить тем, кто ломал: подождите, как же так! Но ничего не помогло, сломали…
Вспоминаю, как я пришел к Васильеву попросить разрешения порепетировать у них «Недосказки». Это было не на Поварской, а на Сретенке. Я уже как-то рассказывал про это, но для меня и для всей нашей группы это - эпохальное событие… Сначала Васильев напрягся, спросил - что я делаю и с кем? Я говорю: «У меня художники». Он говорит: «И что - художники играют?» – «Да». «А ты ставишь?» – «да». И вдруг он повеселел, вскочил и как-то сразу оживился и говорит: «Давай!»
Он вообще-то сначала пустил нас на один раз – на мой день рождения сыграть спектакль. Он разрешил, а сам куда-то уехал. Спектакль так удивительно светло прошел, что мы его еще несколько раз сыграли. В общем-то уже без его разрешения. И когда он приехал, я с дрожью говорю: можно сыграть еще раз, а вы придете посмотрите? Он пришел и видит полный зал сидит, он мне буркнул: «Ко мне эти люди не приходят…» и прошел на свое место, которое мы ему в центре оставили. Он мрачно смотрел спектакль, потом мрачно сказал мне: «Зайди ко мне, я тебе скажу, как я к этому отношусь». Я поплелся за ним, ребята остались ждать меня. А он мне сказал: «Я предлагаю вам сделать лабораторию у меня в театре». Вот с этого момента и началась наша работа в «Школе драматического искусства». Мы стали этот спектакль играть. Он взял всех студентов в штат театра и на втором курсе они стали актерами Театра Европы. А потом мы начали делать следующий спектакль – «Донкий Хот»… А когда нас хотели «выпереть» из института, и на дипломную работу не было места тем, кто был вместе со мной. Попов и Васильев отдали нам триста седьмую аудиторию на Сретенке, где мы до сих пор и обитаем. И вот уже которое поколение там делает макеты для наших спектаклей. Вот так они пустили нас в свой монастырь со «своим уставом».
Константин Мишин:
- «Школа драматического искусства» для меня началась с театрального журнала, который был полностью посвящен театру «Школа драматического искусства». Я жил тогда в Казахстане, в далеком городе Павлодар, и был юношей, который к театру совершенно никакого отношения не имел, но мечтал о нем и выписывал все журналы про современную драматургию. Все, что можно было, про театр прочитать – я читал. И вот мне попался журнал о театре на Поварской. Там описывались удивительные вещи! Про то, как собираются актеры и экспериментируют над текстом, движением, голосом.
Потом я переехал в Москву и один мой знакомый сказал, что в театре «Школа драматического искусства» будет набираться пластическая лаборатория.
Я пришел туда, и меня взяли. Так произошло мое непосредственное знакомство с театром. Сначала я увидел спектакли, которые сделал Геннадий Михайлович Абрамов со своими артистами-импровизаторами. Это была Лаборатория пластической импровизации «Класс экспрессивной пластики». А уже через какое-то время посмотрел спектакли Анатолия Васильева. И, конечно же, был впечатлен! Это абсолютно изменило мою жизнь. После этого я поступил в ГИТИС к Васильеву на режиссерский курс. Дальше уже стал заниматься режиссурой, соединяя текст и движение.
С Анатолием Александровичем я работал как автор-хореограф над спектаклем «Каменный гость, или Дон Жуан мертв». Он позвал меня делать дивертисмент к «Каменному гостю», который назывался «Счастливого плавания» по офортам «Капричос» Франческо Гойи.
Александр Огарев:
- Я был здесь студентом. У меня и нет других воспоминаний о театре – все только о «Школе драматического искусства». Мы поступили на курс Васильева в 1989 году. Тогда «Школа» располагалась на Поварской, и мы проводили там все время. Все уголки вплоть до душевых и закутков под лестницами были заняты репетициями. Мы репетировали дни и ночи напролет, а потом показывали работы Мастеру. Это были сначала «Диалоги» Платона, потом Эразм Роттердамский, потом Томас Манн – его пьеса «Фьоренца» и роман «Иосиф и его братья».
Все эти годы я был в «Школе драматического искусства» - сначала, как студент, потом как штатный режиссер, ассистент Васильева.
Это были очень интересные годы. Мы занимались игровым театром, который позже стали называть мистериальным. Васильев неоднократно рассказывал о том выборе, который он сделал. Он очень подробно изучал и успешно развивал психологическую школу, и многие из тех, кто знал его спектакли в психологической манере, отрицают его дальнейший путь. Но сам он говорит, что ему стало тесно в этих рамках, когда все строится на скрытых внутренних мирах, которые и становится предметом изучения. Он ушел на территорию мира идей, который ему показался гораздо просторней и неохватней, потому что может включать в себя и людские переживания, а может быть и гораздо шире. И в этот космос, который он для себя открыл, Васильев увлек и нас, мы сутки напролет изучали Платона и все то, что составляет мир человеческого духа.
