Один из самых успешных менеджеров театральной России Кирилл Крок не раз становился героем «Театрала», комментируя острые вопросы современной культуры. Однако сегодня наш разговор с ним не как с экспертом. 15 ноября директор Театра им. Вахтангова отмечает 50-летний юбилей. Человек строгий и деловой, он впервые согласился рассказать подробнее о своей судьбе, в которой много было головокружительных моментов…
– Кирилл Игоревич, юбилей – отличный повод подвести промежуточные итоги. В юности, начиная путь монтировщика, вы могли предположить, что однажды возглавите один из ведущих театров страны?
– Вообще никогда таких мыслей не было. Ни в бытность монтировщиком, ни в ту пору, когда я стал директором-распорядителем в маленьком московском театре. Но у меня всегда было желание реализовать себя, чтобы отдавать театру каждую свободную минуту и видеть результат.
Двадцать лет назад, бегая в «Ленком» на премьеры, я про себя отмечал, в каком состоянии театр. За лето отремонтировали вентиляцию, обновили лепнину, покрыли лаком полы... И по сей день Марк Борисович Варшавер является для меня примером директора – человеком, который умеет строить театр.
– А кто еще был для вас примером?
– Анатолий Миронович Смелянский. Мы работали десять лет вместе в Школе-студии МХАТ (он ректор, я заместитель), и я многому у него научился. Он замечательный критик, театровед, ученый, но при этом он колоссальное внимание уделял бытовым вопросам. Ему ничего не стоило покинуть свой уютный кабинет и отправиться по этажам Школы или спуститься в подвал. В конце сезона спрашивал у меня: «Какие планы? Что будем ремонтировать летом?» Я перечислял. «А туалеты на первом этаже будем делаем?» – «Да вроде они в норме». – «Нет, это главное, надо обновить». Он стал очень важным человеком в моей судьбе, который меня не учил, не воспитывал, а личным примером показывал, как надо. Как должно быть!
– О Школе-студии мы еще поговорим, но хочется вернуться к истокам. Как все-таки вы попали в театральную сферу?
– С детства занимался в театральной студии Дворца пионеров. Лет в 15-16 понял, что актером никогда не буду и что, наверное, это не мое. Однако бросать студию мне не хотелось, и я стал заниматься, как бы сейчас это назвали, техническим обеспечением спектакля. Мы сами делали декорации, меня затянуло. Но до 25-ти лет я себе внятной карьеры в театре не представлял. Я просто работал бутафором, осветителем, потом монтировщиком сцены, зав.постом в Московском Театре юных москвичей и в детском театре «На Полянке»...
– То есть вы прошли все ступеньки…
– Да. Я проводил спектакли по свету. А однажды, когда заболел радист (нынче эта должность называется звукорежиссер) постановщик сидел рядом со мной и подсказывал: «Сейчас музыка». И я нажимал кнопку на магнитофоне, выводил громкость на микшере, включал микрофоны. Такой хороший опыт. С тех пор техника шагнула далеко вперед, но суть осталась прежней. Так что понимание профессии у меня есть. Причем не просто, как устроен театр, а как работает та или иная служба.
– Первая серьезная должность – это директор театра «Модерн»?
– Да. Туда меня пригласили сначала на должность зав. ХПЧ.
– Но разве не возникало мечты о каком-то большом театре?
– Честное слово, не думал об этом. Я абсолютно ясно понимал, где и кем я работаю. Но продолжалось это недолго: в какой-то момент позвонил мой знакомый и сказал: «Кирилл, в Школе-студии МХАТ сейчас идут дипломные спектакли, а зав. ХПЧ нет. Нужен человек, который мог бы его заменить». Я ответил: «Пойми, я работаю в театре, я не могу его бросить. К тому же, Школа-студия – это учебное заведение, а мне все-таки интереснее работать в драматическом театре». Он говорит: «Но все равно ты не мог бы к ним сходить – просто послушать какая помощь требуется? Поможешь советами и откажешься. Выручи меня. Если никто не придет, мне будет неудобно».
Он дал мой мобильный телефон, и меня пригласили. Я думал, со мной будет говорить проректор или директор Учебного театра. Но меня проводили в кабинет тогдашнего ректора Анатолия Смелянского. И Анатолий Миронович, включив свое обаяние, сказал: «Я вас прошу, у нас сложилась безвыходная ситуация. Я сам только недавно ректором здесь…» Я ему говорю: «Анатолий Миронович, мне очень лестно ваше предложение, но бросить «Модерн» я не могу». Тут он так усмехнулся и продолжил: «Я не прошу вас бросать. Мне самое главное, чтобы вы нам помогли в течение сезона выпустить спектакли. Чтобы вы могли с художником, с режиссером принять чертежи, составить техническое задание, организовать выпуск, прийти сюда, смонтировать, а эксплуатация уже не ваши вопросы».
В общем, я согласился, но при условии, что из «Модерна» не ухожу и работаю, что называется, на подхвате, совмещая две должности.
Через 6 месяцев, когда учебный сезон подошел к концу, мне снова звонят: «С вами хочет встретиться ректор». Приезжаю в Школу-студию. Думаю: наверное, какие-то претензии или, возможно, хотят сказать, что человека уже нашли.
Захожу в кабинет к Анатолию Мироновичу. Он говорит: «Вы отработали 6 месяцев, все вас так хвалят и педагоги, и режиссеры. Поэтому у меня к вам предложение: Вы не хотели бы стать директором Учебного театра?» – «Да вы что?! Нет, конечно». – «Ну, подождите, вы же прекрасно успеваете». – «Вы извините, Учебный театр в таком запущенном состоянии, что мне туда даже заходить неприятно. Я не понимаю, как там можно работать. И если в нем я стану директором, значит, я за это отвечаю». – «Я поэтому вас и прошу. Вот сейчас впереди лето, давайте подумаем, сколько требуется денег на ремонт. Проведем реконструкцию под вашим контролем и станете директором».
