Журнал «Театрал» выпустил в свет уникальный сборник, который состоит из пятидесяти монологов известных актёров, режиссёров и драматургов, рассказывающих о главном человеке в жизни — о маме. Эти проникновенные воспоминания не один год публиковались на страницах журнала, и теперь собраны вместе под одной обложкой. Книга так и называется - «Мамы замечательных детей». Предыдущими героями публикаций были Александр Ширвиндт, Вера Васильева, Римас Туминас, Ольга Прокофьева, Евгений Писарев, Светлана Немоляева, Евгения Симонова, Марк Захаров, Анна Терехова, Юрий Стоянов, Людмила Чурсина, Сергей Юрский, Нина Архипова, Максим Никулин, Виктор Сухоруков, Людмила Иванова, Екатерина Райкина, Юлия Рутберг, Александр Коршунов, Юлия Меньшова, Евгений Евтушенко, Владимир Андреев, Анастасия Голуб, Владимир Войнович, Наталья Наумова. Cегодня предоставляем слово актрисе Анне Дворжецкой.
Мне было 9 лет, когда папы не стало. Этот день начинался обычно — утром я ушла в школу. А когда вернулась, увидела зареванную маму. Она увела меня в другую комнату, усадила на кровать, посмотрела в глаза и сказала:
— Папы больше нет, он погиб.
Я уткнулась в нее и заплакала. Потом я старалась держаться. Пыталась не плакать при маме, ведь ей было еще тяжелее. Кроме меня, у нее на руках остался мой шестимесячный брат. Поэтому я уходила к себе в комнату и плакала там. Мы старались не давить на больное — она не плакала при мне, я не плакала при ней. Мы с мамой не то чтобы вычеркнули эту тему, мы просто старались ни к чему не прикасаться: не смотрели фильмы с папой, не разглядывали его фотографии. Было очень больно.
Мама у меня герой. Даже представить страшно, как она это пережила. Они с папой почти 20 лет были единым целым. Познакомились в институте, совсем молодыми поженились, работали в одном театре. И вдруг эта нелепая авария... Мама говорит, что она не имела права в тот момент упасть, рыдать в подушку и ничего не делать.
На самом деле она не жила. Она существовала. Бегала с работы на работу — в театр, на съемки, на озвучку. Не отказывалась ни от чего. Мы с ней практически не виделись. Утром я уходила в школу, а вечером, когда она приходила, я уже спала. Однажды, когда они выпускали в театре «Фандорина», у нее выдалась свободная минутка, и она позвонила домой. Я подошла к телефону. Мама спросила:
— Ань, как дела?
Я ответила:
— Все хорошо.
Тогда она быстро закончила:
— Ну, ладно. Пока. Мы репетируем. Приду поздно. Не знаю, во сколько.
И тут я спросила:
— Мам, прости, пожалуйста, а как ты выглядишь?
Думаю, она улыбнулась и оценила эту горькую шутку.
Ни я, ни мой брат никогда не ходили в детский сад. Мама оградила нас от этого. Может быть, потому, что в ее детстве была психологическая травма. Она выросла в интеллигентной московской семье. Ее папа, Игорь Иосифович Горелик, был инженером-электронщиком, мама — гидом-переводчиком в «Интуристе». Но едва маме исполнилось шесть лет, ее родители развелись. И моя бабушка отдала ее в интернат. Это был хороший мидовский интернат. Там учились дети дипломатов, но все равно интернат есть интернат, и мама всегда вспоминала о нем, как о страшном сне. Ей было там одиноко. Поэтому она убеждена, что ни при каких условиях ребенок в нежном возрасте не должен жить отдельно от родителей. Ему положено засыпать и просыпаться в своей кроватке, а не на казенных простынях.
Теперь у меня растет дочка. Я стараюсь воспитывать ее так же, как нас воспитывала мама.
