Вечер «Наш Ефремов», состоявшийся в день 90-летнего юбилея Олега Ефремова, был закрытым – «только для своих». «Конечно, у каждого из нас Олег Николаевич свой, - сказал, открывая вечер Игорь Верник, - но мы постараемся быть объективными».
Встреча началась в Зеленом фойе. Микрофон передавали от столика к столику. Но чем дольше длились воспоминания, тем отчетливее становилось ясно: Ефремов и театр – тема безграничная…
– Вроде бы Олег Николаевич держался просто, этаким парнем с городской окраины, но сколько он читал, сколько готовился к своим работам! Во всех книгах у него были закладки, – вспоминал Авангард Леонтьев. – И какие перспективы он себе намечал – уйти из «Современника», успешного театра, в котором работаешь 14 лет, в Художественный театр. Такая смелость, убежденность – и невольное умение вести людей за собой. За Ефремовым шли интуитивно – с радостью и счастьем: только веди. А он умел заметить каждого.
Гастроли «Современника» в Узбекистане. Самарканд. Жара – 99 градусов. Какая-то столовая, обед. Олег Николаевич в клетчатой рубашечке с коротким рукавом обходит столики и собирает концертную программу для общественности. Приехали Лаврова, Табаков, Казаков, Даль… Но Ефремов спрашивает каждого артиста, с чем тот готов выйти к зрителям. Дошла очередь и до меня. Я говорю: «Могу прочитать «Сказку о золотом петушке» Пушкина». Ефремов записывает! Вот оно – чувство такта. И он сам ходил с этой бумажкой – не заведующий труппой и не помреж.
…Я был еще совсем молодым артистом и только пришел в театр. «Я о тебе думаю», – говорит мне Ефремов. Больше-то ему, конечно, думать было не о чем… «Вот сейчас пробиваю пьесу Розова – трудно идет. Но ты будешь играть». Это было накануне того сезона, когда он добился цензурного одобрения пьесы «С вечера до полудня». И слово сдержал – я играл.
– Для него действительно не было маленьких или проходных ролей. Всех артистов – огромную труппу! – он знал по именам, – отметила Евгения Добровольская.
– Я тогда только-только пришел в Художественный театр и в спектакле «Горе от ума» играл Французика из Бордо, – это уже вспоминает Игорь Верник. – Листаю текст – ни одного слова. А в это время мне дали роль Человека-кота в спектакле по Гофману. Но кто-то перепутал репертуар и на беду поставил оба спектакля на одно и то же время. Все мучились, как же сказать об этом Олегу Николаевичу. Наконец собрались с силами: «Олег Николаевич (а он сидит курит, весь в мизансценах), а можно вместо Верника Французика из Бордо сыграет другой артист? Понимаете, у него на Малой сцене роль Человека-кота…». Ефремов думал целую минуту, курил… И вдруг: «И что? Мне теперь из-за Человека-собаки спектакль отменять?!».
Вспоминается и другой случай. Мы с Сережей Шкаликовым пришли к Олегу Николаевичу домой. Звоним. Открывает дверь: «Вы голодные? Посмотрите что-нибудь в холодильнике». А там яйца. «Олег Николаевич, мы яйца нашли» - «Отлично. Неожиданно…» – «А где у вас сковородка?» – «Откуда я знаю, где сковородка!» Он вообще был вне быта.
– На самом деле под маской этого особого ефремовского обаяния был яростный вулкан, который бился о жизнь, о театр, о людей, – сказала Наталья Тенякова. – Он был человек редчайших качеств. Сейчас таких нет. Он был фантастически преданным делу и друзьям. И он ненавидел этих тварей, бездельников и мерзавцев, сидевших по кабинетам, душивших культуру, а больше всего ненавидел свою беспомощность.
…Ефремов узнаёт, что в Ленинграде власти закатывают в асфальт его друга Юрского – лишают права выступать. Абсурд и безумие – фактически это запрет на профессию. Ефремов немедленно собирает худсовет МХТ и предлагает принять в труппу артиста Юрского, а заодно артистку Тенякову. И худсовет соглашается с этим решением. Окрыленный Ефремов звонит нам: «Приезжайте». Мы едем, но в это время его вызывает к себе тогдашний министр культуры и строжайшим приказом запрещает брать Юрского в театр. Ефремов сам приходит к нам в гостиницу – абсолютно черный. Я знаю, что для Юрского это были одни из самых трагичных минут жизни, но для Ефремова, я думаю, они были стократ трагичнее. Потому что он был беспомощен.
