Журнал «Театрал» выпустил в свет уникальный сборник, который состоит из пятидесяти монологов известных актёров, режиссёров и драматургов, рассказывающих о главном человеке в жизни — о маме. Эти проникновенные воспоминания не один год публиковались на страницах журнала, и теперь собраны вместе под одной обложкой. Книга так и называется - «Мамы замечательных детей». Предыдущими героями публикаций были Александр Ширвиндт, Вера Васильева, Римас Туминас, Ольга Прокофьева, Евгений Писарев, Светлана Немоляева, Евгения Симонова, Марк Захаров, Анна Терехова, Юрий Стоянов, Людмила Чурсина, Сергей Юрский, Нина Архипова, Максим Никулин, Виктор Сухоруков, Людмила Иванова, Екатерина Райкина, Юлия Рутберг, Александр Коршунов, Юлия Меньшова, Евгений Евтушенко, Владимир Андреев, Анастасия Голуб, Владимир Войнович, Наталья Наумова, Анна Дворжецкая, Дмитрий Бертман, Алёна Яковлева, Евгений Стеблов, Вера Бабичева,Иосиф Райхельгауз, Оксана Мысина, Ольга Кабо, Михаил Полицеймако, Валерий Гаркалин, Аня Чиповская, Роксана Сац, Игорь Ясулович, Сергей Степанченко, Генриетта Яновская, Ирина Мазуркевич, Игорь Верник, Людмила Максакова. Cегодня предоставляем слово историку моды, искусствоведу, дизайнеру, театральному художнику Александру Васильеву.
Моя мама Татьяна Гулевич родилась в 1924 году в Белоруссии, в Гомельском крае, где ее родители отдыхали на даче: дед был страстным охотником. С младенчества и до четырехлетнего возраста мама жила в Гомеле: ее мама там работала врачом в родильном доме. Затем училась в Москве и отдала этому городу всю жизнь. Она была неудержимым жизнелюбом. А в жизни нашей, банальной и суетной, она предпочла Высокое презренному быту. И этим Высоким было для нее искусство, театр — храм, которому она служила, который она боготворила, жрицей, весталкой которого она была.
Мама жила маленькой девочкой в Москве двадцатых годов в Лефортове. Она часто бегала с подружками в деревянный «мамзалей» на Красной площади, пока не построили нынешний, из камня. Была честной советской пионеркой тридцатых годов. Училась в школе вместе с Юрием Никулиным, играла в теннис с Николаем Озеровым, занималась в танцевальном кружке Дома пионеров с Мартой Цифринович, ставшей ее подругой на всю жизнь.
В 1941 году мама, как прилежная ученица, отправилась на каникулы в Артеке. Правда, на Черноморском побережье пробыла недолго: лагерь вместе со всеми отдыхающими эвакуировали на Алтай, в Белокуриху. Ныне это знаменитый горный курорт, славящийся воздухом, водами, кизилом и ежевикой.
После возвращения в Москву она задумала стать авиатором и поступила в авиационный институт — МАИ. Модно тогда это было! Но сердце ее, увы, лежало не там. Театр влек ее неутолимой жаждой большого искусства.
Как раз в военное время в Москве Владимир Иванович Немирович- Данченко в своей гостиной, в тихом переулке между улицами Горького и Пушкинской, задумал создать студию Художественного театра. Идея эта была для МХАТа не новой: еще в начале века Художественный театр создавал актерские студии, откуда вышли и Михаил Чехов, и Ольга Бакланова, и Григорий Хмара. МХАТ остро нуждался в молодняке. Вот почему в историческом здании в проезде Художественного театра (ныне он снова Камергерский, как при Станиславском и Чехове), дом 8а, открылась Школа-студия МХАТ, руководителем которой стал бывший секретарь Константина Сергеевича Станиславского Вениамин Захарович Радомысленский.
