В рамках Международного театрального фестиваля им. Чехова с 26 по 31 мая в Москве проходят гастроли Компании Финци Паска (Лугано). Перед показом спектакля «Донка. Послание Чехову» «Театрал» поговорил с автором, режиссером, художником по свету и хореографом Даниэле ФИНЦИ ПАСКА.
– Даниэле, спектакль «Донка» вы создавали к 150-летию Чехова. За эти годы что-то менялось в постановке?
– Девять лет назад – это был дебют, спектакль только-только рождался, и конечно, за это время он повзрослел. Многие сцены изменились, но суть спектакля осталась неизменной. То, что мы хотели сказать, то мы, по-прежнему, и говорим. Просто все эти годы мы искали более верную, более точную интонацию.
– О любом писателе можно рассказать языком вашего театра или для вас существуют «границы дозволенного»?
– Трудно говорить о каких-то границах, но человеку свойственно рассказывать ту историю, которая ему близка, которую он любит и понимает. Странно было бы говорить о чем-то тебе чуждом. Вот вальс, например, лучше танцевать с кем-то, кто тебе близок, чем с верблюдом или жирафом.
– Чем вам близок Чехов?
– Тем, как тонко и с каким сочувствием он наблюдает человеческую душу.
– В центре ваших постановок и, в частности, «Донки» реальный мир обычного человека или мир вымышленный, желаемый?
– Когда тебе предстоит встреча с каким-то незнакомым человеком, например, с журналистом, и ты невольно представляешь себе, каким будет этот человек. А потом ты встречаешь этого человека, и впечатление часто может не совпадать с тем, что ты ожидал. Но эти две реальности всё равно в твоем сознании продолжают сосуществовать. То как ты себе этого человека представлял до того, как ты его узнал и то, каким он действительно явился в реальности. Мне кажется, что не стоит разделять эти два мира, потому что они находятся в нас в каком-то своеобразном сочетании. Наверное, я несколько путано объяснил, но вот как-то так я вижу это.
Мы, люди театра, не можем изобразить реальность, потому что всё, что мы делаем, это некое подобие реальности. Мы знаем, что кровь никогда не будет настоящей, что декорации из папье-маше, что украшения не настоящие… Но что мы делаем на сцене? Мы во всё это играем как дети. Мы играем в реальность, и это наш способ что-то рассказать нашему зрителю.
– Вы из творческой династии, фотографами были и отец, и дед, и прадед. В какой момент вы поняли, что для вас искусство в движении важнее, чем «остановившееся мгновение»?
– Даниэле, спектакль «Донка» вы создавали к 150-летию Чехова. За эти годы что-то менялось в постановке?
– Девять лет назад – это был дебют, спектакль только-только рождался, и конечно, за это время он повзрослел. Многие сцены изменились, но суть спектакля осталась неизменной. То, что мы хотели сказать, то мы, по-прежнему, и говорим. Просто все эти годы мы искали более верную, более точную интонацию.
Мы продолжаем воплощать на сцене чеховский мир, состоящий из персонажей, которые подобно льду, медленно тают и затем вдруг падают наземь, разбиваясь на тысячу осколков.
– О любом писателе можно рассказать языком вашего театра или для вас существуют «границы дозволенного»?– Трудно говорить о каких-то границах, но человеку свойственно рассказывать ту историю, которая ему близка, которую он любит и понимает. Странно было бы говорить о чем-то тебе чуждом. Вот вальс, например, лучше танцевать с кем-то, кто тебе близок, чем с верблюдом или жирафом.
– Чем вам близок Чехов?
– Тем, как тонко и с каким сочувствием он наблюдает человеческую душу.
– В центре ваших постановок и, в частности, «Донки» реальный мир обычного человека или мир вымышленный, желаемый?
– Когда тебе предстоит встреча с каким-то незнакомым человеком, например, с журналистом, и ты невольно представляешь себе, каким будет этот человек. А потом ты встречаешь этого человека, и впечатление часто может не совпадать с тем, что ты ожидал. Но эти две реальности всё равно в твоем сознании продолжают сосуществовать. То как ты себе этого человека представлял до того, как ты его узнал и то, каким он действительно явился в реальности. Мне кажется, что не стоит разделять эти два мира, потому что они находятся в нас в каком-то своеобразном сочетании. Наверное, я несколько путано объяснил, но вот как-то так я вижу это.
Мы, люди театра, не можем изобразить реальность, потому что всё, что мы делаем, это некое подобие реальности. Мы знаем, что кровь никогда не будет настоящей, что декорации из папье-маше, что украшения не настоящие… Но что мы делаем на сцене? Мы во всё это играем как дети. Мы играем в реальность, и это наш способ что-то рассказать нашему зрителю.
– Вы из творческой династии, фотографами были и отец, и дед, и прадед. В какой момент вы поняли, что для вас искусство в движении важнее, чем «остановившееся мгновение»?
– Фотография до сих пор для меня очень важна, просто я влюбился в театр… А семья, в которой я вырос, всячески стимулировала к расширению границ и к поиску чего-то нового. Я мыслю образами, иногда даже черно-белыми образами, так что фотографии для меня остаются чем-то очень значимым. Но я выстраиваю их в ряд и привожу их в движение. И люди на этих фотографиях не всегда улыбаются. Ведь это со времен второй мировой войны вошло в привычку, что перед тем как щелкнет фотокамера, надо говорить «cheez», а раньше этого не было. На семейных фотографиях люди были с достойным выражением лица, без всякой искусственной улыбки.
– Какое выражение лица, вы бы хотели, чтоб было у ваших зрителей в зале?
– Я бы хотел, чтобы они на меня смотрели глазами доброй собаки.
– Вы и актер, и режиссер, и писатель, и кинематографист. Что помогает не зацикливаться на чем-то одном, а работать в таком большом диапазоне?
– Я всегда занимаюсь одним и тем же. Я – человек театра. Просто я вижу человеческую деятельность как-то «по-ренесансному», она включает в себя очень многое, она широка. И не надо ее делить на отдельные аспекты.
– Что необходимо, чтобы приблизиться к такому мировосприятию?
– Окружить себя хорошей семьей, сохранить любопытство и смотреть на мир глазами ребенка.
Подписывайтесь на официальный в Telegram (@teatralmedia), чтобы не пропускать наши главные материалы.
– Какое выражение лица, вы бы хотели, чтоб было у ваших зрителей в зале?– Я бы хотел, чтобы они на меня смотрели глазами доброй собаки.
– Вы и актер, и режиссер, и писатель, и кинематографист. Что помогает не зацикливаться на чем-то одном, а работать в таком большом диапазоне?
– Я всегда занимаюсь одним и тем же. Я – человек театра. Просто я вижу человеческую деятельность как-то «по-ренесансному», она включает в себя очень многое, она широка. И не надо ее делить на отдельные аспекты.
– Что необходимо, чтобы приблизиться к такому мировосприятию?
– Окружить себя хорошей семьей, сохранить любопытство и смотреть на мир глазами ребенка.
Подписывайтесь на официальный в Telegram (@teatralmedia), чтобы не пропускать наши главные материалы.