В 2006 году, когда Васильев ушел из театра, мы остались. С моего курса нас здесь четверо - Игорь Яцко, Маша Зайкова, Гюзель Ширяева и я.
Основатель «Школы драматического искусства» предложил своим актерам и публике уникальную художественную модель: Лаборатория — Школа — Театр. Концепция Театра-Лаборатории, в отличие от репертуарного театра — это сосредоточение на поисках и исследованиях, с возможностью постоянного эксперимента. Сегодня театр работает как репертуарный, но тем не менее в нем существует четыре творческих Лаборатории, руководители который рассказали «Театралу» о своей первой встрече со «Школой» и Анатолием Васильевым.
Игорь Яцко: - Этот день часто вспоминаю. Поварская. Май 1988-года. Я поступал в ГИТИС к Васильеву. Я очень хотел поступить и, конечно, очень волновался. Я приехал из Саратова. У меня был знакомый актер из театра «Школа драматического искусства» - Петр Маслов, который в спектакле «Шесть персонажей в поисках автора» был гитаристом. Он учился у Васильева. В этот весенний день, когда я впервые шел к театру и вошел туда, Петр меня уже ждал. Я сказал по-саратовски громко: «Привет!» А мне сразу: «Тихо-тихо! Идет тренинг!». Я удивился: почему вдруг надо вести себя тихо, но сразу почувствовал особую атмосферу сакрального присутствия чего-то магнетического. На Поварской было так светло, уютно, красиво, бело, деревянные полы… Это была первая встреча с атмосферой школы драматического искусства.
А первая «рабочая» встреча с Васильевым произошла уже в институте. Это был первый сбор, когда мы уже как студенты пришли на Поварскую в первую студию, которая тогда была практически единственной, где как раз шел спектакль «Шесть персонажей в поисках автора». А у нас там были первые опыты – мы показывали Васильеву «домашнее задание» - он задал нам на лето «Диалоги» Платона. И я все лето читал Платона и должен был написать контрольную работу. Было вообще ничего не понятно! Огромные диалоги Платона, как их делать? Там нет никаких ситуаций - всё в словах. И все готовились, весь большой курс готовился делать этот первый показ Платона, который посмотрит Васильев. И вот он посмотрел один день, сказал: «Продолжайте работать», посмотрел второй день: «продолжайте работать», посмотрел третий день: «продолжайте работать». А мы уже не знаем, как работать. Мы уже все «выработали», что могли. И вот тогда постепенно, у нас завязался разговор и оказалось, что все у нас было неправильно, все было не так, все было совсем по-другому. Время было перестроечное, поэтому тема диссидентства, запрещенной литературы тогда активно обсуждалась в обществе. И, естественно, мы показывали, как Сократ сидит в тюрьме, какой он диссидент и изгнанник. И из первой мизансцены, уже было все это ясно, весь замысел был уже выражен в первых двух-трех минутах действия. А что делать с этими огромными текстами, нам тогда было совершенно непонятно. Помню, после первой сессии я вернулся обратно в Саратов, и там после работы в своем театре, все время ходил в библиотеку, все время думал, перерабатывал информацию. Это было время все осмыслить и осознать, ведь эти встречи с Васильевым кардинально меняли наше сознание и точки координат!
Дмитрий Крымов:- Я не был, когда строили Поварскую, и оказался там, когда все уже там было стеклянное, белое, скошенное… Помню что-то таинственное, «подвальное», но очень красивое. Какие-то музыкальные инструменты стояли на втором этаже в первой студии. В глубине коридора сидел Васильев. Там была какая-то особая атмосфера - все было окружено некой тайной. Все происходило почему-то ночью. Сам я не очень люблю работать ночью, но тоже оживлялся и мне было очень интересно. Это было похоже на монастырь, куда не всем можно было войти…
…Когда спустя несколько лет ломали стеклянный вход, с которого, можно сказать, начинался этот театр, никого рядом не было – ни Анатолия Васильева, ни Игоря Попова. Я начал звонить Попову, но не дозвонился. Я стал говорить тем, кто ломал: подождите, как же так! Но ничего не помогло, сломали…
Вспоминаю, как я пришел к Васильеву попросить разрешения порепетировать у них «Недосказки». Это было не на Поварской, а на Сретенке. Я уже как-то рассказывал про это, но для меня и для всей нашей группы это - эпохальное событие… Сначала Васильев напрягся, спросил - что я делаю и с кем? Я говорю: «У меня художники». Он говорит: «И что - художники играют?» – «Да». «А ты ставишь?» – «да». И вдруг он повеселел, вскочил и как-то сразу оживился и говорит: «Давай!»