Учеба в Школе-студии была для мамы манной небесной. Общение с замечательными актерами старой школы — Качаловым, Литовцевой, Тархановым и Москвиным дало этому первому выпуску 1947 года особую закваску, которую теперь уже не повторить, потому что словами объяснить ее невозможно. Материальную культуру маме преподавал бывший директор Эрмитажа Сергей Тройницкий, манеры — княжна Волконская, историю театра — Алексей Дживелегов. Именно в стенах Школы-студии, своей alma mater, мама познакомилась с будущим первым мужем, однокурсником Виктором Карловичем Франке-Монюковым. Впоследствии он стал не только режиссером, но и замечательным педагогом Школы-студии МХАТ, создателем Нового драматического театра в Москве, взрастил целую плеяду знаменитых актеров.
По окончании Школы-студии маме, как и всем другим, подписала диплом сама Ольга Леонардовна Книппер-Чехова. Но мама получила распределение не во МХАТ, а в Центральный детский театр, где она попала в замечательную гримерную писаных красавиц послевоенной Москвы. Помню всё в этой гримерной — тройные зеркала и лампочки, мамин грим, накладные ресницы, парики, «драгоценности» и костюмы... И массивное театральное зеркало в золоченой раме.
Мамины роли тех лет были под стать ее красоте и возрасту. Первым спектаклем с ее участием стал «Город мастеров». Потом были Николь в «Мещанине во дворянстве», Софья в «Горе от ума», Мэри в «Снежке», Галя в спектакле «Где-то в Сибири». А самой известной ее работой тех лет стала китайская девушка Сяо Лань в «Волшебном цветке» в постановке Марии Осиповны Кнебель. Ее партнером был Олег Анофриев, который играл Ма Ланьхуа. Вообще ей везло на прекрасных партнеров. В «Рамаяне» она блистала в паре с Гешей Печниковым, в «Коньке-Горбунке» — с Олегом Ефремовым и т.д. И, кстати, Ефремов приглашал ее в некоторые постановки молодого, едва только зарождавшегося театра «Современник».
А что касается личной жизни, то брак с первым мужем не заладился, и в конце 1940-х годов мама познакомилась с моим будущим папой, одно время также работавшим в ЦДТ, Александром Павловичем Васильевым. Уже тогда он был знаменитым театральным художником. Мама полюбила его беззаветно и посвящала ему стихи.
Отец поначалу работал в провинциальных театрах, потом, во время войны, стал главным художником фронтовых театров ВТО, а после Победы — главным художником Московского театра им. Ермоловой.
Я родился в Москве 8 декабря 1958 года и, сколько себя помню, много времени проводил за кулисами. В ту пору папа работал уже с Юрием Александровичем Завадским, став главным художником Театра им. Моссовета. И, кстати, папа реже брал меня в театр, нежели мама. Но все же я с детства помню встречи и с Любовью Орловой, и с Фаиной Раневской, и с Верой Марецкой — ведущими актрисами, которым отец создавал костюмы.
В Детский театр, особенно, когда нянек не было, меня брали чаще. Я помню себя в кулисах на маленькой табуретке: мама занята в спектакле «Один страшный день». Потом — «Забытый блиндаж», единственная ее маленькая отрицательная роль — немецкой шпионки. Изумрудно-зеленый «английский костюм» и белая кожаная шляпа — мама сидит в кресле в баре и курит! Курила она лишь в этой роли и только на сцене. Роли в «Питере Пэне», «Сказках Пушкина», «Хижине дяди Тома», «Традиционном сборе», «Одолень-траве». Забытые названия, некогда гремевшие в Москве театральной.
Мама работала вместе с Георгием Товстоноговым, Марией Кнебель, с Сергеем Михалковым, Виктором Розовым, но часто уступала свои роли другим артисткам. Славы земной не жаждала никогда. И в партию ни мама, ни папа никогда не вступали, а тогда это очень вредило карьере.
Мамина красота привлекала художников и скульпторов. Ее фотографировал Наппельбаум; маму писали — кроме ее собственного супруга — Татлин, Ромадин и Булгаков, лепили Никогосян и Яблонская.
Еще в шестидесятые годы мама стала сниматься на телевидении и озвучивать спектакли на радио (особенно поэтические композиции). Помню ее в роли матери Герцена в телефильме «Былое и думы», большую роль в телеспектакле «Тещины языки», радиопостановки с режиссером Мариной Турчинович. Мама же и привела меня на телевидение: там я дебютировал в восьмилетнем возрасте в передачах «Театра “Колокольчик”», потом в качестве ведущего воскресного «Будильника» — с маминой приятельницей и коллегой по Детскому театру Надеждой Румянцевой.