Потом обошлось – нас приютил Театр Моссовета, который не подчинялся Министерству культуры. Шли годы. Ефремов часто звал Юрского играть в спектаклях Художественного театра, и Сережа с удовольствием играл. Но однажды Ефремов, помня не свои, а чужие долги, сделал Юрскому роскошный подарок – вот тебе сцена, вот тебе артисты, ставь что хочешь. Юрский сделал Гоголя – «Игроки-XXI». Спектакль имел бешеный успех, и Ефремов вышел победителем.
Играть с ним было все равно что с ребенком, собачкой или ящерицей – ты в любом случае чувствовал себя фальшивым. Конечно, это был гений, человек, построивший два театра страны, классик XX века. Хотя он, может, и не был похож на классика.
Последним замыслом Олега Николаевича в театре был спектакль «Сирано де Бержерак». Он так и не успел осуществить его – постановка вышла, когда Ефремова уже не было. Завершал ее Николай Скорик.
– Для спектакля я отобрал двенадцать музыкальных номеров, чтобы Олег Николаевич мог выбрать один из них для финальной сцены в монастыре, – рассказал Скорик. – Мы остались в зале. Я включаю один фрагмент, второй, третий… Вдруг он говорит: «Слушай, что ты меня мучаешь. Ты же все равно в этом разбираешься лучше меня». Я говорю: «Олег Николаевич, давайте все-таки дослушаем». И вот девятая песня, слова к которой, как некоторые считают, принадлежат прототипу героя. Я уже думал остановить запись, как вдруг мне на руку легла невесомая, почти несуществующая ладонь Ефремова: «Нет-нет, пусть продолжает». Я хотел спросить, подходит ли музыка, и вдруг – единственный раз в жизни – увидел, как по небритым щекам Ефремова – он тогда уже брился не каждый день – текут слезы: «Пусть этот номер обязательно будет в спектакле». Больше он в этот зал не возвращался.
– Последние полтора месяца мы приходили репетировать к Ефремову домой, – рассказал Станислав Любшин. – Все знали, в каком он состоянии, хотя между собой мы об этом никогда не говорили. Самое страшное – мы видели, как он потихоньку уходит. Это были тяжелые репетиции. Он все время говорил о том, что будет дальше с театром. И все-таки он всегда оставался светлым человеком, печаль его была светла.
– Ефремов пришел со свежими силами, с желанием оживить театр, сделать его современным, смелым, новым, прогрессивным, – сказала в финале Ирина Мирошниченко. – Конечно, «не нарушая традиций». Труппа понимала, что вперед с ним пойдут не все, и мы проходили разные этапы – и деление, и трудные минуты, когда Ефремова хотели свергнуть, умаляя его достоинства и имея в виду только недуги и недостатки, которые есть у каждого человека. И тем не менее, целая команда пошла за ним, потому что это был наш Ефремов. Ефремов, который ненавидел премьерство, который говорил нам: вы команда, между вами не может быть зависти или ревности. Ефремов, который хотел других отношений в театре, хотел командного духа, единомыслия. Он жил этим, поэтому и прожил так мало – всю свою жизнь он вложил в театр.
Сегодня мы отмечаем день его рождения в прекрасном, свободном, современном, молодом театре. Все, чего хотел Олег Николаевич, мы сегодня имеем. Здесь идут разные постановки, но ефремовский дух мы сохранили, в чем-то мы продолжаем его манеру. Олег Павлович боготворит Олега Николаевича. На всех встречах он говорит, как горд, что начинал вместе с ним и продолжает его дело. Я думаю, если бы Олег Николаевич видел нас сегодня, он бы радовался.
Под занавес участников вечера пригласили в зрительный зал, где, поменявшись местами с публикой (гостей рассадили на сцене), мхатовцы сыграли отрывки из чеховских постановок режиссера, а кульминацией стал романс в исполнении рок-музыканта Юрия Шевчука «Гори, гори, моя звезда».
