Журнал «Театрал» в день юбилея актрисы Маргариты Тереховой публикует главу из книги «Мамы замечательных детей», изданного нашим журналом сборника, который состоит из пятидесяти монологов известных актёров, режиссёров и драматургов, о главном человеке в их жизни – о маме.
В детстве маму я видела нечасто. Она жила между съемочными площадками и театром, поэтому воспитывала меня бабушка. Но когда я заболевала, мама тут же бросала все дела — приезжала и, заметно волнуясь, выговаривала бабушке, что у меня температура. Они всегда немножко спорили, как меня надо лечить, а я переживала за них обеих. Но зато было счастьем наблюдать на мамой. От нее всегда так вкусно пахло, она была небесной…
И еще я очень любила смотреть, как мама спит. Спала она у нас на диване, у нее привычка была: спать на спине, закрывая лицо во сне руками, и ее роскошные волосы так красиво свисали по подушке вниз, а я все смотрела-смотрела…
О красоте Маргариты Тереховой говорили в ту пору очень многие. На нее оборачивались, к ней подходили знакомиться. Но самое настоящее волшебство происходило, когда она появлялась на сцене. Зал просто замирал! Обычно актрисы, знающие о своей обворожительной внешности, ведут себя немного высокомерно. А у моей мамы никогда не было этого качества. К ней можно было прийти за кулисы, и она со всеми охотно общалась. И всегда она была центром любой компании, умела всех подключить к разговору, даже стоящих в сторонке вовлекала. Миф о ее несносном характере — непонятно откуда.
Когда она собиралась рожать моего брата Сашу, главная акушерка в роддоме, видя, что перед ней Маргарита Терехова, злобно сказала:
— Она будет у меня, как все!
В том смысле, что отдельных палат и «особых условий» артистам не полагается. И это маму очень ранило: она и не думала просить ни о каких условиях, но ее взволновало, что акушерка так о ней подумала.
А вообще в повседневной жизни мама никогда не выделялась, не подчеркивала собственную значимость. Однажды они с подругой Наташей Веровой плыли на корабле. У мамы была шляпа с широкими полями, закрывавшими все лицо, она ее специально надевала, чтобы ее не узнавали. Сидели они на верхней палубе, рядом фотографировались люди, и один мужчина маме сказал:
— Женщина, отойдите в сторону, вы попали кадр.
Мама послушно сказала:
— Хорошо, — и отошла. И вдруг ее кто-то из пассажиров узнал, и окружающие стали шептаться:
— Терехова, Маргарита Терехова…
Выстроилась очередь за автографами, подбежал и мужчина с фотоаппаратом. На него страшно было смотреть. Он бухнулся на колени и стал умолять:
— Пожалуйста, вернитесь в кадр, я так мечтаю с вами сфотографироваться!
Главное мамино качество — необыкновенная доброта. Она никогда не могла пройти по улице мимо просящих милостыню, подавала всем нуждающимся. Иногда, получив зарплату в театре, раздавала ее по дороге. А еще она следовала грузинскому обычаю: если гостю понравилась какая-то вещь — ее нужно подарить.
Я обожала с ней ездить на съемки, поскольку она всегда много возилась со мной — читала на ночь, рассказывала всякие истории. Да и вообще чтение для нее самая большая страсть. Я говорила:
— Мама, давай очки тебе закажем, — но она отказывалась, поскольку считала, что как только наденет очки, сразу превратится в бабушку. А бабушкой быть — это не про нее.
В нашей семье слово «бабушка» никогда не звучало. Я свою бабушку называла исключительно по имени, а мой сын Миша мою маму тоже — только Ритой. Они обожают друг друга. Когда Миша был маленький и плакал по ночам, мама первая вставала и приходила его покачать. В комнате у нее стоял рояль, к ней регулярно приходил педагог по вокалу, она занималась. И вот когда Миша родился, мы по очереди пеленали его на этом рояле, заменившем нам столик, поскольку квартирка была небольшая.
Андрей Тарковский называл маму «актрисой-подробницей», поскольку она всегда дотошно расспрашивала, почему так, отчего эдак? Например, когда в театре она получила роль в «Милом друге», то попросила свою подругу, которая знала французский в совершенстве, перевести для нее роман: вдруг в существующем переводе упущены важные детали?
Тарковский ценил ее за это. Однако на съемках «Зеркала» они поругались. Сценария у фильма не было — Тарковский снимал автобиографичный фильм, и никто кроме него не знал «сюжета». Они накануне разбирали сцену, а назавтра снимали. Но мама все время теребила Марию Ивановну (маму Тарковского), требуя рассказать, каким Андрей был в детстве, какой он.
