Популярность к Олесе Железняк пришла после фильма «Ландыш серебристый». Многие тогда подумали, что молодую актрису с характерным говором нашли в провинции и фильм Тиграна Кеосаяна стал для нее счастливым билетом. Однако к тому времени москвичка Олеся Железняк, окончив ГИТИС, уже была актрисой «Ленкома». О том, как непросто совмещать работу в театре со съемками в кино, актриса рассказала журналу «Театрал».
«Окаменела перед Броневым»
– В ГИТИСе я училась у Марка Захарова, и на втором курсе он предложил мне роль Марфы в спектакле «Варвар и еретик». А поскольку Марфа должна была петь, я разучила песенку, но на первой же репетиции затянула ее немыслимым фальцетом, после чего сорвала голос. Повисла звенящая тишина. И раздался голос Александра Абдулова: «Если бы меня попросили спеть в такой обстановке, я бы умер». Действительно, на сцене рядом со мной стояли Инна Чурикова, Леонид Броневой, Армен Джигарханян, Олег Янковский, Александр Збруев. Я видела их, и у меня начиналась паника! Я не достойна одним воздухом с ними дышать, не то что рядом стоять.
А доконал меня один случай. Репетировали сцену с Броневым, и я не смогла ответить на его реплику. В буквальном смысле окаменела и закрыла глаза. Он подождал ответа, потом повернулся к Захарову: «Марк Анатольевич, ну если она так будет играть, я вообще уйду». На следующий день я загремела в Институт геронтологии, потому что у меня отказали все органы. Когда, наконец, поправилась и пришла в ГИТИС, то была счастлива, что театр в моей жизни закончился и я буду только учиться.
Но от судьбы не уйдешь. И на четвертом курсе Марк Анатольевич пригласил меня на крошечную роль Елизаветы Воробей в спектакле «Мистификации», а потом попросил сфотографироваться для портрета в фойе и сдать документы в отдел кадров. Так я попала в «Ленком».
«Тебя омолаживать надо»
– Марк Анатольевич для меня загадочный человек. Слова его действуют на меня магическим образом. Когда он меня ругает, я цепенею. Однажды перед «Вишневым садом», где я играю Варю, он сказал: «Вы не то играете. Вы артистка антреприз», – чем ранил в самое сердце. Я несколько дней ходила, переживала, а потом он похвалил меня, и я взлетела на крыльях.
С ним одно удовольствие репетировать. Он предлагает такие вещи для артиста – это просто подарок. Как режиссер, он мыслит образами и никогда не решает сцену на бытовом уровне. И на съемки в кино и сериалах отпускает артиста без звука, если это не помешает репетициям в театре.
Кстати, о кинопробах я впервые узнала в театре. Мне сказали, что на «Мосфильме» Тигран Кеосаян собирается снимать «Ландыш серебристый»… Рискнула – поехала на «Мосфильм», в коридоре стоит Кеосаян, щелкает семечки. «Здрасьте». – «Здрасьте». Погрызли мы с ним семечек, поболтали… «Ну, давай на грим, на примерку». Сделали мне грим. И гример сказал: «Тебя омолаживать надо». Что значит омолаживать – до сих пор не пойму. «Ужасные пробы, – говорит Тигран. – Но я буду тебя снимать». Сниматься мне было очень легко: я не ожидала, что Цекало и Стоянов отнесутся ко мне, дебютантке, как к равной. Мне не приходилось перед ними заискивать, что-то из себя изображать… И до сих пор «Ландыш» – моя визитная карточка. Мне многие говорят: «Ты там с годами играешь все лучше!» – «Представляете, – отвечаю, – как я буду играть там в старости!»
Полеты во сне и наяву
– Я не люблю пробы, потому что всегда цепенею на площадке. Такое внутреннее ощущение, что тебя оценивают и ты должен понравиться. Эта ситуация немножко противоестественная. И вынужденное желание нравиться – ужасное. Я на самом деле пробуюсь всегда плохо, потому что у меня возникает какой-то ступор и нежелание нравиться специально, на показ. У меня было много проб, когда говорили: «Тут должна быть героиня красивая», или: «Покажите нам что-то смешное, мы знаем возможности вашего лица». И отказов много было.
В принципе те, кто меня знает, берут без проб. Так произошло и с фильмом Марюса Вайсберга «Любовь в большом городе». Кстати, сниматься у него было очень интересно. И команда подобралась суперпрофессиональная, и отношение к актерам было прекрасное. И, что немаловажно, съемки проходили в США. Я впервые попала в Америку и провела шесть дней в Нью-Йорке. Это был, конечно, подарок судьбы. Меня поселили на Манхэттене и, когда утром я подходила к окну, передо мной был весь Нью-Йорк. Стояла золотая осень, клены окрасились в невероятные цвета. Я смотрела и думала: «Господи, наверное, мне все это снится. Какое счастье, что у меня такая профессия. Вот так взяли и подарили мне праздник: купили билеты, отправили в Америку, прекрасно поселили, заплатили, еще и в кино снялась».