Подписывайтесь на официальный в Telegram (@teatralmedia), чтобы не пропускать наши главные материалы.
Встреча началась в Зеленом фойе. Микрофон передавали от столика к столику. Но чем дольше длились воспоминания, тем отчетливее становилось ясно: Ефремов и театр – тема безграничная…
– Вроде бы Олег Николаевич держался просто, этаким парнем с городской окраины, но сколько он читал, сколько готовился к своим работам! Во всех книгах у него были закладки, – вспоминал Авангард Леонтьев. – И какие перспективы он себе намечал – уйти из «Современника», успешного театра, в котором работаешь 14 лет, в Художественный театр. Такая смелость, убежденность – и невольное умение вести людей за собой. За Ефремовым шли интуитивно – с радостью и счастьем: только веди. А он умел заметить каждого.Гастроли «Современника» в Узбекистане. Самарканд. Жара – 99 градусов. Какая-то столовая, обед. Олег Николаевич в клетчатой рубашечке с коротким рукавом обходит столики и собирает концертную программу для общественности. Приехали Лаврова, Табаков, Казаков, Даль… Но Ефремов спрашивает каждого артиста, с чем тот готов выйти к зрителям. Дошла очередь и до меня. Я говорю: «Могу прочитать «Сказку о золотом петушке» Пушкина». Ефремов записывает! Вот оно – чувство такта. И он сам ходил с этой бумажкой – не заведующий труппой и не помреж.
…Я был еще совсем молодым артистом и только пришел в театр. «Я о тебе думаю», – говорит мне Ефремов. Больше-то ему, конечно, думать было не о чем… «Вот сейчас пробиваю пьесу Розова – трудно идет. Но ты будешь играть». Это было накануне того сезона, когда он добился цензурного одобрения пьесы «С вечера до полудня». И слово сдержал – я играл.
– Для него действительно не было маленьких или проходных ролей. Всех артистов – огромную труппу! – он знал по именам, – отметила Евгения Добровольская.
– Я тогда только-только пришел в Художественный театр и в спектакле «Горе от ума» играл Французика из Бордо, – это уже вспоминает Игорь Верник. – Листаю текст – ни одного слова. А в это время мне дали роль Человека-кота в спектакле по Гофману. Но кто-то перепутал репертуар и на беду поставил оба спектакля на одно и то же время. Все мучились, как же сказать об этом Олегу Николаевичу. Наконец собрались с силами: «Олег Николаевич (а он сидит курит, весь в мизансценах), а можно вместо Верника Французика из Бордо сыграет другой артист? Понимаете, у него на Малой сцене роль Человека-кота…». Ефремов думал целую минуту, курил… И вдруг: «И что? Мне теперь из-за Человека-собаки спектакль отменять?!».
Вспоминается и другой случай. Мы с Сережей Шкаликовым пришли к Олегу Николаевичу домой. Звоним. Открывает дверь: «Вы голодные? Посмотрите что-нибудь в холодильнике». А там яйца. «Олег Николаевич, мы яйца нашли» - «Отлично. Неожиданно…» – «А где у вас сковородка?» – «Откуда я знаю, где сковородка!» Он вообще был вне быта.
– На самом деле под маской этого особого ефремовского обаяния был яростный вулкан, который бился о жизнь, о театр, о людей, – сказала Наталья Тенякова. – Он был человек редчайших качеств. Сейчас таких нет. Он был фантастически преданным делу и друзьям. И он ненавидел этих тварей, бездельников и мерзавцев, сидевших по кабинетам, душивших культуру, а больше всего ненавидел свою беспомощность.…Ефремов узнаёт, что в Ленинграде власти закатывают в асфальт его друга Юрского – лишают права выступать. Абсурд и безумие – фактически это запрет на профессию. Ефремов немедленно собирает худсовет МХТ и предлагает принять в труппу артиста Юрского, а заодно артистку Тенякову. И худсовет соглашается с этим решением. Окрыленный Ефремов звонит нам: «Приезжайте». Мы едем, но в это время его вызывает к себе тогдашний министр культуры и строжайшим приказом запрещает брать Юрского в театр. Ефремов сам приходит к нам в гостиницу – абсолютно черный. Я знаю, что для Юрского это были одни из самых трагичных минут жизни, но для Ефремова, я думаю, они были стократ трагичнее. Потому что он был беспомощен.