Для мамы семья и дети всегда стояли на первом месте. Она очень мудрая и заботливая мать. Всегда разговаривала со мной, как со взрослым человеком. Даже когда я была маленькой, она общалась со мной точно так же. Никогда не лебезила ни передо мной, ни перед братом. Меня никогда не ставили в угол, не наказывали за «двойки», хотя они тоже бывали.
Они с папой меня так воспитали, что мне самой становилось стыдно, что я получила «двойку». Я знала, если я что-то сделаю хорошо, то обязательно получу какой-то подарок или похвалу — для меня это было очень важно. Маму, конечно же, вызывали на родительские собрания, но она бывала на них всего пару раз. Она не видела в этом смысла, потому что и так знала, как учатся ее дети и какие у них учителя.
Мама всегда повторяет:
— Что бы с вами ни произошло, я прошу только об одном: включайте голову. Думайте! Когда включается голова, можно объяснить, что надо делать, как поступать.
И еще у нее есть одно непременное требование: если задерживаешься, обязательно позвони. Если этого не происходит, она впадает в панику. Мама никогда не кричит. Но когда она чем-то недовольна, начинает говорить, как мы это называем, «толстым» голосом. У нее и так-то голос низкий, а тут он становится еще ниже — идет как бы из недр живота. Это очень страшно. Сразу же хочется убежать.
Считается, что все девочки хотят быть артистками. Ко мне это не имеет никакого отношения. Я хотела быть кем угодно, только не актрисой. Но когда папы не стало, в газетах начали появляться статьи с заголовками: «Династия Дворжецких закончилась». Мне стало так обидно. У меня мама артистка, а еще есть я и мой брат. Мы тоже Дворжецкие. Почему же династия закончилась? И я предложила маме:
— Давай я в кино поснимаюсь. Может, получится?
Мама привела меня в актерское агентство и попросила повесить мою фотографию. А скоро действительно раздался звонок, и меня пригласили на пробы к Елене Цыплаковой. Она снимала сериал «Полосатое лето», и меня утвердили на роль Жени Гурвич. Потом я сыграла дочку главной героини в сериале «Любительница частного сыска Даша Васильева». Сниматься мне было интересно, а кроме всего, это была реальная помощь маме. Все деньги, которые я зарабатывала, отдавала ей. На себя не тратила ничего.
После премьеры «Даши Васильевой» я полезла в Интернет — захотелось почитать отзывы. Еще бы, я ведь уже настоящая артистка, меня снимают, обо мне пишут! Ну, и начиталась о себе такого, что надолго отбило любовь к Интернету. В особенности огорчило распространенное мнение, будто в кино я устроилась по блату.
При моей склонности к рефлексии это действительно было ужасно. Тогда пришла на помощь мама. Она объяснила, что если я собираюсь стать артисткой, то либо не должна это читать никогда, либо относиться к этому снисходительно. Ведь всегда найдутся люди, которым больше нечем заняться, как сказать о ком-нибудь гадость.
Потом были «Веселые похороны», где главную роль должен был играть папа. Вместо него снимался Абдулов, а я играла его дочь. И если в телесериале «Даша Васильева» я играла практически саму себя, то здесь все было иначе. И мне стало интересно находить для своей героини походку, жесты, движения. Одним словом, я вошла во вкус. Конечно, я решила поступать в театральный институт.
Мама понимала, что другого пути нет и отговаривать меня бесполезно, хотя, зная всю подноготную этой профессии, конечно, не была в восторге от моего выбора. Я сама подготовила программу и только тогда показала ей. Возник вопрос, в какой именно вуз поступать. Мама уже преподавала в Щукинском училище (да и папу там помнят) — предложила поступать к ним. Но я испугалась, что опять заговорят про блат. Тогда моя мудрая мама вновь объяснила мне, что блат закончится, как только начнется работа. Актерский труд — это ежедневный экзамен. И ты обязан беспрерывно доказывать свое право заниматься этой профессией.
Я ее послушалась и поступила в Щукинское. Мне никто не помогал.