Впрочем, поругались они не из-за этого. В одной сцене Тарковский настаивал, чтобы Терехова на съемках отрубила голову петуху.
Мама сказала, что не сделает этого. Завязался спор и, защищаясь, она обронила:
— Если снял «Андрея Рублева», больше ничего снимать не надо! — и ушла на подгибающихся ногах в неизвестном направлении...
Тарковский ее догнал:
— Да будет тебе известно, я снимаю свой лучший фильм… Но съемку приостановил. А через несколько дней мама случайно увидела его кинематографический дневник с комментариями к кадрам: «Произошла катастрофа. Рита отказалась рубить голову петуху, но я и сам чувствую, что здесь что-то не то...» В итоге в фильме ограничились криком петуха, перьями и крупным планом потрясенного лица.
Кстати, своей популярностью мама, по-моему, воспользовалась лишь однажды, когда должна была попасть в Дом кино — на премьеру того же «Зеркала». Был лютый холод, она подошла ко входу, но пройти в дверь не смогла, поскольку Дом кино был окружен плотной стеной желающих увидеть премьеру. Тогда подруга Наталья ей сказала:
— Стоять бесполезно, давай попробуем войти с тыльной стороны — там, где ресторан.
Пошли туда. Постучались. Появился повар:
— Ну? Чего вам?
Наталья говорит:
— Вот, это — Маргарита Терехова, ей надо пройти на сцену выступить перед зрителями…
А на подругах теплые шапки нахлобучены, и повар и не узнал никакой Тереховой. Тогда Наташа стала уговаривать маму снять шапку. Та долго сопротивлялась, ей было неловко, но когда мамины золотистые волосы появились наконец из-под головного убора, повар тут же извинился, открыл дверь и позвал всех работников кухни:
— Посмотрите, это ведь Маргарита Терехова!
Так мама с черного хода попала на собственную премьеру.
Мама была отличницей и очень аккуратной девочкой, всегда убирала свой столик. Вот не сядет делать уроки, если беспорядок. В соседнем дворе была баскетбольная секция, в которую она ходила, и тренеры ее очень любили. Со временем она даже стала капитаном баскетбольной команды Узбекистана (юношеской сборной), всегда дружила с мальчиками, а они почти все были в нее влюблены. Об этом мне рассказывал режиссер Георгий Юнгвальд-Хилькевич, который жил по соседству и тоже был влюблен.
Окончив школу с золотой медалью, мама вместе с одноклассниками поступила на физико-математический факультет Ташкентского университета, ей было все равно, куда поступать, а учиться она любила. Но через год поняла, что занимается не своим делом и уехала в Москву поступать в театральный. Ее не приняли во ВГИК, зато она попала в Студию при Театре Моссовета к Юрию Александровичу Завадскому, и осталась в этом театре на всю жизнь.
Ее здесь всегда любили. Например, очень теплые отношения связывали маму с Фаиной Георгиевной Раневской. Однажды, еще студенткой, она бежала по темному коридору театра и вдруг столкнулась с Фаиной Георгиевной. Чтобы загладить свою вину, с перепугу спросила:
— Фаина Георгиевна, а вы забываетесь, когда играете на сцене?
На что та спокойно ответила:
— Дорогая моя, если я буду забываться на сцене, то свалюсь в оркестр, — и степенно двинулась дальше.
Вместе с Фаиной Георгиевной мама играла в спектакле «Дальше тишина», у нее там была маленькая роль внучки. И однажды Раневская ее проучила, поскольку мама опоздала в театр со съемочной площадки. Ничего криминального не произошло: мама заранее позвонила, сказала, что не успевает и вместо нее стали готовить к спектаклю другую актрису. Однако в последний момент мама приехать успела. Быстро переоделась и пошла на сцену. Но Раневская жутко сердилась и первые двадцать минут в упор ее не замечала, даже говорила свои реплики в сторону, но к концу спектакля все же оттаяла и доиграла спокойно, потому что маму очень любила.
А еще с Раневской они играли в спектакле «Шторм», где почти весь состав театра занят в массовке. У мамы в ту пору был невероятно плотный график, день — съемки, день — летит на спектакль и опять — в театр. Представляете, она приезжала, уже будучи популярной, известной актрисой, участвовать в этой массовке потому, что некоторые фыркали:
— А где эта наша Терехова?!
Мама и не отказывалась от массовки, пока сам Завадский разрешил ей не приходить.
Когда мама забеременела мной, в театре готовились к спектаклю «Живой труп», все, конечно, узнали о маминой беременности. Первой позвонила Раневская:
— Риточка, деточка, у вас такая карьера, все так удачно складывается, а из-за того, что вы в положении, вы можете потерять такую роль!
Мама ей ответила:
— Фаина Георгиевна, неужели живой ребенок не дороже одной или нескольких ролей?
