22 января в Театре Моссовета состоялась премьера спектакля-бенефиса Валентины Талызиной «Волки и овцы», приуроченного к 87-летию актрисы. О том, как проходила работа над постановкой, рассказывает режиссер Игорь Яцко.
– Хотелось создать мир, который балансировал бы на грани сказки и жесткой реальности. Переносить действие в наши дни – это для меня примитивный и плоский прием, хотя очень действенный. Решили вернуться к автору. Тем более, у Островского скоро юбилей – 200 лет со дня рождения.
Постановка пьесы «Волки и овцы» – инициатива Валентины Илларионовны. Она какими-то окольными путями на меня вышла и появилась на моем творческом вечере. Это стало совершенной неожиданностью. Мне сказали: «Придет Талызина, хочет вас поздравить». Возможно, она узнала обо мне благодаря «Звезде Театрала»: в 2020-м она получила «Легенду сцены», а я стал лауреатом в номинации «Лучший спектакль. Малая форма» за «Опасные связи».
На Пасху мне поступил звонок с предложением поставить спектакль. Я ответил, что у меня много работы и пока нет понимания, как и что делать. Но потом мысли закрутились. Мы встретились с Валентиной Илларионовной у нее на даче, сели в беседке и стали разговаривали о роли, о концепции, о пьесе, о художественной составляющей... Она предложила ансамбль актеров, с которыми я потом познакомился. Мне все понравились, я согласился.
Конечно, Валентина Илларионовна предлагала свои идеи, потому что спектакль был ее мечтой. И для ее воплощения Талызина искала режиссера. Она меня сразу предупредила: «Говорят, у меня сложный характер, но это, может быть, и не совсем так...» Потом у нас были всякие репетиции... Но мне нравится, что мы друг к другу относимся с уважением, любовью и юмором. В Валентине Илларионовне очень много юмора. И в пьесе Островского тоже.
Зрители смеются: то на галерке остров молодежи заливается, то вдруг молчаливый, настороженный партер взрывается. При этом острота вопросов, которые ставит Островский, от юмора никуда не девается.
Во время репетиций мы наклоняли текст. Например, хотели открыть не коварство Мурзавецкой, а ее человечность. Нам очень важна была тема милосердия, сострадания, любви – ее подлинной любви к племяннику-алкоголику, у которого талант только песни петь. Она так тает перед ним! В этом есть что-то русское... Когда Талызина делает Мурзавецкую, сложно отличить, где она сама, а где образ и актерская игра – настолько актриса присваивает текст. Но при всей спонтанности, он очень структурирован, потому что Валентина Илларионовна тщательно работает над ролью.
Очень важно, что у нас есть романсы, которые исполняют актеры, и архивные кадры молодой Талызиной. Когда мы сочиняли спектакль, я понимал, что это должен быть и Островский, и Талызина, и творческий вечер, и бенефис, и воспоминания. Все это соединилось в роли Мурзавецкой.
Когда мы с художниками сочиняли спектакль, то решили, что в нем должно быть что-то и от российской земли, и от болота. В то же время нужна была вертикаль. Поэтому на сцене дом, в котором прослеживаются элементы храмовой архитектуры, но вертикали этой постройки разрушены. Конечно, еще хотелось передать мистику, которая связана, как писал Шекспир, с внутренними пузырями земли. Но это не должно было стать каким-то иллюстративным ходом. Самое главное – текст, ситуации и положения. Вот на таком перекрестье мы сделали спектакль, где в конце концов все заполняет атмосфера праздника.
– Хотелось создать мир, который балансировал бы на грани сказки и жесткой реальности. Переносить действие в наши дни – это для меня примитивный и плоский прием, хотя очень действенный. Решили вернуться к автору. Тем более, у Островского скоро юбилей – 200 лет со дня рождения.
Постановка пьесы «Волки и овцы» – инициатива Валентины Илларионовны. Она какими-то окольными путями на меня вышла и появилась на моем творческом вечере. Это стало совершенной неожиданностью. Мне сказали: «Придет Талызина, хочет вас поздравить». Возможно, она узнала обо мне благодаря «Звезде Театрала»: в 2020-м она получила «Легенду сцены», а я стал лауреатом в номинации «Лучший спектакль. Малая форма» за «Опасные связи».
На Пасху мне поступил звонок с предложением поставить спектакль. Я ответил, что у меня много работы и пока нет понимания, как и что делать. Но потом мысли закрутились. Мы встретились с Валентиной Илларионовной у нее на даче, сели в беседке и стали разговаривали о роли, о концепции, о пьесе, о художественной составляющей... Она предложила ансамбль актеров, с которыми я потом познакомился. Мне все понравились, я согласился.
Конечно, Валентина Илларионовна предлагала свои идеи, потому что спектакль был ее мечтой. И для ее воплощения Талызина искала режиссера. Она меня сразу предупредила: «Говорят, у меня сложный характер, но это, может быть, и не совсем так...» Потом у нас были всякие репетиции... Но мне нравится, что мы друг к другу относимся с уважением, любовью и юмором. В Валентине Илларионовне очень много юмора. И в пьесе Островского тоже.
Зрители смеются: то на галерке остров молодежи заливается, то вдруг молчаливый, настороженный партер взрывается. При этом острота вопросов, которые ставит Островский, от юмора никуда не девается.
Во время репетиций мы наклоняли текст. Например, хотели открыть не коварство Мурзавецкой, а ее человечность. Нам очень важна была тема милосердия, сострадания, любви – ее подлинной любви к племяннику-алкоголику, у которого талант только песни петь. Она так тает перед ним! В этом есть что-то русское... Когда Талызина делает Мурзавецкую, сложно отличить, где она сама, а где образ и актерская игра – настолько актриса присваивает текст. Но при всей спонтанности, он очень структурирован, потому что Валентина Илларионовна тщательно работает над ролью.
Очень важно, что у нас есть романсы, которые исполняют актеры, и архивные кадры молодой Талызиной. Когда мы сочиняли спектакль, я понимал, что это должен быть и Островский, и Талызина, и творческий вечер, и бенефис, и воспоминания. Все это соединилось в роли Мурзавецкой.
Когда мы с художниками сочиняли спектакль, то решили, что в нем должно быть что-то и от российской земли, и от болота. В то же время нужна была вертикаль. Поэтому на сцене дом, в котором прослеживаются элементы храмовой архитектуры, но вертикали этой постройки разрушены. Конечно, еще хотелось передать мистику, которая связана, как писал Шекспир, с внутренними пузырями земли. Но это не должно было стать каким-то иллюстративным ходом. Самое главное – текст, ситуации и положения. Вот на таком перекрестье мы сделали спектакль, где в конце концов все заполняет атмосфера праздника.
