Журнал «Театрал» выпустил в свет уникальный сборник, который состоит из пятидесяти монологов известных актёров, режиссёров и драматургов, рассказывающих о главном человеке в жизни — о маме. Эти проникновенные воспоминания не один год публиковались на страницах журнала, и теперь собраны вместе под одной обложкой. Книга так и называется - «Мамы замечательных детей». Предыдущими героями публикаций были Александр Ширвиндт, Вера Васильева, Римас Туминас, Ольга Прокофьева, Евгений Писарев, Светлана Немоляева, Евгения Симонова, Марк Захаров, Анна Терехова, Юрий Стоянов, Людмила Чурсина, Сергей Юрский, Нина Архипова, Максим Никулин, Виктор Сухоруков, Людмила Иванова, Екатерина Райкина, Юлия Рутберг, Александр Коршунов, Юлия Меньшова, Евгений Евтушенко, Владимир Андреев, Анастасия Голуб, Владимир Войнович, Наталья Наумова, Анна Дворжецкая, Дмитрий Бертман, Алёна Яковлева, Евгений Стеблов, Вера Бабичева,Иосиф Райхельгауз, Оксана Мысина, Ольга Кабо, Михаил Полицеймако, Валерий Гаркалин, Аня Чиповская, Роксана Сац, Игорь Ясулович, Сергей Степанченко, Генриетта Яновская, Ирина Мазуркевич, Игорь Верник, Людмила Максакова, Александр Васильев. Cегодня публикуем стихотворение народного артиста России, художественного руководителя Театра «У Никитских ворот» Марка Розовского, которое он посвятил своей маме.
ПАМЯТИ МАМЫ
Висит фальшивый ламбрекен
Хоть криво, но пускай.
Держи меня в своей руке,
Прошу — не отпускай!
Казалось, в жизни все ажур
У мамы и меня,
Но тускло светит абажур
Без должного огня.
Она красива и стройна.
Ей вовсе не под стать
Моя угрюмая страна,
Уставшая рыдать.
Мне шепчет: «Мальчик, не болей!» —
Родной полуподвал.
И к полу низостью своей
Нас потолок прижал.
У керосинки сдох фитиль.
Отсюда нет пути.
За «Синей птицею» Тиль-Тиль
Боится в ночь идти.
Ее продуманный вопрос:
«Сынишка, как тебе?» —
Уже тогда меня понес
К Театру и судьбе.
Нет лучше маминых колен.
О, дивный детский сон! —
Таиров, Румнев, Коонен,
Хмельницкий, Кенигсон...
Мяучит коммунальный кот.
Крыс полон тихий дом.
А завтра новый культпоход.
К Михоэлсу идем!
У мамы свой на все расчет:
Открыть ребенку мир...
А с ложки в горло мне течет
Тягучий рыбий жир.

Таков послевоенный быт.
Мы с мамою одни.
Отец в тюрьме давно сидит.
Считает дни да дни.
Мы все под серым палачом.
У мамы бледный вид,
И нету музыки ни в чем.
Наш патефон молчит.
И волочится по щеке
По маминой слеза.
Держи! Держи меня в руке!
На улице гроза.
Год 1946-й

Висит фальшивый ламбрекен
Хоть криво, но пускай.
Держи меня в своей руке,
Прошу — не отпускай!
Казалось, в жизни все ажур
У мамы и меня,
Но тускло светит абажур
Без должного огня.
Она красива и стройна.
Ей вовсе не под стать
Моя угрюмая страна,
Уставшая рыдать.
Мне шепчет: «Мальчик, не болей!» —
Родной полуподвал.
И к полу низостью своей
Нас потолок прижал.
У керосинки сдох фитиль.
Отсюда нет пути.
За «Синей птицею» Тиль-Тиль
Боится в ночь идти.
Ее продуманный вопрос:
«Сынишка, как тебе?» —
Уже тогда меня понес
К Театру и судьбе.

Нет лучше маминых колен.
О, дивный детский сон! —
Таиров, Румнев, Коонен,
Хмельницкий, Кенигсон...
Мяучит коммунальный кот.
Крыс полон тихий дом.
А завтра новый культпоход.
К Михоэлсу идем!
У мамы свой на все расчет:
Открыть ребенку мир...
А с ложки в горло мне течет
Тягучий рыбий жир.

Таков послевоенный быт.
Мы с мамою одни.
Отец в тюрьме давно сидит.
Считает дни да дни.
Мы все под серым палачом.
У мамы бледный вид,
И нету музыки ни в чем.
Наш патефон молчит.
И волочится по щеке
По маминой слеза.
Держи! Держи меня в руке!
На улице гроза.
Год 1946-й