Он вообще-то сначала пустил нас на один раз – на мой день рождения сыграть спектакль. Он разрешил, а сам куда-то уехал. Спектакль так удивительно светло прошел, что мы его еще несколько раз сыграли. В общем-то уже без его разрешения. И когда он приехал, я с дрожью говорю: можно сыграть еще раз, а вы придете посмотрите? Он пришел и видит полный зал сидит, он мне буркнул: «Ко мне эти люди не приходят…» и прошел на свое место, которое мы ему в центре оставили. Он мрачно смотрел спектакль, потом мрачно сказал мне: «Зайди ко мне, я тебе скажу, как я к этому отношусь». Я поплелся за ним, ребята остались ждать меня. А он мне сказал: «Я предлагаю вам сделать лабораторию у меня в театре». Вот с этого момента и началась наша работа в «Школе драматического искусства». Мы стали этот спектакль играть. Он взял всех студентов в штат театра и на втором курсе они стали актерами Театра Европы. А потом мы начали делать следующий спектакль – «Донкий Хот»… А когда нас хотели «выпереть» из института, и на дипломную работу не было места тем, кто был вместе со мной. Попов и Васильев отдали нам триста седьмую аудиторию на Сретенке, где мы до сих пор и обитаем. И вот уже которое поколение там делает макеты для наших спектаклей. Вот так они пустили нас в свой монастырь со «своим уставом».
Константин Мишин:- «Школа драматического искусства» для меня началась с театрального журнала, который был полностью посвящен театру «Школа драматического искусства». Я жил тогда в Казахстане, в далеком городе Павлодар, и был юношей, который к театру совершенно никакого отношения не имел, но мечтал о нем и выписывал все журналы про современную драматургию. Все, что можно было, про театр прочитать – я читал. И вот мне попался журнал о театре на Поварской. Там описывались удивительные вещи! Про то, как собираются актеры и экспериментируют над текстом, движением, голосом.
Потом я переехал в Москву и один мой знакомый сказал, что в театре «Школа драматического искусства» будет набираться пластическая лаборатория.
Я пришел туда, и меня взяли. Так произошло мое непосредственное знакомство с театром. Сначала я увидел спектакли, которые сделал Геннадий Михайлович Абрамов со своими артистами-импровизаторами. Это была Лаборатория пластической импровизации «Класс экспрессивной пластики». А уже через какое-то время посмотрел спектакли Анатолия Васильева. И, конечно же, был впечатлен! Это абсолютно изменило мою жизнь. После этого я поступил в ГИТИС к Васильеву на режиссерский курс. Дальше уже стал заниматься режиссурой, соединяя текст и движение.
С Анатолием Александровичем я работал как автор-хореограф над спектаклем «Каменный гость, или Дон Жуан мертв». Он позвал меня делать дивертисмент к «Каменному гостю», который назывался «Счастливого плавания» по офортам «Капричос» Франческо Гойи.
Александр Огарев:- Я был здесь студентом. У меня и нет других воспоминаний о театре – все только о «Школе драматического искусства». Мы поступили на курс Васильева в 1989 году. Тогда «Школа» располагалась на Поварской, и мы проводили там все время. Все уголки вплоть до душевых и закутков под лестницами были заняты репетициями. Мы репетировали дни и ночи напролет, а потом показывали работы Мастеру. Это были сначала «Диалоги» Платона, потом Эразм Роттердамский, потом Томас Манн – его пьеса «Фьоренца» и роман «Иосиф и его братья».
Все эти годы я был в «Школе драматического искусства» - сначала, как студент, потом как штатный режиссер, ассистент Васильева.
Это были очень интересные годы. Мы занимались игровым театром, который позже стали называть мистериальным. Васильев неоднократно рассказывал о том выборе, который он сделал. Он очень подробно изучал и успешно развивал психологическую школу, и многие из тех, кто знал его спектакли в психологической манере, отрицают его дальнейший путь. Но сам он говорит, что ему стало тесно в этих рамках, когда все строится на скрытых внутренних мирах, которые и становится предметом изучения. Он ушел на территорию мира идей, который ему показался гораздо просторней и неохватней, потому что может включать в себя и людские переживания, а может быть и гораздо шире. И в этот космос, который он для себя открыл, Васильев увлек и нас, мы сутки напролет изучали Платона и все то, что составляет мир человеческого духа.
В 2006 году, когда Васильев ушел из театра, мы остались. С моего курса нас здесь четверо - Игорь Яцко, Маша Зайкова, Гюзель Ширяева и я.