Я очень рада, что сейчас рядом с мамой Леша Колган. Когда он появился в ее жизни — стал приходить к нам в гости, подвозить ее на работу и с работы, ухаживать — мне было 13 лет. Естественно, у меня во дворе была своя бурная жизнь, и я не обращала на это внимания.
А потом мы отдыхали в Доме творчества в Рузе. К нам должна была приехать мама, и мы побежали к воротам ее встречать. Помню, я подбежала к машине и увидела рядом с мамой Лешу. Мама протянула мне руку, а на пальце — колечко. И только тут до меня дошло, что мама приехала с женихом. Я приняла это в штыки. Была категорически против — у нас же есть папа. И я не хотела, чтобы кто-то занимал его место. Маме пришлось долго убеждать меня, что папу не заменит никто. Просто они полюбили друг друга и хотят дальше строить жизнь вместе. Она больше не может быть одна, и я должна это понять.
Мы с ней обе рыдали. Я повторяла:
— Нет. Этого не может быть. Я не хочу, чтобы у тебя кто-то был.
Потом я взяла себя в руки и сказала:
— Ладно, выходи за него замуж, но я против. Я была на свадьбе минут 15, после чего демонстративно уехала.
Притворялась, что у меня болит то голова, то живот. Алеша не подлизывался ко мне, не старался чем-то подкупить. Он просто дал понять, что искренне, по-настоящему любит маму и хочет, чтобы она была счастливой и нас хочет сделать счастливыми. Он маленькими-маленькими шажочками шел к моему сердцу, которое растопил. Я увидела, что моя мама счастлива. Она посветлела, ожила, стала улыбаться. И тогда я поняла, что была не права.
Сейчас у нас с Лешей замечательные отношения. Он прекрасный человек. Я безумно счастлива, что он появился в маминой жизни. Они так любят друг друга, и это никуда не отодвигает папу. Миша называет его папой, я — отцом. У них прекрасная семья. Они все время шутят, что-то придумывают. Я иногда спрашиваю маму:
— Где ты его нашла? Я тоже так хочу.
Сейчас мы с дочкой живем отдельно. Но мы с мамой без конца созваниваемся. Она знает обо мне абсолютно все. У меня нет от нее секретов. Мы и на расстоянии чувствуем, что происходит друг с другом. Мы не просто мать и дочь. Мы подруги. Моя дочка называет ее Нинулей, хотя мама совсем не против, чтобы она называла ее бабушкой, но для Сони она исключительно Нинуля.
Записала Елена Владимирова.
Мне было 9 лет, когда папы не стало. Этот день начинался обычно — утром я ушла в школу. А когда вернулась, увидела зареванную маму. Она увела меня в другую комнату, усадила на кровать, посмотрела в глаза и сказала:— Папы больше нет, он погиб.
Я уткнулась в нее и заплакала. Потом я старалась держаться. Пыталась не плакать при маме, ведь ей было еще тяжелее. Кроме меня, у нее на руках остался мой шестимесячный брат. Поэтому я уходила к себе в комнату и плакала там. Мы старались не давить на больное — она не плакала при мне, я не плакала при ней. Мы с мамой не то чтобы вычеркнули эту тему, мы просто старались ни к чему не прикасаться: не смотрели фильмы с папой, не разглядывали его фотографии. Было очень больно.Мама у меня герой. Даже представить страшно, как она это пережила. Они с папой почти 20 лет были единым целым. Познакомились в институте, совсем молодыми поженились, работали в одном театре. И вдруг эта нелепая авария... Мама говорит, что она не имела права в тот момент упасть, рыдать в подушку и ничего не делать.
На самом деле она не жила. Она существовала. Бегала с работы на работу — в театр, на съемки, на озвучку. Не отказывалась ни от чего. Мы с ней практически не виделись. Утром я уходила в школу, а вечером, когда она приходила, я уже спала. Однажды, когда они выпускали в театре «Фандорина», у нее выдалась свободная минутка, и она позвонила домой. Я подошла к телефону. Мама спросила:— Ань, как дела?