Все мои аргументы Анатолий Миронович уверенно отбивал. Я говорил: «Понимаете, я никогда в своей жизни этим не занимался – не делал ремонты в театрах, не продавал билеты, не рекламировал спектакли…» – «Ну, вот и начнете. Ударили по рукам! Все-таки здесь Школа-студия, Московский художественный театр» – «А как же «Модерн»?» Но в конце-концов Смелянский сжалился: «Хорошо, я же не отговариваю вас бросать «Модерн». Если он вам так дорог, пожалуйста, оставайтесь там работать. Но примите и мое предложение». – «Я могу принять ваше предложение только при одном условии. Давайте я составлю некое техническое задание, что нужно сделать в первую очередь в Учебном театре за это лето. Потому что быть директором, где облезлые стены и драный линолеум, я не могу».
Так моя история с Анатолием Мироновичем закрутилась. Мы сделали первый ремонт, потом – второй, третий, пятый... Сменили все световое, звуковое оборудование, даже кресла в зрительном зале поменяли. Через какое-то время Анатолий Миронович мне говорит: «Слушай, Кирилл, у меня уходит мой зам, проректор, я лучше кандидатуры не найду. Очень важно в театральном институте, чтобы человек понимал, что такое театр, что такое актеры, что такое театральная технология. Я тебя прошу, и заодно уйдешь от Враговой. Давай, ты будешь моим замом, проректором и параллельно директором Учебного театра».
Отказать я уже не смог, но параллельно и Врагова, узнав, что я в Школе-студии веду столь ответственную деятельность, сделала меня своим первым замом. И мои жизненные университеты, собственно говоря, так и начались. В таком режиме я работал 10 лет. В Школе-студии у меня появилось право первой подписи, понимание финансовой ответственности, знание бюджетного кодекса и всех остальных законов. Были очень опытные люди, которые окружали Анатолия Мироновича особенно в бухгалтерии – у них я многому научился.
– А ошибки были какие-нибудь?
– Конечно. Не ошибается тот, кто не работает. Были ошибки, и их было много. Я себе шишки набивал. Я всегда говорил: «Шишки – это мой золотой багаж». И все это относится преимущественно к Школе-студии, где помимо Смелянского тебя окружали Табаков, Райкин, Лобанов, Покровская, Козак, Каменькович… Имена!
Однажды от театра «Модерн» я поехал в Департамент культуры сдавать отчет за последние 5 лет: как у нас выросла посещаемость театра, доходы от продажи билетов и т.д. И никогда не забуду, как Галина Валентиновна Лупачева, которая сейчас работает первым замом руководителя Департамента культуры, взяла мою табличку, долго и внимательно ее изучала и наконец спросила: «Это правда, что здесь написано? Это реально?» – «Я отвечаю за каждую цифру». – «Потрясающе!» Вот такие вещи запомнились, и были очень важны. Часто слышу и сейчас в свой адрес: «А если бы Крок работал в неизвестном театре, а не в Театре Вахтангова, какие были у него тогда результаты?» Могу ответить: в таком театре я работал. За 10 лет работы в «Модерне» посещаемость театра увеличилась с 43% до 97,7%, доходы с 1,700 тыс. руб. до 17,000 тыс. руб.
Чему еще научила меня работа в театре «Модерн», так это тому, что вопреки тяжелой обстановке в коллективе, ты можешь не уподобляться большинству, а работать на опережение, открывать новые горизонты. Тогда не имея ничего, можно сделать что-то, добиться конкретного результата.
Например, однажды намечались гастроли в Челябинске. За две недели до старта я позвонил уточнить, как продаются билеты. Раздраженная женщина на том конце провода ответила: «Ничего не продано! Отменяйте гастроли. Зачем вам головная боль. Кто вообще позвал сюда ваш театр?! На дворе май, зрителей нет, никто в театры не ходит!» Я ей говорю: «Погодите, ну, сколько продано билетов конкретно?» – «100 штук». А там зал под тысячу мест. Я понимаю: действительно, позор. Гастроли, мы едем в полном составе, везем две фуры декораций…
И тогда я в отчаянии беру трех девчонок-администраторов и мы направляемся в Челябинск. В целях экономии остановился я в какой-то невзрачной гостинице. В театре договорился, что у меня отбирают на всякий случай паспорт, чтобы не сбежал, выдают билеты и заключат со мной договор как с реализатором. Дама, которая кричала в трубку, скептически на меня смотрела: «Вы что, будете бегать по городу и билеты продавать? Мы это и сами делаем. Вы хотите сказать, что вы знаете наш город лучше, чем мы?» – «Я ничего не хочу сказать, а просто спасаю положение».
Короче говоря, выдали мне билеты, и мы вчетвером действительно стали бегать по городу. Если говорить о цифрах, то мы получили в первый день по 50 билетов на каждый из четырех наших спектаклей. Кроме того, была жесткая установка: каждый день каждый из нас должен продавать 100 билетов.
– И пока не продашь – не возвращайся?
– Именно так. Кончилось тем, что за неделю до гастролей мы всё же продали все билеты.
Я ходил в организации, протыривался через службу охраны. Меня останавливали, но внутренний голос твердил: тебе не стыдно будет, если приедут артисты и станут играть при полупустом зале? Я бы такого позора не перенес. В общем, в последний день нашей работы мы реализовали последнюю партию, бухгалтерия выплатила нам комиссионные, мы поделили их поровну и, довольные, разбрелись гулять по Челябинску. Май, тепло, светит солнце. У меня была эйфория. Завтра приедет театр, а в зале на все спектакли – аншлаг!
По пути мне попался подземный торговый центр. И там на радостях я купил себе белый костюм, белые туфли и белую шляпу. В нем я и встречал театр в аэропорту Челябинска. Все сказали: «Дон Карлеоне!» Он у меня потом несколько лет висел в Москве, как суровое напоминание о гастролях в Челябинске.
– В местном театре были, наверное, удивлены такими несметными продажами?