Потом обошлось – нас приютил Театр Моссовета, который не подчинялся Министерству культуры. Шли годы. Ефремов часто звал Юрского играть в спектаклях Художественного театра, и Сережа с удовольствием играл. Но однажды Ефремов, помня не свои, а чужие долги, сделал Юрскому роскошный подарок – вот тебе сцена, вот тебе артисты, ставь что хочешь. Юрский сделал Гоголя – «Игроки-XXI». Спектакль имел бешеный успех, и Ефремов вышел победителем.
Играть с ним было все равно что с ребенком, собачкой или ящерицей – ты в любом случае чувствовал себя фальшивым. Конечно, это был гений, человек, построивший два театра страны, классик XX века. Хотя он, может, и не был похож на классика.
Последним замыслом Олега Николаевича в театре был спектакль «Сирано де Бержерак». Он так и не успел осуществить его – постановка вышла, когда Ефремова уже не было. Завершал ее Николай Скорик.– Для спектакля я отобрал двенадцать музыкальных номеров, чтобы Олег Николаевич мог выбрать один из них для финальной сцены в монастыре, – рассказал Скорик. – Мы остались в зале. Я включаю один фрагмент, второй, третий… Вдруг он говорит: «Слушай, что ты меня мучаешь. Ты же все равно в этом разбираешься лучше меня». Я говорю: «Олег Николаевич, давайте все-таки дослушаем». И вот девятая песня, слова к которой, как некоторые считают, принадлежат прототипу героя. Я уже думал остановить запись, как вдруг мне на руку легла невесомая, почти несуществующая ладонь Ефремова: «Нет-нет, пусть продолжает». Я хотел спросить, подходит ли музыка, и вдруг – единственный раз в жизни – увидел, как по небритым щекам Ефремова – он тогда уже брился не каждый день – текут слезы: «Пусть этот номер обязательно будет в спектакле». Больше он в этот зал не возвращался.
– Последние полтора месяца мы приходили репетировать к Ефремову домой, – рассказал Станислав Любшин. – Все знали, в каком он состоянии, хотя между собой мы об этом никогда не говорили. Самое страшное – мы видели, как он потихоньку уходит. Это были тяжелые репетиции. Он все время говорил о том, что будет дальше с театром. И все-таки он всегда оставался светлым человеком, печаль его была светла.
– Ефремов пришел со свежими силами, с желанием оживить театр, сделать его современным, смелым, новым, прогрессивным, – сказала в финале Ирина Мирошниченко. – Конечно, «не нарушая традиций». Труппа понимала, что вперед с ним пойдут не все, и мы проходили разные этапы – и деление, и трудные минуты, когда Ефремова хотели свергнуть, умаляя его достоинства и имея в виду только недуги и недостатки, которые есть у каждого человека. И тем не менее, целая команда пошла за ним, потому что это был наш Ефремов. Ефремов, который ненавидел премьерство, который говорил нам: вы команда, между вами не может быть зависти или ревности. Ефремов, который хотел других отношений в театре, хотел командного духа, единомыслия. Он жил этим, поэтому и прожил так мало – всю свою жизнь он вложил в театр.
Сегодня мы отмечаем день его рождения в прекрасном, свободном, современном, молодом театре. Все, чего хотел Олег Николаевич, мы сегодня имеем. Здесь идут разные постановки, но ефремовский дух мы сохранили, в чем-то мы продолжаем его манеру. Олег Павлович боготворит Олега Николаевича. На всех встречах он говорит, как горд, что начинал вместе с ним и продолжает его дело. Я думаю, если бы Олег Николаевич видел нас сегодня, он бы радовался.
Под занавес участников вечера пригласили в зрительный зал, где, поменявшись местами с публикой (гостей рассадили на сцене), мхатовцы сыграли отрывки из чеховских постановок режиссера, а кульминацией стал романс в исполнении рок-музыканта Юрия Шевчука «Гори, гори, моя звезда». Подписывайтесь на официальный в Telegram (@teatralmedia), чтобы не пропускать наши главные материалы.