Я ответила:
— Все хорошо.
Тогда она быстро закончила:
— Ну, ладно. Пока. Мы репетируем. Приду поздно. Не знаю, во сколько.
И тут я спросила:
— Мам, прости, пожалуйста, а как ты выглядишь?
Думаю, она улыбнулась и оценила эту горькую шутку.
Ни я, ни мой брат никогда не ходили в детский сад. Мама оградила нас от этого. Может быть, потому, что в ее детстве была психологическая травма. Она выросла в интеллигентной московской семье. Ее папа, Игорь Иосифович Горелик, был инженером-электронщиком, мама — гидом-переводчиком в «Интуристе». Но едва маме исполнилось шесть лет, ее родители развелись. И моя бабушка отдала ее в интернат. Это был хороший мидовский интернат. Там учились дети дипломатов, но все равно интернат есть интернат, и мама всегда вспоминала о нем, как о страшном сне. Ей было там одиноко. Поэтому она убеждена, что ни при каких условиях ребенок в нежном возрасте не должен жить отдельно от родителей. Ему положено засыпать и просыпаться в своей кроватке, а не на казенных простынях.
Теперь у меня растет дочка. Я стараюсь воспитывать ее так же, как нас воспитывала мама.Для мамы семья и дети всегда стояли на первом месте. Она очень мудрая и заботливая мать. Всегда разговаривала со мной, как со взрослым человеком. Даже когда я была маленькой, она общалась со мной точно так же. Никогда не лебезила ни передо мной, ни перед братом. Меня никогда не ставили в угол, не наказывали за «двойки», хотя они тоже бывали.
Они с папой меня так воспитали, что мне самой становилось стыдно, что я получила «двойку». Я знала, если я что-то сделаю хорошо, то обязательно получу какой-то подарок или похвалу — для меня это было очень важно. Маму, конечно же, вызывали на родительские собрания, но она бывала на них всего пару раз. Она не видела в этом смысла, потому что и так знала, как учатся ее дети и какие у них учителя.
Мама всегда повторяет:
— Что бы с вами ни произошло, я прошу только об одном: включайте голову. Думайте! Когда включается голова, можно объяснить, что надо делать, как поступать.
И еще у нее есть одно непременное требование: если задерживаешься, обязательно позвони. Если этого не происходит, она впадает в панику. Мама никогда не кричит. Но когда она чем-то недовольна, начинает говорить, как мы это называем, «толстым» голосом. У нее и так-то голос низкий, а тут он становится еще ниже — идет как бы из недр живота. Это очень страшно. Сразу же хочется убежать.Считается, что все девочки хотят быть артистками. Ко мне это не имеет никакого отношения. Я хотела быть кем угодно, только не актрисой. Но когда папы не стало, в газетах начали появляться статьи с заголовками: «Династия Дворжецких закончилась». Мне стало так обидно. У меня мама артистка, а еще есть я и мой брат. Мы тоже Дворжецкие. Почему же династия закончилась? И я предложила маме:
— Давай я в кино поснимаюсь. Может, получится?
Мама привела меня в актерское агентство и попросила повесить мою фотографию. А скоро действительно раздался звонок, и меня пригласили на пробы к Елене Цыплаковой. Она снимала сериал «Полосатое лето», и меня утвердили на роль Жени Гурвич. Потом я сыграла дочку главной героини в сериале «Любительница частного сыска Даша Васильева». Сниматься мне было интересно, а кроме всего, это была реальная помощь маме. Все деньги, которые я зарабатывала, отдавала ей. На себя не тратила ничего.
После премьеры «Даши Васильевой» я полезла в Интернет — захотелось почитать отзывы. Еще бы, я ведь уже настоящая артистка, меня снимают, обо мне пишут! Ну, и начиталась о себе такого, что надолго отбило любовь к Интернету. В особенности огорчило распространенное мнение, будто в кино я устроилась по блату.