– Директором театра был тогда Владимир Макаров. После меня он чистил службу свою: «Вы сидите, ничего не делаете. Учитесь у москвичей». Конечно, меня тихо ненавидела местная билетная служба, но мы все-таки подружились: в последующие годы они не раз ко мне обращались за советом – как сделать это, как сделать то. Это мой ценный жизненный опыт.
– Сейчас, когда билеты Театра им. Вахтангова отлично продаются как в России, так и за рубежом, часто вспоминаете тот челябинский опыт?
– Я о нем и не забывал.
– Хорошо. Давайте перейдем к тому моменту вашей биографии, когда вы получили приглашение от Римаса.
– Это не было приглашением. История тянулась достаточно долго. Я понимал уже, что работать дальше в «Модерне» – занятие бесперспективное. Решил: закончится этот сезон, и я уйду. А случилось вот что: Римас Туминас, который недавно только стал художественным руководителем Театра им. Вахтангова (в нынешнем году исполнилось 10 лет, как мастер возглавил театр), попросил одну нашу общую знакомую найти человека, который может проконсультировать его в вопросе грамотного расходования средств Президентского гранта. А так как Школа-студия была грантополучателем, то меня попросили помочь Римасу. Мы не были прежде знакомы. И действительно вскоре раздался звонок, и я услышал в трубке: «Здравствуйте, это Римас. Мне нужен ваш совет по поводу гранта. Вы не могли бы приехать в театр?»
И я, конечно, приехал. Говорили долго. Я дал ему весь расклад, но в конце нашей встречи спросил: «А почему у вас сомнения? У вас же опытная дирекция». Он ответил: «Да, понимаете, мне объясняют, что так расходовать нельзя. А я хочу, чтобы было так, как вы только что изложили».
Проходят две недели, снова звонок. «Это Римас. Извините за беспокойство, но все же, мы не могли бы опять встретиться?» На сей раз у него были другие вопросы по закупкам, например. Я ответил, что в этих вопросах в каждом конкретном театре есть свои нюансы. Поэтому лучше всего справиться в дирекции. Но вдруг Римас сказал, что не может найти никакого понимания с дирекцией и не знает, что делать. Он был сдержан, на личности не переходил, ни одного плохого слова. Но было ясно: он в затруднении.
Через три недели опять раздается звонок. Прихожу. Поднимаемся к Римасу в кабинет, он рассказывает вещи, которые с административной точки зрения его не устраивают и вдруг предлагает стать директором мне. Я даже не понял, о чем идет речь, переспросил: «Директором чего?» Он говорит: «Вахтанговского театра». И я тогда ему сказал, что это очень серьезное предложение, и что я не могу его принять, поскольку…
– Театр «Модерн»?
– (Смеется.) Хорошая шутка. Нет. Мне не нравилось, что мой приход навредит той дирекции. Но Римас сказал: «Это уже дело решенное. Я твердо определил, что ищу нового директора, нынешний директор об этом знает. Так что опасаться нечего. Подумайте. Для дальнейшего шага предстояла встреча с министром. Это сейчас для нашего театра встретиться с министром – дело несложное, а тогда с непривычки представлялось целым событием. Римас говорит: «Завтра мы с вами в 10 утра должны быть в Минкульте. Без десяти десять я буду вас ждать у входа».
Наступает утро. Я надел галстук (по жизни я галстуки не очень люблю) и пошел на прием, на котором, как оказалось, сидела почти вся коллегия, все руководители департаментов, все замы. Александр Авдеев (тогда министр культуры) – во главе стола.
Я сажусь с краю. Римас рядом. Авдеев говорит, что в Вахтанговском театре назрела непростая ситуация: у артистов одни из самых низких зарплат среди федеральных театров, Римас Владимирович пытается это положение исправить и мы, мол, всячески его поддерживаем и потому сейчас он нам представит кандидата на пост директора.
Рассказал о себе, о том, что свой творческий путь я начинал монтировщиком сцены и что кроме театра нигде никогда не работал, прошел все ступени, сейчас работаю в Школе-студии МХАТ замом по финансово-хозяйственной деятельности. В театре «Модерн» являюсь первым заместителем художественного руководителя, а фактически директором театра и т.д. Они слушают и обращаются к Римасу: «Мы, конечно, поддержим любую вашу кандидатуру. Но вся ответственность лежит на вас и теперь на Кирилле Кроке, поскольку это великий театр. Вы понимаете, какие там артисты. Вам следует очень деликатно, осторожно входить в этот коллектив». Наконец, когда заседание кончилось и все стали расходиться, Александр Авдеев задает мне вопрос: «Скажите, Кирилл, вам имя Семен Григорьевич Крок ничего не говорит?» Я оживился: «Как не говорит? Это мой дед». Александр Алексеевич всплеснул руками: «Боже мой, это ваш дед?!» – «Да, а что такое?» Он оборачивается к остальным: «Ваш дед меня вырастил, дайте я вас обниму». Я ничего понять не могу, но встаю из-за стола, иду. Он меня обнимает и говорит: «А ваша бабушка?» Я говорю, что жива. Он: «А Розочка?» (Это моя тетя.) Рассказал про тётю.
Оказалось, что родители Александра Алексеевича были дипломатами и жили на «Речном вокзале» на той же самой лестничной клетке, что и мои родственники. Таким образом, когда родители уезжали в длительную командировку, оказывается, мой дед воспитывал будущего министра.
Все чиновники притихли. «Вот вам мой мобильный телефон, всегда звоните, – сказал он на прощание. – Если я даже не смогу ответить, вы мне напишите лучше. Я потом вам перезвоню ближе к вечеру. Мне надо звонить только утром или поздно вечером».
Я вышел, иду по Тверской в Школу-студию и у меня слезы на глазах наворачиваются – знак судьбы! Я тут же набрал свою тетю: «А что же ты мне никогда не говорила, что знакома с Александром Авдеевым?» Она: «А что такое?» Я рассказал всю историю. Тетя отвечает: «Надо же, ты был сейчас у Саши в кабинете?!» – «Да, но почему раньше ты мне не рассказывала?» – «Понимаешь, мы сейчас редко общаемся, разве что на Новый год и на 8 Марта он меня поздравляет».