И Раневская, помолчав, ее поддержала:
— Да, конечно, конечно, вы правы…
В детстве маму я видела нечасто. Она жила между съемочными площадками и театром, поэтому воспитывала меня бабушка. Но когда я заболевала, мама тут же бросала все дела — приезжала и, заметно волнуясь, выговаривала бабушке, что у меня температура. Они всегда немножко спорили, как меня надо лечить, а я переживала за них обеих. Но зато было счастьем наблюдать на мамой. От нее всегда так вкусно пахло, она была небесной…
И еще я очень любила смотреть, как мама спит. Спала она у нас на диване, у нее привычка была: спать на спине, закрывая лицо во сне руками, и ее роскошные волосы так красиво свисали по подушке вниз, а я все смотрела-смотрела…О красоте Маргариты Тереховой говорили в ту пору очень многие. На нее оборачивались, к ней подходили знакомиться. Но самое настоящее волшебство происходило, когда она появлялась на сцене. Зал просто замирал! Обычно актрисы, знающие о своей обворожительной внешности, ведут себя немного высокомерно. А у моей мамы никогда не было этого качества. К ней можно было прийти за кулисы, и она со всеми охотно общалась. И всегда она была центром любой компании, умела всех подключить к разговору, даже стоящих в сторонке вовлекала. Миф о ее несносном характере — непонятно откуда.
Когда она собиралась рожать моего брата Сашу, главная акушерка в роддоме, видя, что перед ней Маргарита Терехова, злобно сказала:
— Она будет у меня, как все!
В том смысле, что отдельных палат и «особых условий» артистам не полагается. И это маму очень ранило: она и не думала просить ни о каких условиях, но ее взволновало, что акушерка так о ней подумала.
А вообще в повседневной жизни мама никогда не выделялась, не подчеркивала собственную значимость. Однажды они с подругой Наташей Веровой плыли на корабле. У мамы была шляпа с широкими полями, закрывавшими все лицо, она ее специально надевала, чтобы ее не узнавали. Сидели они на верхней палубе, рядом фотографировались люди, и один мужчина маме сказал:— Женщина, отойдите в сторону, вы попали кадр.
Мама послушно сказала:
— Хорошо, — и отошла. И вдруг ее кто-то из пассажиров узнал, и окружающие стали шептаться:
— Терехова, Маргарита Терехова…
Выстроилась очередь за автографами, подбежал и мужчина с фотоаппаратом. На него страшно было смотреть. Он бухнулся на колени и стал умолять:
— Пожалуйста, вернитесь в кадр, я так мечтаю с вами сфотографироваться!
Главное мамино качество — необыкновенная доброта. Она никогда не могла пройти по улице мимо просящих милостыню, подавала всем нуждающимся. Иногда, получив зарплату в театре, раздавала ее по дороге. А еще она следовала грузинскому обычаю: если гостю понравилась какая-то вещь — ее нужно подарить.Я обожала с ней ездить на съемки, поскольку она всегда много возилась со мной — читала на ночь, рассказывала всякие истории. Да и вообще чтение для нее самая большая страсть. Я говорила:
— Мама, давай очки тебе закажем, — но она отказывалась, поскольку считала, что как только наденет очки, сразу превратится в бабушку. А бабушкой быть — это не про нее.
В нашей семье слово «бабушка» никогда не звучало. Я свою бабушку называла исключительно по имени, а мой сын Миша мою маму тоже — только Ритой. Они обожают друг друга. Когда Миша был маленький и плакал по ночам, мама первая вставала и приходила его покачать. В комнате у нее стоял рояль, к ней регулярно приходил педагог по вокалу, она занималась. И вот когда Миша родился, мы по очереди пеленали его на этом рояле, заменившем нам столик, поскольку квартирка была небольшая.
Андрей Тарковский называл маму «актрисой-подробницей», поскольку она всегда дотошно расспрашивала, почему так, отчего эдак? Например, когда в театре она получила роль в «Милом друге», то попросила свою подругу, которая знала французский в совершенстве, перевести для нее роман: вдруг в существующем переводе упущены важные детали?
Тарковский ценил ее за это. Однако на съемках «Зеркала» они поругались. Сценария у фильма не было — Тарковский снимал автобиографичный фильм, и никто кроме него не знал «сюжета». Они накануне разбирали сцену, а назавтра снимали. Но мама все время теребила Марию Ивановну (маму Тарковского), требуя рассказать, каким Андрей был в детстве, какой он.Впрочем, поругались они не из-за этого. В одной сцене Тарковский настаивал, чтобы Терехова на съемках отрубила голову петуху.