Но преподавание уже тогда влекло маму больше актерства. В середине шестидесятых годов она вернулась в Школу-студию МХАТ, будучи еще актрисой театра, и поступила в аспирантуру к ее любимому профессору сценической речи, немке из Эстонии Елизавете Федоровне Сарычевой. Отыграв на сцене ЦДТ двадцать пять сезонов, мама с радостью и легкостью исполненного долга в 1972 году ушла на пенсию, чтобы стать педагогом кафедры сценической речи в своей alma mater, где в конце жизни она была уже профессором. Со временем она стала преподавать сценическую речь в цыганском театре «Ромэн», в кукольном театре и в театре «Камерная сцена».
Еще один поворот судьбы: в те же годы маму приглашают в Хореографическое училище Большого театра. Она становится педагогом актерского мастерства вместе с такими корифеями педагогики, как Македонская и Недзвецкий. Много, ох, как много замечательных русских балетных артистов училось у мамы. Приведу лишь неполный звездный список: Алла Михальченко, Владимир Деревянко, Нина Ананиашвили, Андрис и Илзе Лиепа, Николай Цискаридзе... Балет в ее жизни — волшебное искусство.
Мама была человеком утонченного вкуса, немного старинного, но совсем русского и незыблемо классического, которого теперь, в Москве начала XXI века, и днем с огнем не сыскать. Можно сказать, что она была запоздалым цветком Серебряного века. При этом — убежденной монархисткой, портреты августейшего семейства стояли в ее спальне. Обожала поэзию. Боготворила Марину Цветаеву, сердцем чувствовала ее дар и ее трагедию. Обожала Анну Ахматову; встречалась с ней самой в 1944 году и читала в Школе-студии ей же ее стихи. Дружила с Михаилом Светловым, Николаем Асеевым, Наумом Коржавиным и Кариной Филипповой, сказавшей о ней: «Трель соловья в оправе Фаберже».
Всегда мама хотела подарить нам, своим детям, Наташе и Сане, самое доброе и прекрасное, радостное и светлое, и ощущение счастливого детства было рук ее делом. Мама поговаривала:
— Сколько в детей вложишь, столько к тебе и вернется!
И мы всегда старались вернуть свой долг сторицей.
После моей эмиграции во Францию я долго не мог встречаться с мамой. Письма и телефон — все, что связывало нас. Сестра с мужем журналистом Андреем Толкуновым и сыном Митей тоже жила тогда в Нью-Йорке. Так что в 1980-е годы мама оказалась в разлуке с детьми. Хорошо, что рядом оставался любимый муж, которым она восхищалась. Но как только ей уже в эпоху Горбачева позволили приезжать в Париж, она смогла часто бывать в прекрасной Франции и полюбила ее. До того она была там лишь однажды, в мае 1965 года, во время гастролей Театра им. Моссовета.
В Париже у мамы сложились замечательные, доверительные отношения с русской эмиграцией. Она любила и умела дружить как никто. Одаривала всех, словно добрая фея, и заботой, и теплотой. Во время увлекательных летних поездок во Францию мама познакомилась с замечательными женщинами: Натальей Петровной Бологовской — портнихой и актрисой, с балеринами Ballets Russes Ольгой Старк, Татьяной Лесковой, Ксенией Трипполитовой, с певицей кабаре Людмилой Лопато, с хористкой «Русской оперы Елисейских полей» Тусей Замчаловой, с чилийской художницей Ириной Петровной Бородаевской, брюссельской семьей русского графа Апраксина, с парижской графиней Жаклин де Богурдон. Но более всех в Париже ей были все же близки московские актеры Лев Круглый и Наталья Энке, с которыми она путешествовала по Франции.