– Как в Школе-студии отнеслись к вашему увольнению?
– Я пришел, постучался в кабинет Анатолия Мироновича и сообщил, что я только что от министра и меня утвердили на должность директора Театра им. Вахтангова.
Анатолий Миронович с удивлением на меня посмотрел и сказал: «Я так рад за тебя, Кирилл! А как так?» Рассказал. Договорились, что резко уходить я не буду – сначала доведу все дела в Школе-Студии. Кстати, мне потом помощница Анатолия Мироновича рассказала, что когда я вышел от Смелянского, он пошел к Табакову и сказал: «Олег, вот я тебе говорил, возьми Кирилла к себе первым замом, ты не взял. Теперь он уходит в Вахтанговский театр».
– Недаром несколько лет спустя, открывая сезон в МХТ, Олег Павлович сказал, что взращенные нами кадры, работающие теперь у «хуторянина Туминаса», наступают нам на пятки.
– Да, да, точно.
– В Театре им. Вахтангова вы встретили сопротивление?
– Конечно. Любой театр сопротивляется любому вновь пришедшему человеку, а тем более директору, да еще из какого-то плохонького московского театрика. Римас Владимирович оказывал мне ежедневную поддержку, звонил когда был на гастролях, приходил первое время в кабинет не один раз в день. Я ему очень признателен за то плечо в театре в начале моей работы. Да и за все вообще…
Так совпало, что мой приход сопровождался переводом сотрудников и артистов на новую систему оплаты труда. И получалось, что аванс людям выплатили немного меньше, чем было прежде, но с тем расчетом, что зарплата станет выше. Мы написали об этом объявление, по возможности постарались всех оповестить, но театр большой, все заняты и, видимо, не до всех информация дошла. В день выплаты мне позвонил один уважаемый артист, корифей труппы и возмутился: «Вы не понимаете, молодой человек, в какой театр пришли! Чем вы занимаетесь! Нельзя так поступать с людьми, которые отдали этой сцене всю свою жизнь!» Я был в ужасе. К тому же, голос у актера поставленный – попробуй перекричи. Сейчас он мой лучший друг.
И вот я считал дни до зарплаты, чтобы артисты получили, наконец, свой полный заработок и убедились в моей правоте. С Римасом Туминасом, мы работаем легко, понимая и помогая друг другу ежедневно.
– Наступило счастье?
– Нет. Люди ведь осторожны. Недовольство сменилось сомнением: мол, а не отнимут ли эти выплаты у нас в следующий месяц? Ведь действительно у некоторых активно занятых в репертуаре артистов зарплата увеличилась раза в три.
Короче говоря, не сразу меня приняли. Были и язвительные взгляды в спину. Одна дама, которая просила меня приобрести что-то важное для ее цеха, сказала: «Да, а что, денег в театре уже нет?» Я объяснял: «Мы непременно приобретем, но только немножечко позже».
– А как в «Модерне» восприняли ваш уход?
– Артисты и сотрудники поздравляли меня и желали успехов. Врагова в этот день объявила меня своим врагом и предателем ее театра. Вот такая своеобразная благодарность за 10 лет стабильной и успешной работы.
– Но сейчас уже нет ощущения внутренней тревоги? Вы открываете одну сцену за другой. Театр за эти годы значительно изменился…
– Да нет, всякое новое дело – это всегда тревога, если относишься к нему серьезно. Но вместе с тем понимаешь, как летит время. Кажется, только вчера мы открывали Новую сцену, а теперь у нее уже своя история и сформировавшийся репертуар.
В минувшем году у нас появилось «Арт-кафе». Многие меня отговаривали: дескать, зачем нужно еще одно пространство, меня в этой идее поддержал Туминас. И у «Арт-кафе» появился свой зритель. В этой гонке порой уже не успеваешь волноваться, но ясно одно: когда у театра внятная художественная программа, когда есть сильный творческий лидер, выпускающий спектакли, которые становятся событиями не только его творческой жизни, а признаются театральным сообществом, а зрители за месяц раскупают все билеты в театр, тогда и директору работать легче, поскольку театр дает конкурентоспособный художественный продукт. И пока мы на огромном творческом подъеме, открывается второе, третье дыхание, и уже не важно, четыре у тебя площадки или шесть.
В ноябре после капитальной реконструкции открываем Симоновскую сцену.
– Хороший подарок к юбилею.
– Никогда даже не думал об этом. Хотя когда видишь, как ветхое, обшарпанное здание, где не было, простите, даже канализации и все стоки сливались в пустоты под землей, превращается в современный театр со новейшим оборудованием, просторными залами и свежими гримуборными, – у меня сердце радуется.
– Благодаря вашей деятельности у Театра им. Вахтангова появится новая страница в истории.
– Историей занимаются театроведы. Моя сфера другая. Я знаю, что Театр им. Вахтангова по всем показателям находится в прекрасном творческом состоянии, в прекрасном производственном состоянии, в прекрасном административном состоянии, в блестящем финансовом положении. И мне за это не стыдно. Знаете, как обычно бывает, в фойе мрамор, всё горит, сверкает, а за кулисы заходишь – о, Боже!
У нас и в фойе, и за кулисами – чистота. Мне не стыдно. По просьбе Академии по подготовке кадров при президенте Российской Федерации второй год подряд я провожу здесь экскурсии для чиновников-управленцев от культуры, которые приезжают из регионов на профессиональную переподготовку. Мы ходим по закулисью, а потом собираемся за круглым столом и обсуждаем проблемы современного театра. И они всегда задают вопрос: как такое возможно? Беседа затягивается, потому что даже коротко рассказать обо всем не получается. Но главное, что в Театре им. Вахтангова на сегодня не осталось ни одной площади, цеха или закутка, куда за семь лет работы не ступала бы нога строителя. Мы всё сделали, всё обновили, поменяли какое-то оборудование. Как ребенок, радуюсь каждому углу, который отремонтирован в театре. Хожу любуюсь, не могу наглядеться.