Мама сказала, что не сделает этого. Завязался спор и, защищаясь, она обронила:
— Если снял «Андрея Рублева», больше ничего снимать не надо! — и ушла на подгибающихся ногах в неизвестном направлении...
Тарковский ее догнал:
— Да будет тебе известно, я снимаю свой лучший фильм… Но съемку приостановил. А через несколько дней мама случайно увидела его кинематографический дневник с комментариями к кадрам: «Произошла катастрофа. Рита отказалась рубить голову петуху, но я и сам чувствую, что здесь что-то не то...» В итоге в фильме ограничились криком петуха, перьями и крупным планом потрясенного лица.
Кстати, своей популярностью мама, по-моему, воспользовалась лишь однажды, когда должна была попасть в Дом кино — на премьеру того же «Зеркала». Был лютый холод, она подошла ко входу, но пройти в дверь не смогла, поскольку Дом кино был окружен плотной стеной желающих увидеть премьеру. Тогда подруга Наталья ей сказала:— Стоять бесполезно, давай попробуем войти с тыльной стороны — там, где ресторан.
Пошли туда. Постучались. Появился повар:
— Ну? Чего вам?
Наталья говорит:
— Вот, это — Маргарита Терехова, ей надо пройти на сцену выступить перед зрителями…
А на подругах теплые шапки нахлобучены, и повар и не узнал никакой Тереховой. Тогда Наташа стала уговаривать маму снять шапку. Та долго сопротивлялась, ей было неловко, но когда мамины золотистые волосы появились наконец из-под головного убора, повар тут же извинился, открыл дверь и позвал всех работников кухни:
— Посмотрите, это ведь Маргарита Терехова!
Так мама с черного хода попала на собственную премьеру.
Мама была отличницей и очень аккуратной девочкой, всегда убирала свой столик. Вот не сядет делать уроки, если беспорядок. В соседнем дворе была баскетбольная секция, в которую она ходила, и тренеры ее очень любили. Со временем она даже стала капитаном баскетбольной команды Узбекистана (юношеской сборной), всегда дружила с мальчиками, а они почти все были в нее влюблены. Об этом мне рассказывал режиссер Георгий Юнгвальд-Хилькевич, который жил по соседству и тоже был влюблен.
Окончив школу с золотой медалью, мама вместе с одноклассниками поступила на физико-математический факультет Ташкентского университета, ей было все равно, куда поступать, а учиться она любила. Но через год поняла, что занимается не своим делом и уехала в Москву поступать в театральный. Ее не приняли во ВГИК, зато она попала в Студию при Театре Моссовета к Юрию Александровичу Завадскому, и осталась в этом театре на всю жизнь.Ее здесь всегда любили. Например, очень теплые отношения связывали маму с Фаиной Георгиевной Раневской. Однажды, еще студенткой, она бежала по темному коридору театра и вдруг столкнулась с Фаиной Георгиевной. Чтобы загладить свою вину, с перепугу спросила:
— Фаина Георгиевна, а вы забываетесь, когда играете на сцене?
На что та спокойно ответила:
— Дорогая моя, если я буду забываться на сцене, то свалюсь в оркестр, — и степенно двинулась дальше.
Вместе с Фаиной Георгиевной мама играла в спектакле «Дальше тишина», у нее там была маленькая роль внучки. И однажды Раневская ее проучила, поскольку мама опоздала в театр со съемочной площадки. Ничего криминального не произошло: мама заранее позвонила, сказала, что не успевает и вместо нее стали готовить к спектаклю другую актрису. Однако в последний момент мама приехать успела. Быстро переоделась и пошла на сцену. Но Раневская жутко сердилась и первые двадцать минут в упор ее не замечала, даже говорила свои реплики в сторону, но к концу спектакля все же оттаяла и доиграла спокойно, потому что маму очень любила.А еще с Раневской они играли в спектакле «Шторм», где почти весь состав театра занят в массовке. У мамы в ту пору был невероятно плотный график, день — съемки, день — летит на спектакль и опять — в театр. Представляете, она приезжала, уже будучи популярной, известной актрисой, участвовать в этой массовке потому, что некоторые фыркали:
— А где эта наша Терехова?!
Мама и не отказывалась от массовки, пока сам Завадский разрешил ей не приходить.
Когда мама забеременела мной, в театре готовились к спектаклю «Живой труп», все, конечно, узнали о маминой беременности. Первой позвонила Раневская:— Риточка, деточка, у вас такая карьера, все так удачно складывается, а из-за того, что вы в положении, вы можете потерять такую роль!
Мама ей ответила:
— Фаина Георгиевна, неужели живой ребенок не дороже одной или нескольких ролей?
И Раневская, помолчав, ее поддержала:
— Да, конечно, конечно, вы правы…
