Александр Калягин: «Ефремов мог сыграть абсолютно всё»

Сейчас пройдут какие-то юбилейные торжества, мы вспомним его спектакли, поговорим о его творчестве, будем рассказывать друг другу, как много он значил для каждого из нас. И это все правильно, так и должно быть. Но в этих своих юбилейных размышлениях я понял самое главное: как нам сегодня не хватает такого Художника, Гражданина, Человека.
 
Олег Николаевич четко осознавал: театр – это дело государственное, он, безусловно, был человеком государственным, который посвятил свою жизнь театру и который через театр служил своей стране, через театр высказывал свою независимую гражданскую позицию.

Я благодарен журналу «Театрал», который уделил внимание юбилею Ефремова. Меня попросили написать про Олега Николаевича, я пересмотрел все, что уже было сказано, и предложил текст, который, честно говоря, не помню, где и когда он был напечатан и был ли вообще напечатан. Но мне кажется, что это не важно…

Сейчас оглядываясь назад, что-то пересматривая в своей жизни, я все отчетливей понимаю, какое место в ней занимал Олег Николаевич Ефремов. Он был Учителем, именно с большой буквы, который учил меня не только профессии, но и жизни. Более того, я думаю, что моя актерская биография так или иначе состоялась бы, но без него не были бы сформированы какие-то главные мировоззренческие установки, с которыми я живу и по сей день.

Олег Николаевич Ефремов был ключевой фигурой театрального процесса, он был не просто артистом, режиссером, педагогом, руководителем театра, он был деятелем отечественного театра, определявшим его развитие. «Не строитель театра, не кирпичик в театральном здании» – это были его любимые упреки, которые частенько приходилось выслушивать и мне. Сам же он был, сейчас я это хорошо понимаю, фундаментом театрального здания. На нем держалось все, он нес огромный груз театральных проблем, отдавая всего себя Театру, не тому конкретному театру, в котором играл и работал, а идее Художественного театра.

Он верил в возможность общего (ключевое для него слово) дела, верил в то, что можно пожертвовать своими творческими амбициями, своим эгоизмом. Верил, потому что сам был готов на любые жертвы – я уверен, что Олег Николаевич не до конца реализовал свой актерский талант, а одарен он был фантастически. Ефремов мог сыграть абсолютно все, но собственная самореализация его меньше волновала, для него важнее было определить «общую тенденцию, которая может возродить и двинуть театр дальше». Я не знаю другого такого человека, для которого Театр был всем: семьей, домом, женой, любовницей. Он был одержим театром, и жизнь воспринимал исключительно через театр. Но он не был театральным романтиком, даже тогда, когда создавал «Современник» – это не было романтическим порывом, скорей, акцией, имеющей гражданское значение. Ефремов вообще был человеком гражданской ответственности, он как никто другой в нашем театре, осознавал свою миссию, понимал, что человек театра еще и человек страны. Для Олега Николаевича всегда было важно «что» ставить, а потом уже «как». Он искал пьесу, а в ней то, что могло выразить правду жизни, которую он или любил, или ненавидел. После ухода Ефремова со сцены российского театра жизнь стала вялой и скучной, нас удивляют, но больше не сокрушают своими идеями.

Правильно написал к 70-летию Ефремова Михаил Рощин: «Сейчас бомбы взрывают, а раньше Ефремов взрывал Москву каждым своим спектаклем». Но Олег Николаевич никогда не был диссидентом, он верил в идеалы своего времени, и боролся с теми, кто их обязан был воплощать, и не воплощал. Ефремов был из тех, кто подготовил новое время, но сам в нем уже не участвовал. Он всегда был верен себе, и ничего не могло подвигнуть его перестроиться. Да, что говорить, Олег Ефремов – это не имя и фамилия, не просто артист, режиссер, театральный деятель, это явление, эпоха, планета.

Его по праву называли реформатором, ставя рядом со Станиславским, лидером, который мог объединить вокруг себя людей и повести за собой. Ему от Бога было дано свойство фантастического воздействия на людей. Под его обаяние попадали абсолютно все: мужчины, женщины, люди всех возрастов, социального положения, наделенные властью или без нее. Я всегда знал, что, если зайду к Ефремову в его кабинет со своим вопросом, то не сумею ничего добиться. Он меня все равно повернет в ту сторону, в какую ему надо. Поэтому писал ему письма, а он мне отвечал. Я сохранил эти письма, и сегодня, когда их читаю, то понимаю, что тогда сам того, не ведая, я проходил школу Ефремова. Например, в одном из писем Олег Николаевич мне написал: «Ваше беспокойство о Вашей творческой жизни в театре, к сожалению, (и в этом виноваты не Вы, а очевидно, те условия жизни театра в настоящем), не связано с беспокойством о творческой судьбе театра». Он меня учил, учил ежедневно, наверное, так учат родители, которым дороги дети.

Меня часто спрашивают, почему я занялся общественной деятельностью, зачем мне понадобилось стать Председателем СТД. Я рассказываю, что никогда ни представлял себя общественным деятелем, но так случилось, что благословил меня на эту должность Михаил Александрович Ульянов, а потом меня охватил азарт: неужели не получится? Это все так, но есть еще одно, что мне, кажется, сыграло роль – я был учеником Олега Николаевича Ефремова. Помню, как мы все собрались в его доме, когда запретили «Так победим!» Был Шатров, Смелянский, и я, мы наблюдали, как у Ефремова ходили желваки, он был потрясающим в этом своем праведном гневе. Какой он был настоящий мужик, сколько в нем было мужества, честности, гражданственности! Если руководить театром, то только так, как он – я все время об этом думаю. Да, иногда Ефремов был несправедлив, мог быть жестким, если ему казалось, что предают общее дело. Но он был и по-настоящему демократичным, обладая своим фантастическим обаянием, от которого даже мужиков парализовало, он мог снять боль, когда это надо было, или наоборот, заставить, чтобы эта боль у тебя появилась.

Интересно, что когда он был недоволен мной, когда пытался поставить на место, то переходил со мной на «вы». А когда все шло нормально, на репетициях, всегда говорил мне «ты». Я же к нему всегда обращался на «Вы», притом, что у нас были доверительные отношения. Был посвящен в самые сокровенные его тайны, о которых никогда никому не расскажу, но я знал, как ему бывало тяжело.            

С Ефремовым у нас были странные отношения – страстные, взрывчатые, конфликтные, любовные.

«Коллектив из нескольких сотен человек не может сплотиться, держаться и крепнуть только на основе личной взаимной любви и симпатии всех членов… Для этого люди слишком различны, а чувство симпатии неустойчиво и изменчиво. Чтобы спаять людей, нужны более ясные и крепкие основы, как-то: идеи, общественность, политика», – эти слова Станиславского были для Олега Николаевича Ефремова священными.