Дома мама была радушной, щедрой и хлебосольной хозяйкой. Родня, подруги детства, коллеги и добрые друзья — все стремились к ней в гости. Она умела дружить и одаривать подарками своих друзей, принимать в них самое сердечное и непосредственное участие. Долгие годы она старалась помочь семье графа Василия Павловича Шереметева, выходца из некогда богатейшей русской семьи, художника, влачившего нищенское существование при большевиках. Дружила с киноактером Петром Глебовым и его супругой, красавицей Мариной, нашими соседями, с кинозвездой Натальей Фатеевой, со старейшими актрисами МХАТа Кирой Николаевной Головко и Софьей Станиславовной Пилявской, историком костюма Марией Николаевной Мерцаловой. Она помнила все дни рождения — каждого из друзей и знакомых. Не пропускала ни праздников, ни тризн. Она была человеком большой русской души. Духовное играло огромную роль в ее жизни, оберегая от суеты мирской и готовя к жизни вечной. Ее уход из жизни, в начале 2003 года, был легким и светлым. Как и сама прекрасная жизнь моей мамы, сумевшей подарить добро и красоту стольким людям на земле.
Моя мама Татьяна Гулевич родилась в 1924 году в Белоруссии, в Гомельском крае, где ее родители отдыхали на даче: дед был страстным охотником. С младенчества и до четырехлетнего возраста мама жила в Гомеле: ее мама там работала врачом в родильном доме. Затем училась в Москве и отдала этому городу всю жизнь. Она была неудержимым жизнелюбом. А в жизни нашей, банальной и суетной, она предпочла Высокое презренному быту. И этим Высоким было для нее искусство, театр — храм, которому она служила, который она боготворила, жрицей, весталкой которого она была. Мама жила маленькой девочкой в Москве двадцатых годов в Лефортове. Она часто бегала с подружками в деревянный «мамзалей» на Красной площади, пока не построили нынешний, из камня. Была честной советской пионеркой тридцатых годов. Училась в школе вместе с Юрием Никулиным, играла в теннис с Николаем Озеровым, занималась в танцевальном кружке Дома пионеров с Мартой Цифринович, ставшей ее подругой на всю жизнь.В 1941 году мама, как прилежная ученица, отправилась на каникулы в Артеке. Правда, на Черноморском побережье пробыла недолго: лагерь вместе со всеми отдыхающими эвакуировали на Алтай, в Белокуриху. Ныне это знаменитый горный курорт, славящийся воздухом, водами, кизилом и ежевикой.
После возвращения в Москву она задумала стать авиатором и поступила в авиационный институт — МАИ. Модно тогда это было! Но сердце ее, увы, лежало не там. Театр влек ее неутолимой жаждой большого искусства.
Как раз в военное время в Москве Владимир Иванович Немирович- Данченко в своей гостиной, в тихом переулке между улицами Горького и Пушкинской, задумал создать студию Художественного театра. Идея эта была для МХАТа не новой: еще в начале века Художественный театр создавал актерские студии, откуда вышли и Михаил Чехов, и Ольга Бакланова, и Григорий Хмара. МХАТ остро нуждался в молодняке. Вот почему в историческом здании в проезде Художественного театра (ныне он снова Камергерский, как при Станиславском и Чехове), дом 8а, открылась Школа-студия МХАТ, руководителем которой стал бывший секретарь Константина Сергеевича Станиславского Вениамин Захарович Радомысленский.Учеба в Школе-студии была для мамы манной небесной. Общение с замечательными актерами старой школы — Качаловым, Литовцевой, Тархановым и Москвиным дало этому первому выпуску 1947 года особую закваску, которую теперь уже не повторить, потому что словами объяснить ее невозможно. Материальную культуру маме преподавал бывший директор Эрмитажа Сергей Тройницкий, манеры — княжна Волконская, историю театра — Алексей Дживелегов. Именно в стенах Школы-студии, своей alma mater, мама познакомилась с будущим первым мужем, однокурсником Виктором Карловичем Франке-Монюковым. Впоследствии он стал не только режиссером, но и замечательным педагогом Школы-студии МХАТ, создателем Нового драматического театра в Москве, взрастил целую плеяду знаменитых актеров.
По окончании Школы-студии маме, как и всем другим, подписала диплом сама Ольга Леонардовна Книппер-Чехова. Но мама получила распределение не во МХАТ, а в Центральный детский театр, где она попала в замечательную гримерную писаных красавиц послевоенной Москвы. Помню всё в этой гримерной — тройные зеркала и лампочки, мамин грим, накладные ресницы, парики, «драгоценности» и костюмы... И массивное театральное зеркало в золоченой раме.