Подписывайтесь на официальный канал «Театрала» в Telegram (@teatralmedia), чтобы не пропускать наши главные материалы
– Кирилл Игоревич, юбилей – отличный повод подвести промежуточные итоги. В юности, начиная путь монтировщика, вы могли предположить, что однажды возглавите один из ведущих театров страны?
– Вообще никогда таких мыслей не было. Ни в бытность монтировщиком, ни в ту пору, когда я стал директором-распорядителем в маленьком московском театре. Но у меня всегда было желание реализовать себя, чтобы отдавать театру каждую свободную минуту и видеть результат.
Двадцать лет назад, бегая в «Ленком» на премьеры, я про себя отмечал, в каком состоянии театр. За лето отремонтировали вентиляцию, обновили лепнину, покрыли лаком полы... И по сей день Марк Борисович Варшавер является для меня примером директора – человеком, который умеет строить театр.
– А кто еще был для вас примером?
– Анатолий Миронович Смелянский. Мы работали десять лет вместе в Школе-студии МХАТ (он ректор, я заместитель), и я многому у него научился. Он замечательный критик, театровед, ученый, но при этом он колоссальное внимание уделял бытовым вопросам. Ему ничего не стоило покинуть свой уютный кабинет и отправиться по этажам Школы или спуститься в подвал. В конце сезона спрашивал у меня: «Какие планы? Что будем ремонтировать летом?» Я перечислял. «А туалеты на первом этаже будем делаем?» – «Да вроде они в норме». – «Нет, это главное, надо обновить». Он стал очень важным человеком в моей судьбе, который меня не учил, не воспитывал, а личным примером показывал, как надо. Как должно быть!
– О Школе-студии мы еще поговорим, но хочется вернуться к истокам. Как все-таки вы попали в театральную сферу?
– С детства занимался в театральной студии Дворца пионеров. Лет в 15-16 понял, что актером никогда не буду и что, наверное, это не мое. Однако бросать студию мне не хотелось, и я стал заниматься, как бы сейчас это назвали, техническим обеспечением спектакля. Мы сами делали декорации, меня затянуло. Но до 25-ти лет я себе внятной карьеры в театре не представлял. Я просто работал бутафором, осветителем, потом монтировщиком сцены, зав.постом в Московском Театре юных москвичей и в детском театре «На Полянке»...
– То есть вы прошли все ступеньки…– Да. Я проводил спектакли по свету. А однажды, когда заболел радист (нынче эта должность называется звукорежиссер) постановщик сидел рядом со мной и подсказывал: «Сейчас музыка». И я нажимал кнопку на магнитофоне, выводил громкость на микшере, включал микрофоны. Такой хороший опыт. С тех пор техника шагнула далеко вперед, но суть осталась прежней. Так что понимание профессии у меня есть. Причем не просто, как устроен театр, а как работает та или иная служба.
– Первая серьезная должность – это директор театра «Модерн»?
– Да. Туда меня пригласили сначала на должность зав. ХПЧ.
– Но разве не возникало мечты о каком-то большом театре?
– Честное слово, не думал об этом. Я абсолютно ясно понимал, где и кем я работаю. Но продолжалось это недолго: в какой-то момент позвонил мой знакомый и сказал: «Кирилл, в Школе-студии МХАТ сейчас идут дипломные спектакли, а зав. ХПЧ нет. Нужен человек, который мог бы его заменить». Я ответил: «Пойми, я работаю в театре, я не могу его бросить. К тому же, Школа-студия – это учебное заведение, а мне все-таки интереснее работать в драматическом театре». Он говорит: «Но все равно ты не мог бы к ним сходить – просто послушать какая помощь требуется? Поможешь советами и откажешься. Выручи меня. Если никто не придет, мне будет неудобно».
Он дал мой мобильный телефон, и меня пригласили. Я думал, со мной будет говорить проректор или директор Учебного театра. Но меня проводили в кабинет тогдашнего ректора Анатолия Смелянского. И Анатолий Миронович, включив свое обаяние, сказал: «Я вас прошу, у нас сложилась безвыходная ситуация. Я сам только недавно ректором здесь…» Я ему говорю: «Анатолий Миронович, мне очень лестно ваше предложение, но бросить «Модерн» я не могу». Тут он так усмехнулся и продолжил: «Я не прошу вас бросать. Мне самое главное, чтобы вы нам помогли в течение сезона выпустить спектакли. Чтобы вы могли с художником, с режиссером принять чертежи, составить техническое задание, организовать выпуск, прийти сюда, смонтировать, а эксплуатация уже не ваши вопросы».
В общем, я согласился, но при условии, что из «Модерна» не ухожу и работаю, что называется, на подхвате, совмещая две должности.
Через 6 месяцев, когда учебный сезон подошел к концу, мне снова звонят: «С вами хочет встретиться ректор». Приезжаю в Школу-студию. Думаю: наверное, какие-то претензии или, возможно, хотят сказать, что человека уже нашли.
Захожу в кабинет к Анатолию Мироновичу. Он говорит: «Вы отработали 6 месяцев, все вас так хвалят и педагоги, и режиссеры. Поэтому у меня к вам предложение: Вы не хотели бы стать директором Учебного театра?» – «Да вы что?! Нет, конечно». – «Ну, подождите, вы же прекрасно успеваете». – «Вы извините, Учебный театр в таком запущенном состоянии, что мне туда даже заходить неприятно. Я не понимаю, как там можно работать. И если в нем я стану директором, значит, я за это отвечаю». – «Я поэтому вас и прошу. Вот сейчас впереди лето, давайте подумаем, сколько требуется денег на ремонт. Проведем реконструкцию под вашим контролем и станете директором».