При моей склонности к рефлексии это действительно было ужасно. Тогда пришла на помощь мама. Она объяснила, что если я собираюсь стать артисткой, то либо не должна это читать никогда, либо относиться к этому снисходительно. Ведь всегда найдутся люди, которым больше нечем заняться, как сказать о ком-нибудь гадость.
Потом были «Веселые похороны», где главную роль должен был играть папа. Вместо него снимался Абдулов, а я играла его дочь. И если в телесериале «Даша Васильева» я играла практически саму себя, то здесь все было иначе. И мне стало интересно находить для своей героини походку, жесты, движения. Одним словом, я вошла во вкус. Конечно, я решила поступать в театральный институт.
Мама понимала, что другого пути нет и отговаривать меня бесполезно, хотя, зная всю подноготную этой профессии, конечно, не была в восторге от моего выбора. Я сама подготовила программу и только тогда показала ей. Возник вопрос, в какой именно вуз поступать. Мама уже преподавала в Щукинском училище (да и папу там помнят) — предложила поступать к ним. Но я испугалась, что опять заговорят про блат. Тогда моя мудрая мама вновь объяснила мне, что блат закончится, как только начнется работа. Актерский труд — это ежедневный экзамен. И ты обязан беспрерывно доказывать свое право заниматься этой профессией.
Я ее послушалась и поступила в Щукинское. Мне никто не помогал.
Я очень рада, что сейчас рядом с мамой Леша Колган. Когда он появился в ее жизни — стал приходить к нам в гости, подвозить ее на работу и с работы, ухаживать — мне было 13 лет. Естественно, у меня во дворе была своя бурная жизнь, и я не обращала на это внимания.
А потом мы отдыхали в Доме творчества в Рузе. К нам должна была приехать мама, и мы побежали к воротам ее встречать. Помню, я подбежала к машине и увидела рядом с мамой Лешу. Мама протянула мне руку, а на пальце — колечко. И только тут до меня дошло, что мама приехала с женихом. Я приняла это в штыки. Была категорически против — у нас же есть папа. И я не хотела, чтобы кто-то занимал его место. Маме пришлось долго убеждать меня, что папу не заменит никто. Просто они полюбили друг друга и хотят дальше строить жизнь вместе. Она больше не может быть одна, и я должна это понять.
Мы с ней обе рыдали. Я повторяла:
— Нет. Этого не может быть. Я не хочу, чтобы у тебя кто-то был.
Потом я взяла себя в руки и сказала:
— Ладно, выходи за него замуж, но я против. Я была на свадьбе минут 15, после чего демонстративно уехала.
Притворялась, что у меня болит то голова, то живот. Алеша не подлизывался ко мне, не старался чем-то подкупить. Он просто дал понять, что искренне, по-настоящему любит маму и хочет, чтобы она была счастливой и нас хочет сделать счастливыми. Он маленькими-маленькими шажочками шел к моему сердцу, которое растопил. Я увидела, что моя мама счастлива. Она посветлела, ожила, стала улыбаться. И тогда я поняла, что была не права.Сейчас у нас с Лешей замечательные отношения. Он прекрасный человек. Я безумно счастлива, что он появился в маминой жизни. Они так любят друг друга, и это никуда не отодвигает папу. Миша называет его папой, я — отцом. У них прекрасная семья. Они все время шутят, что-то придумывают. Я иногда спрашиваю маму:
— Где ты его нашла? Я тоже так хочу.
Сейчас мы с дочкой живем отдельно. Но мы с мамой без конца созваниваемся. Она знает обо мне абсолютно все. У меня нет от нее секретов. Мы и на расстоянии чувствуем, что происходит друг с другом. Мы не просто мать и дочь. Мы подруги. Моя дочка называет ее Нинулей, хотя мама совсем не против, чтобы она называла ее бабушкой, но для Сони она исключительно Нинуля.
Записала Елена Владимирова.