Мамины роли тех лет были под стать ее красоте и возрасту. Первым спектаклем с ее участием стал «Город мастеров». Потом были Николь в «Мещанине во дворянстве», Софья в «Горе от ума», Мэри в «Снежке», Галя в спектакле «Где-то в Сибири». А самой известной ее работой тех лет стала китайская девушка Сяо Лань в «Волшебном цветке» в постановке Марии Осиповны Кнебель. Ее партнером был Олег Анофриев, который играл Ма Ланьхуа. Вообще ей везло на прекрасных партнеров. В «Рамаяне» она блистала в паре с Гешей Печниковым, в «Коньке-Горбунке» — с Олегом Ефремовым и т.д. И, кстати, Ефремов приглашал ее в некоторые постановки молодого, едва только зарождавшегося театра «Современник». А что касается личной жизни, то брак с первым мужем не заладился, и в конце 1940-х годов мама познакомилась с моим будущим папой, одно время также работавшим в ЦДТ, Александром Павловичем Васильевым. Уже тогда он был знаменитым театральным художником. Мама полюбила его беззаветно и посвящала ему стихи.
Отец поначалу работал в провинциальных театрах, потом, во время войны, стал главным художником фронтовых театров ВТО, а после Победы — главным художником Московского театра им. Ермоловой.Я родился в Москве 8 декабря 1958 года и, сколько себя помню, много времени проводил за кулисами. В ту пору папа работал уже с Юрием Александровичем Завадским, став главным художником Театра им. Моссовета. И, кстати, папа реже брал меня в театр, нежели мама. Но все же я с детства помню встречи и с Любовью Орловой, и с Фаиной Раневской, и с Верой Марецкой — ведущими актрисами, которым отец создавал костюмы.
В Детский театр, особенно, когда нянек не было, меня брали чаще. Я помню себя в кулисах на маленькой табуретке: мама занята в спектакле «Один страшный день». Потом — «Забытый блиндаж», единственная ее маленькая отрицательная роль — немецкой шпионки. Изумрудно-зеленый «английский костюм» и белая кожаная шляпа — мама сидит в кресле в баре и курит! Курила она лишь в этой роли и только на сцене. Роли в «Питере Пэне», «Сказках Пушкина», «Хижине дяди Тома», «Традиционном сборе», «Одолень-траве». Забытые названия, некогда гремевшие в Москве театральной.Мама работала вместе с Георгием Товстоноговым, Марией Кнебель, с Сергеем Михалковым, Виктором Розовым, но часто уступала свои роли другим артисткам. Славы земной не жаждала никогда. И в партию ни мама, ни папа никогда не вступали, а тогда это очень вредило карьере.
Мамина красота привлекала художников и скульпторов. Ее фотографировал Наппельбаум; маму писали — кроме ее собственного супруга — Татлин, Ромадин и Булгаков, лепили Никогосян и Яблонская.
Еще в шестидесятые годы мама стала сниматься на телевидении и озвучивать спектакли на радио (особенно поэтические композиции). Помню ее в роли матери Герцена в телефильме «Былое и думы», большую роль в телеспектакле «Тещины языки», радиопостановки с режиссером Мариной Турчинович. Мама же и привела меня на телевидение: там я дебютировал в восьмилетнем возрасте в передачах «Театра “Колокольчик”», потом в качестве ведущего воскресного «Будильника» — с маминой приятельницей и коллегой по Детскому театру Надеждой Румянцевой.Но преподавание уже тогда влекло маму больше актерства. В середине шестидесятых годов она вернулась в Школу-студию МХАТ, будучи еще актрисой театра, и поступила в аспирантуру к ее любимому профессору сценической речи, немке из Эстонии Елизавете Федоровне Сарычевой. Отыграв на сцене ЦДТ двадцать пять сезонов, мама с радостью и легкостью исполненного долга в 1972 году ушла на пенсию, чтобы стать педагогом кафедры сценической речи в своей alma mater, где в конце жизни она была уже профессором. Со временем она стала преподавать сценическую речь в цыганском театре «Ромэн», в кукольном театре и в театре «Камерная сцена».