Все мои аргументы Анатолий Миронович уверенно отбивал. Я говорил: «Понимаете, я никогда в своей жизни этим не занимался – не делал ремонты в театрах, не продавал билеты, не рекламировал спектакли…» – «Ну, вот и начнете. Ударили по рукам! Все-таки здесь Школа-студия, Московский художественный театр» – «А как же «Модерн»?» Но в конце-концов Смелянский сжалился: «Хорошо, я же не отговариваю вас бросать «Модерн». Если он вам так дорог, пожалуйста, оставайтесь там работать. Но примите и мое предложение». – «Я могу принять ваше предложение только при одном условии. Давайте я составлю некое техническое задание, что нужно сделать в первую очередь в Учебном театре за это лето. Потому что быть директором, где облезлые стены и драный линолеум, я не могу».
Так моя история с Анатолием Мироновичем закрутилась. Мы сделали первый ремонт, потом – второй, третий, пятый... Сменили все световое, звуковое оборудование, даже кресла в зрительном зале поменяли. Через какое-то время Анатолий Миронович мне говорит: «Слушай, Кирилл, у меня уходит мой зам, проректор, я лучше кандидатуры не найду. Очень важно в театральном институте, чтобы человек понимал, что такое театр, что такое актеры, что такое театральная технология. Я тебя прошу, и заодно уйдешь от Враговой. Давай, ты будешь моим замом, проректором и параллельно директором Учебного театра».
Отказать я уже не смог, но параллельно и Врагова, узнав, что я в Школе-студии веду столь ответственную деятельность, сделала меня своим первым замом. И мои жизненные университеты, собственно говоря, так и начались. В таком режиме я работал 10 лет. В Школе-студии у меня появилось право первой подписи, понимание финансовой ответственности, знание бюджетного кодекса и всех остальных законов. Были очень опытные люди, которые окружали Анатолия Мироновича особенно в бухгалтерии – у них я многому научился.– А ошибки были какие-нибудь?
– Конечно. Не ошибается тот, кто не работает. Были ошибки, и их было много. Я себе шишки набивал. Я всегда говорил: «Шишки – это мой золотой багаж». И все это относится преимущественно к Школе-студии, где помимо Смелянского тебя окружали Табаков, Райкин, Лобанов, Покровская, Козак, Каменькович… Имена!
Однажды от театра «Модерн» я поехал в Департамент культуры сдавать отчет за последние 5 лет: как у нас выросла посещаемость театра, доходы от продажи билетов и т.д. И никогда не забуду, как Галина Валентиновна Лупачева, которая сейчас работает первым замом руководителя Департамента культуры, взяла мою табличку, долго и внимательно ее изучала и наконец спросила: «Это правда, что здесь написано? Это реально?» – «Я отвечаю за каждую цифру». – «Потрясающе!» Вот такие вещи запомнились, и были очень важны. Часто слышу и сейчас в свой адрес: «А если бы Крок работал в неизвестном театре, а не в Театре Вахтангова, какие были у него тогда результаты?» Могу ответить: в таком театре я работал. За 10 лет работы в «Модерне» посещаемость театра увеличилась с 43% до 97,7%, доходы с 1,700 тыс. руб. до 17,000 тыс. руб.
Чему еще научила меня работа в театре «Модерн», так это тому, что вопреки тяжелой обстановке в коллективе, ты можешь не уподобляться большинству, а работать на опережение, открывать новые горизонты. Тогда не имея ничего, можно сделать что-то, добиться конкретного результата.Например, однажды намечались гастроли в Челябинске. За две недели до старта я позвонил уточнить, как продаются билеты. Раздраженная женщина на том конце провода ответила: «Ничего не продано! Отменяйте гастроли. Зачем вам головная боль. Кто вообще позвал сюда ваш театр?! На дворе май, зрителей нет, никто в театры не ходит!» Я ей говорю: «Погодите, ну, сколько продано билетов конкретно?» – «100 штук». А там зал под тысячу мест. Я понимаю: действительно, позор. Гастроли, мы едем в полном составе, везем две фуры декораций…
И тогда я в отчаянии беру трех девчонок-администраторов и мы направляемся в Челябинск. В целях экономии остановился я в какой-то невзрачной гостинице. В театре договорился, что у меня отбирают на всякий случай паспорт, чтобы не сбежал, выдают билеты и заключат со мной договор как с реализатором. Дама, которая кричала в трубку, скептически на меня смотрела: «Вы что, будете бегать по городу и билеты продавать? Мы это и сами делаем. Вы хотите сказать, что вы знаете наш город лучше, чем мы?» – «Я ничего не хочу сказать, а просто спасаю положение».
Короче говоря, выдали мне билеты, и мы вчетвером действительно стали бегать по городу. Если говорить о цифрах, то мы получили в первый день по 50 билетов на каждый из четырех наших спектаклей. Кроме того, была жесткая установка: каждый день каждый из нас должен продавать 100 билетов.
– И пока не продашь – не возвращайся?
– Именно так. Кончилось тем, что за неделю до гастролей мы всё же продали все билеты.
Я ходил в организации, протыривался через службу охраны. Меня останавливали, но внутренний голос твердил: тебе не стыдно будет, если приедут артисты и станут играть при полупустом зале? Я бы такого позора не перенес. В общем, в последний день нашей работы мы реализовали последнюю партию, бухгалтерия выплатила нам комиссионные, мы поделили их поровну и, довольные, разбрелись гулять по Челябинску. Май, тепло, светит солнце. У меня была эйфория. Завтра приедет театр, а в зале на все спектакли – аншлаг!
По пути мне попался подземный торговый центр. И там на радостях я купил себе белый костюм, белые туфли и белую шляпу. В нем я и встречал театр в аэропорту Челябинска. Все сказали: «Дон Карлеоне!» Он у меня потом несколько лет висел в Москве, как суровое напоминание о гастролях в Челябинске.
– В местном театре были, наверное, удивлены такими несметными продажами?
– Директором театра был тогда Владимир Макаров. После меня он чистил службу свою: «Вы сидите, ничего не делаете. Учитесь у москвичей». Конечно, меня тихо ненавидела местная билетная служба, но мы все-таки подружились: в последующие годы они не раз ко мне обращались за советом – как сделать это, как сделать то. Это мой ценный жизненный опыт.