Но вернемся к кинопробам. Думаю, что все артисты их не любят. А в театре я играю разные роли: Клару Цаханассьян в паре с Машей Мироновой в спектакле по пьесе Дюрренматта «Визит дамы», Адриену в мелодраме Скриба «Адриена Лекуврер», Анну в антрепризе «Бестолочь» по пьесе современного французского драматурга Камолетти. Режиссеры видят во мне актрису, несмотря на то что я не красавица. Хотя никто твердо не знает, что такое красота.
«А дома – стирка, глажка, дети…»
– Театр требует от актера быть постоянно в форме. Потому что спектакль – это тоже тренировка мышц. Когда часто играешь, не замечаешь этого, это твоя каждодневная жизнь. Но поскольку в прошлом году я родила третьего ребенка – сына Прохора, был перерыв в репетициях и у меня даже губы устали, потому что я не произносила текст несколько месяцев. Первым спектаклем после родов стала антреприза «Бестолочь». И у меня там столько текста! Я играю, играю и думаю: «Господи, сколько же у меня слов». И получилось, что в какой-то момент, когда спектакль уже шел к концу, в сцене с Андреем Ильиным я забавно переставила фразы. И мы оба рассмеялись, то есть мы с ним вдвоем «раскололись». Самое страшное в такие моменты, когда артисты на сцене смеются, а в зале – тишина. Но здесь зрители поняли причину нашего веселья и стали смеяться вместе с нами.
В театре есть какая-то длинная история, которую ты рассказываешь. Здесь я чувствую, когда зал отвлекся, или, напротив – мы повели его за собой, то есть ты все время находишься во взаимодействии со зрителем, в каком-то разговоре. А в кино ты с партнером играешь сцену, стараешься все прочувствовать, полностью выкладываешься, а потом смотришь на озвучании материал и вдруг видишь, что в кадре ты спиной стоишь, поскольку сцену сократили, и исправить уже ничего нельзя. Поэтому я и не смотрю кино, в котором снималась. В театре зал мгновенно реагирует на твою игру: смеется, когда смешно, или переживает вместе с актерами. Тут не обманешь никого.
Актерская профессия на самом деле прекрасная, когда есть работа. Но она и мучительная. Когда нет работы или когда что-то не получается. Но когда после спектакля ты выходишь на поклоны и ощущаешь любовь зала, то испытываешь мгновения ни с чем не сравнимого счастья. В такие минуты думаешь: «Вот радость, какая прекрасная профессия». А потом возвращаешься домой – стирка, глажка, дети…
– В ГИТИСе я училась у Марка Захарова, и на втором курсе он предложил мне роль Марфы в спектакле «Варвар и еретик». А поскольку Марфа должна была петь, я разучила песенку, но на первой же репетиции затянула ее немыслимым фальцетом, после чего сорвала голос. Повисла звенящая тишина. И раздался голос Александра Абдулова: «Если бы меня попросили спеть в такой обстановке, я бы умер». Действительно, на сцене рядом со мной стояли Инна Чурикова, Леонид Броневой, Армен Джигарханян, Олег Янковский, Александр Збруев. Я видела их, и у меня начиналась паника! Я не достойна одним воздухом с ними дышать, не то что рядом стоять.
А доконал меня один случай. Репетировали сцену с Броневым, и я не смогла ответить на его реплику. В буквальном смысле окаменела и закрыла глаза. Он подождал ответа, потом повернулся к Захарову: «Марк Анатольевич, ну если она так будет играть, я вообще уйду». На следующий день я загремела в Институт геронтологии, потому что у меня отказали все органы. Когда, наконец, поправилась и пришла в ГИТИС, то была счастлива, что театр в моей жизни закончился и я буду только учиться.
Но от судьбы не уйдешь. И на четвертом курсе Марк Анатольевич пригласил меня на крошечную роль Елизаветы Воробей в спектакле «Мистификации», а потом попросил сфотографироваться для портрета в фойе и сдать документы в отдел кадров. Так я попала в «Ленком».
«Тебя омолаживать надо»
– Марк Анатольевич для меня загадочный человек. Слова его действуют на меня магическим образом. Когда он меня ругает, я цепенею. Однажды перед «Вишневым садом», где я играю Варю, он сказал: «Вы не то играете. Вы артистка антреприз», – чем ранил в самое сердце. Я несколько дней ходила, переживала, а потом он похвалил меня, и я взлетела на крыльях.
С ним одно удовольствие репетировать. Он предлагает такие вещи для артиста – это просто подарок. Как режиссер, он мыслит образами и никогда не решает сцену на бытовом уровне. И на съемки в кино и сериалах отпускает артиста без звука, если это не помешает репетициям в театре.