Еще один поворот судьбы: в те же годы маму приглашают в Хореографическое училище Большого театра. Она становится педагогом актерского мастерства вместе с такими корифеями педагогики, как Македонская и Недзвецкий. Много, ох, как много замечательных русских балетных артистов училось у мамы. Приведу лишь неполный звездный список: Алла Михальченко, Владимир Деревянко, Нина Ананиашвили, Андрис и Илзе Лиепа, Николай Цискаридзе... Балет в ее жизни — волшебное искусство.Мама была человеком утонченного вкуса, немного старинного, но совсем русского и незыблемо классического, которого теперь, в Москве начала XXI века, и днем с огнем не сыскать. Можно сказать, что она была запоздалым цветком Серебряного века. При этом — убежденной монархисткой, портреты августейшего семейства стояли в ее спальне. Обожала поэзию. Боготворила Марину Цветаеву, сердцем чувствовала ее дар и ее трагедию. Обожала Анну Ахматову; встречалась с ней самой в 1944 году и читала в Школе-студии ей же ее стихи. Дружила с Михаилом Светловым, Николаем Асеевым, Наумом Коржавиным и Кариной Филипповой, сказавшей о ней: «Трель соловья в оправе Фаберже».
Всегда мама хотела подарить нам, своим детям, Наташе и Сане, самое доброе и прекрасное, радостное и светлое, и ощущение счастливого детства было рук ее делом. Мама поговаривала:— Сколько в детей вложишь, столько к тебе и вернется!
И мы всегда старались вернуть свой долг сторицей.
После моей эмиграции во Францию я долго не мог встречаться с мамой. Письма и телефон — все, что связывало нас. Сестра с мужем журналистом Андреем Толкуновым и сыном Митей тоже жила тогда в Нью-Йорке. Так что в 1980-е годы мама оказалась в разлуке с детьми. Хорошо, что рядом оставался любимый муж, которым она восхищалась. Но как только ей уже в эпоху Горбачева позволили приезжать в Париж, она смогла часто бывать в прекрасной Франции и полюбила ее. До того она была там лишь однажды, в мае 1965 года, во время гастролей Театра им. Моссовета.
В Париже у мамы сложились замечательные, доверительные отношения с русской эмиграцией. Она любила и умела дружить как никто. Одаривала всех, словно добрая фея, и заботой, и теплотой. Во время увлекательных летних поездок во Францию мама познакомилась с замечательными женщинами: Натальей Петровной Бологовской — портнихой и актрисой, с балеринами Ballets Russes Ольгой Старк, Татьяной Лесковой, Ксенией Трипполитовой, с певицей кабаре Людмилой Лопато, с хористкой «Русской оперы Елисейских полей» Тусей Замчаловой, с чилийской художницей Ириной Петровной Бородаевской, брюссельской семьей русского графа Апраксина, с парижской графиней Жаклин де Богурдон. Но более всех в Париже ей были все же близки московские актеры Лев Круглый и Наталья Энке, с которыми она путешествовала по Франции.
Дома мама была радушной, щедрой и хлебосольной хозяйкой. Родня, подруги детства, коллеги и добрые друзья — все стремились к ней в гости. Она умела дружить и одаривать подарками своих друзей, принимать в них самое сердечное и непосредственное участие. Долгие годы она старалась помочь семье графа Василия Павловича Шереметева, выходца из некогда богатейшей русской семьи, художника, влачившего нищенское существование при большевиках. Дружила с киноактером Петром Глебовым и его супругой, красавицей Мариной, нашими соседями, с кинозвездой Натальей Фатеевой, со старейшими актрисами МХАТа Кирой Николаевной Головко и Софьей Станиславовной Пилявской, историком костюма Марией Николаевной Мерцаловой. Она помнила все дни рождения — каждого из друзей и знакомых. Не пропускала ни праздников, ни тризн. Она была человеком большой русской души. Духовное играло огромную роль в ее жизни, оберегая от суеты мирской и готовя к жизни вечной. Ее уход из жизни, в начале 2003 года, был легким и светлым. Как и сама прекрасная жизнь моей мамы, сумевшей подарить добро и красоту стольким людям на земле.