– Сейчас, когда билеты Театра им. Вахтангова отлично продаются как в России, так и за рубежом, часто вспоминаете тот челябинский опыт?
– Я о нем и не забывал.
– Хорошо. Давайте перейдем к тому моменту вашей биографии, когда вы получили приглашение от Римаса.
– Это не было приглашением. История тянулась достаточно долго. Я понимал уже, что работать дальше в «Модерне» – занятие бесперспективное. Решил: закончится этот сезон, и я уйду. А случилось вот что: Римас Туминас, который недавно только стал художественным руководителем Театра им. Вахтангова (в нынешнем году исполнилось 10 лет, как мастер возглавил театр), попросил одну нашу общую знакомую найти человека, который может проконсультировать его в вопросе грамотного расходования средств Президентского гранта. А так как Школа-студия была грантополучателем, то меня попросили помочь Римасу. Мы не были прежде знакомы. И действительно вскоре раздался звонок, и я услышал в трубке: «Здравствуйте, это Римас. Мне нужен ваш совет по поводу гранта. Вы не могли бы приехать в театр?»
И я, конечно, приехал. Говорили долго. Я дал ему весь расклад, но в конце нашей встречи спросил: «А почему у вас сомнения? У вас же опытная дирекция». Он ответил: «Да, понимаете, мне объясняют, что так расходовать нельзя. А я хочу, чтобы было так, как вы только что изложили».
Проходят две недели, снова звонок. «Это Римас. Извините за беспокойство, но все же, мы не могли бы опять встретиться?» На сей раз у него были другие вопросы по закупкам, например. Я ответил, что в этих вопросах в каждом конкретном театре есть свои нюансы. Поэтому лучше всего справиться в дирекции. Но вдруг Римас сказал, что не может найти никакого понимания с дирекцией и не знает, что делать. Он был сдержан, на личности не переходил, ни одного плохого слова. Но было ясно: он в затруднении.
Через три недели опять раздается звонок. Прихожу. Поднимаемся к Римасу в кабинет, он рассказывает вещи, которые с административной точки зрения его не устраивают и вдруг предлагает стать директором мне. Я даже не понял, о чем идет речь, переспросил: «Директором чего?» Он говорит: «Вахтанговского театра». И я тогда ему сказал, что это очень серьезное предложение, и что я не могу его принять, поскольку…
– Театр «Модерн»?
– (Смеется.) Хорошая шутка. Нет. Мне не нравилось, что мой приход навредит той дирекции. Но Римас сказал: «Это уже дело решенное. Я твердо определил, что ищу нового директора, нынешний директор об этом знает. Так что опасаться нечего. Подумайте. Для дальнейшего шага предстояла встреча с министром. Это сейчас для нашего театра встретиться с министром – дело несложное, а тогда с непривычки представлялось целым событием. Римас говорит: «Завтра мы с вами в 10 утра должны быть в Минкульте. Без десяти десять я буду вас ждать у входа».
Наступает утро. Я надел галстук (по жизни я галстуки не очень люблю) и пошел на прием, на котором, как оказалось, сидела почти вся коллегия, все руководители департаментов, все замы. Александр Авдеев (тогда министр культуры) – во главе стола.
Я сажусь с краю. Римас рядом. Авдеев говорит, что в Вахтанговском театре назрела непростая ситуация: у артистов одни из самых низких зарплат среди федеральных театров, Римас Владимирович пытается это положение исправить и мы, мол, всячески его поддерживаем и потому сейчас он нам представит кандидата на пост директора.
Рассказал о себе, о том, что свой творческий путь я начинал монтировщиком сцены и что кроме театра нигде никогда не работал, прошел все ступени, сейчас работаю в Школе-студии МХАТ замом по финансово-хозяйственной деятельности. В театре «Модерн» являюсь первым заместителем художественного руководителя, а фактически директором театра и т.д. Они слушают и обращаются к Римасу: «Мы, конечно, поддержим любую вашу кандидатуру. Но вся ответственность лежит на вас и теперь на Кирилле Кроке, поскольку это великий театр. Вы понимаете, какие там артисты. Вам следует очень деликатно, осторожно входить в этот коллектив». Наконец, когда заседание кончилось и все стали расходиться, Александр Авдеев задает мне вопрос: «Скажите, Кирилл, вам имя Семен Григорьевич Крок ничего не говорит?» Я оживился: «Как не говорит? Это мой дед». Александр Алексеевич всплеснул руками: «Боже мой, это ваш дед?!» – «Да, а что такое?» Он оборачивается к остальным: «Ваш дед меня вырастил, дайте я вас обниму». Я ничего понять не могу, но встаю из-за стола, иду. Он меня обнимает и говорит: «А ваша бабушка?» Я говорю, что жива. Он: «А Розочка?» (Это моя тетя.) Рассказал про тётю.
Оказалось, что родители Александра Алексеевича были дипломатами и жили на «Речном вокзале» на той же самой лестничной клетке, что и мои родственники. Таким образом, когда родители уезжали в длительную командировку, оказывается, мой дед воспитывал будущего министра.
Все чиновники притихли. «Вот вам мой мобильный телефон, всегда звоните, – сказал он на прощание. – Если я даже не смогу ответить, вы мне напишите лучше. Я потом вам перезвоню ближе к вечеру. Мне надо звонить только утром или поздно вечером».
Я вышел, иду по Тверской в Школу-студию и у меня слезы на глазах наворачиваются – знак судьбы! Я тут же набрал свою тетю: «А что же ты мне никогда не говорила, что знакома с Александром Авдеевым?» Она: «А что такое?» Я рассказал всю историю. Тетя отвечает: «Надо же, ты был сейчас у Саши в кабинете?!» – «Да, но почему раньше ты мне не рассказывала?» – «Понимаешь, мы сейчас редко общаемся, разве что на Новый год и на 8 Марта он меня поздравляет».
– Как в Школе-студии отнеслись к вашему увольнению?