Кстати, о кинопробах я впервые узнала в театре. Мне сказали, что на «Мосфильме» Тигран Кеосаян собирается снимать «Ландыш серебристый»… Рискнула – поехала на «Мосфильм», в коридоре стоит Кеосаян, щелкает семечки. «Здрасьте». – «Здрасьте». Погрызли мы с ним семечек, поболтали… «Ну, давай на грим, на примерку». Сделали мне грим. И гример сказал: «Тебя омолаживать надо». Что значит омолаживать – до сих пор не пойму. «Ужасные пробы, – говорит Тигран. – Но я буду тебя снимать». Сниматься мне было очень легко: я не ожидала, что Цекало и Стоянов отнесутся ко мне, дебютантке, как к равной. Мне не приходилось перед ними заискивать, что-то из себя изображать… И до сих пор «Ландыш» – моя визитная карточка. Мне многие говорят: «Ты там с годами играешь все лучше!» – «Представляете, – отвечаю, – как я буду играть там в старости!»
Полеты во сне и наяву
– Я не люблю пробы, потому что всегда цепенею на площадке. Такое внутреннее ощущение, что тебя оценивают и ты должен понравиться. Эта ситуация немножко противоестественная. И вынужденное желание нравиться – ужасное. Я на самом деле пробуюсь всегда плохо, потому что у меня возникает какой-то ступор и нежелание нравиться специально, на показ. У меня было много проб, когда говорили: «Тут должна быть героиня красивая», или: «Покажите нам что-то смешное, мы знаем возможности вашего лица». И отказов много было.
В принципе те, кто меня знает, берут без проб. Так произошло и с фильмом Марюса Вайсберга «Любовь в большом городе». Кстати, сниматься у него было очень интересно. И команда подобралась суперпрофессиональная, и отношение к актерам было прекрасное. И, что немаловажно, съемки проходили в США. Я впервые попала в Америку и провела шесть дней в Нью-Йорке. Это был, конечно, подарок судьбы. Меня поселили на Манхэттене и, когда утром я подходила к окну, передо мной был весь Нью-Йорк. Стояла золотая осень, клены окрасились в невероятные цвета. Я смотрела и думала: «Господи, наверное, мне все это снится. Какое счастье, что у меня такая профессия. Вот так взяли и подарили мне праздник: купили билеты, отправили в Америку, прекрасно поселили, заплатили, еще и в кино снялась».
Но вернемся к кинопробам. Думаю, что все артисты их не любят. А в театре я играю разные роли: Клару Цаханассьян в паре с Машей Мироновой в спектакле по пьесе Дюрренматта «Визит дамы», Адриену в мелодраме Скриба «Адриена Лекуврер», Анну в антрепризе «Бестолочь» по пьесе современного французского драматурга Камолетти. Режиссеры видят во мне актрису, несмотря на то что я не красавица. Хотя никто твердо не знает, что такое красота.
«А дома – стирка, глажка, дети…»
– Театр требует от актера быть постоянно в форме. Потому что спектакль – это тоже тренировка мышц. Когда часто играешь, не замечаешь этого, это твоя каждодневная жизнь. Но поскольку в прошлом году я родила третьего ребенка – сына Прохора, был перерыв в репетициях и у меня даже губы устали, потому что я не произносила текст несколько месяцев. Первым спектаклем после родов стала антреприза «Бестолочь». И у меня там столько текста! Я играю, играю и думаю: «Господи, сколько же у меня слов». И получилось, что в какой-то момент, когда спектакль уже шел к концу, в сцене с Андреем Ильиным я забавно переставила фразы. И мы оба рассмеялись, то есть мы с ним вдвоем «раскололись». Самое страшное в такие моменты, когда артисты на сцене смеются, а в зале – тишина. Но здесь зрители поняли причину нашего веселья и стали смеяться вместе с нами.
В театре есть какая-то длинная история, которую ты рассказываешь. Здесь я чувствую, когда зал отвлекся, или, напротив – мы повели его за собой, то есть ты все время находишься во взаимодействии со зрителем, в каком-то разговоре. А в кино ты с партнером играешь сцену, стараешься все прочувствовать, полностью выкладываешься, а потом смотришь на озвучании материал и вдруг видишь, что в кадре ты спиной стоишь, поскольку сцену сократили, и исправить уже ничего нельзя. Поэтому я и не смотрю кино, в котором снималась. В театре зал мгновенно реагирует на твою игру: смеется, когда смешно, или переживает вместе с актерами. Тут не обманешь никого.
Актерская профессия на самом деле прекрасная, когда есть работа. Но она и мучительная. Когда нет работы или когда что-то не получается. Но когда после спектакля ты выходишь на поклоны и ощущаешь любовь зала, то испытываешь мгновения ни с чем не сравнимого счастья. В такие минуты думаешь: «Вот радость, какая прекрасная профессия». А потом возвращаешься домой – стирка, глажка, дети…