– Я пришел, постучался в кабинет Анатолия Мироновича и сообщил, что я только что от министра и меня утвердили на должность директора Театра им. Вахтангова.
Анатолий Миронович с удивлением на меня посмотрел и сказал: «Я так рад за тебя, Кирилл! А как так?» Рассказал. Договорились, что резко уходить я не буду – сначала доведу все дела в Школе-Студии. Кстати, мне потом помощница Анатолия Мироновича рассказала, что когда я вышел от Смелянского, он пошел к Табакову и сказал: «Олег, вот я тебе говорил, возьми Кирилла к себе первым замом, ты не взял. Теперь он уходит в Вахтанговский театр».
– Недаром несколько лет спустя, открывая сезон в МХТ, Олег Павлович сказал, что взращенные нами кадры, работающие теперь у «хуторянина Туминаса», наступают нам на пятки.
– Да, да, точно.
– В Театре им. Вахтангова вы встретили сопротивление?
– Конечно. Любой театр сопротивляется любому вновь пришедшему человеку, а тем более директору, да еще из какого-то плохонького московского театрика. Римас Владимирович оказывал мне ежедневную поддержку, звонил когда был на гастролях, приходил первое время в кабинет не один раз в день. Я ему очень признателен за то плечо в театре в начале моей работы. Да и за все вообще…
Так совпало, что мой приход сопровождался переводом сотрудников и артистов на новую систему оплаты труда. И получалось, что аванс людям выплатили немного меньше, чем было прежде, но с тем расчетом, что зарплата станет выше. Мы написали об этом объявление, по возможности постарались всех оповестить, но театр большой, все заняты и, видимо, не до всех информация дошла. В день выплаты мне позвонил один уважаемый артист, корифей труппы и возмутился: «Вы не понимаете, молодой человек, в какой театр пришли! Чем вы занимаетесь! Нельзя так поступать с людьми, которые отдали этой сцене всю свою жизнь!» Я был в ужасе. К тому же, голос у актера поставленный – попробуй перекричи. Сейчас он мой лучший друг.
И вот я считал дни до зарплаты, чтобы артисты получили, наконец, свой полный заработок и убедились в моей правоте. С Римасом Туминасом, мы работаем легко, понимая и помогая друг другу ежедневно.
– Наступило счастье?
– Нет. Люди ведь осторожны. Недовольство сменилось сомнением: мол, а не отнимут ли эти выплаты у нас в следующий месяц? Ведь действительно у некоторых активно занятых в репертуаре артистов зарплата увеличилась раза в три.
Короче говоря, не сразу меня приняли. Были и язвительные взгляды в спину. Одна дама, которая просила меня приобрести что-то важное для ее цеха, сказала: «Да, а что, денег в театре уже нет?» Я объяснял: «Мы непременно приобретем, но только немножечко позже».
– А как в «Модерне» восприняли ваш уход?
– Артисты и сотрудники поздравляли меня и желали успехов. Врагова в этот день объявила меня своим врагом и предателем ее театра. Вот такая своеобразная благодарность за 10 лет стабильной и успешной работы.
– Но сейчас уже нет ощущения внутренней тревоги? Вы открываете одну сцену за другой. Театр за эти годы значительно изменился…– Да нет, всякое новое дело – это всегда тревога, если относишься к нему серьезно. Но вместе с тем понимаешь, как летит время. Кажется, только вчера мы открывали Новую сцену, а теперь у нее уже своя история и сформировавшийся репертуар.
В минувшем году у нас появилось «Арт-кафе». Многие меня отговаривали: дескать, зачем нужно еще одно пространство, меня в этой идее поддержал Туминас. И у «Арт-кафе» появился свой зритель. В этой гонке порой уже не успеваешь волноваться, но ясно одно: когда у театра внятная художественная программа, когда есть сильный творческий лидер, выпускающий спектакли, которые становятся событиями не только его творческой жизни, а признаются театральным сообществом, а зрители за месяц раскупают все билеты в театр, тогда и директору работать легче, поскольку театр дает конкурентоспособный художественный продукт. И пока мы на огромном творческом подъеме, открывается второе, третье дыхание, и уже не важно, четыре у тебя площадки или шесть.
В ноябре после капитальной реконструкции открываем Симоновскую сцену.
– Хороший подарок к юбилею.
– Никогда даже не думал об этом. Хотя когда видишь, как ветхое, обшарпанное здание, где не было, простите, даже канализации и все стоки сливались в пустоты под землей, превращается в современный театр со новейшим оборудованием, просторными залами и свежими гримуборными, – у меня сердце радуется.
– Благодаря вашей деятельности у Театра им. Вахтангова появится новая страница в истории.– Историей занимаются театроведы. Моя сфера другая. Я знаю, что Театр им. Вахтангова по всем показателям находится в прекрасном творческом состоянии, в прекрасном производственном состоянии, в прекрасном административном состоянии, в блестящем финансовом положении. И мне за это не стыдно. Знаете, как обычно бывает, в фойе мрамор, всё горит, сверкает, а за кулисы заходишь – о, Боже!
У нас и в фойе, и за кулисами – чистота. Мне не стыдно. По просьбе Академии по подготовке кадров при президенте Российской Федерации второй год подряд я провожу здесь экскурсии для чиновников-управленцев от культуры, которые приезжают из регионов на профессиональную переподготовку. Мы ходим по закулисью, а потом собираемся за круглым столом и обсуждаем проблемы современного театра. И они всегда задают вопрос: как такое возможно? Беседа затягивается, потому что даже коротко рассказать обо всем не получается. Но главное, что в Театре им. Вахтангова на сегодня не осталось ни одной площади, цеха или закутка, куда за семь лет работы не ступала бы нога строителя. Мы всё сделали, всё обновили, поменяли какое-то оборудование. Как ребенок, радуюсь каждому углу, который отремонтирован в театре. Хожу любуюсь, не могу наглядеться.
Подписывайтесь на официальный канал «Театрала» в Telegram (@teatralmedia), чтобы не пропускать наши главные материалы
