Юбилей отмечает актер Юрий СТОЯНОВ. Сегодня мы публикуем интервью, которое он дал «Театралу» в связи с получением премии «Звезда Театрала»-2022 в номинации «Лучшая роль театрального актера в кино». Работа в Товстоноговском БДТ была для артиста серьезной школой, но поистине всенародная популярность пришла к нему, когда в 1990-х в телепрограмме «Городок» возник их знаменитый дуэт с Ильей Олейниковым. Теперь время съемок и спектаклей расписано у артиста на год вперед, однако к новым творческим вызовам актер всегда открыт.
– Юрий Николаевич, большинство зрителей проголосовали за вас на сайте премии «Звезда Театрала» в номинации «Лучшая роль театрального актера в кино». Что для вас эта оценка публики?
– Поскольку эта премия полностью состоит из зрительского голосования, то, конечно, это ценная и трогательная награда. Потому что, в конечном счете, для кого мы работаем? И кто, извините за цинизм, нам платит деньги? Публика. То есть меня оценил мой работодатель – зритель. Я не люблю разговоры про «пипл хавает» и про невысокий уровень нашей публики. Мне кажется, это рассуждения тех, кто заслуживает такой публики, которую потом же и хает… Потому что та скромная передачка, которую мы делали много лет назад с Илюшей Олейниковым, доказала, что ее зрителями были все! Вот как так? Это даже опровергает расхожее мнение про целевую аудиторию. Ну, не получается описать целевую аудиторию программы «Городок». Потому что на любой социальной ступеньке – сословной, имущественной и возрастной были поклонники этой передачи. Но, может быть, это идеальный пример...
Премия, где голосуют только зрители – это замечательная идея.
– Сейчас снимается продолжение сериала «Вампиры средней полосы», роль в котором принесла вам победу в премии?
– Я могу высказать свое мнение: было бы очень глупо не продолжить эту историю. В конце декабря вышла «новогодняя» серия, но пусть зрители не пугаются это было сделано не по принципу «Новогоднего Огонька» на базе «Вампиров», просто серия вышла в канун Нового года. Нам показалось, что мы что-то очень важное не рассказали про одного из персонажей – Женька, моего «внука», убийство которого зрители никак не могут простить создателям картины. Да и я, в том числе, не очень могу простить это сценаристам и авторам. Эту роль сыграл потрясающий молодой актер Глеб Калюжный. Поэтому решили дорассказать историю его появления в этой «семье», она очень занятная. Но зритель же неглупый и он думает: «Если они делают какой-то «дорассказ», то для чего они это делают? Значит, нас к чему-то готовят?» Вот смотрите, как я сумел не стать инсайдером и забросить крючок!
Мне в этом сериале важно, что зритель почувствовал, что у меня вдруг произошла актерская «перезагрузка», а ведь я – тот же самый артист. Это роль, в которой даже не надо гримироваться. Прихожу, как есть, надо только волосы вперед зачесать. Я ведь человек с «универсальной физиономией», как меня причешешь, того я и сыграю. Поэтому зачесал волосы вперед, вот, собственно, и Святослав Вернидубович... Значит, как-то совпало все – и внутренне, и возрастно. Ну, не играешь ты в «Детях Ванюшина», не пришлось тебе сыграть Бессеменова в «Мещанах», но возраст приходит, когда можно сыграть – ну, если не «Короля Лира», но тоже главу семьи. Есть в мировой драматургии эти гениальные примеры, а тебе попадает телевизионный сценарий, и так складывается, что в нем тоже можно что-то очень важное сказать. Вот еще чем этот сериал ценен для меня, что для зрителей это какая-то перезагрузка Стоянова.
Я не буду сравнивать с таким выдающемся примером, как «Метод Камински», это совершенно гениальный американский сериал – пронзительный и смешной, – безумно трогательный, и на такие темы, которых никогда не касалось кино. Там для зрителя произошла очевидная перезагрузка Майкла Дугласа, а ведь он намного старше меня.
– Могу сказать, что даже среди тех, кто не является поклонником российских сериалов, ваша вампирская сага нашла свою аудиторию! А какие проекты у вас сейчас для театральной публики?
– К сожалению, так жизнь сложилась, что я не могу себе позволить работать в штате театре. Я не раз уже говорил, моя работа в театре называется «сотрудничество». Я очень уважаю людей, которые полностью посвящают себя театру, но это мой выбор. Поскольку, в связи со сьемками, у меня расписан вперед весь 2022 и частично 2023 год, то я же подведу, поэтому я могу заниматься театром тогда, когда я могу…
К сожалению, из МХТ ушла «Женитьба» в связи со смертью двух потрясающих артистов – моей любимой партнерши, грандиозной актрисы Оли Барнет и Бори Плотникова… Поэтому спектакль сняли, и это правильно. Жалко роль, но мы решили, что заменами здесь не обойтись. Так что в МХТ остается пока только спектакль «Игра в городки»... Это очень успешный спектакль, билеты на который можно продать за один день. Его любят зрители, его любим мы, те, кто занят в этом спектакле.
Критики и завзятые театралы очень не любят слово «успех», а Олег Павлович его ставил во главу угла, и я надеюсь, что с приходом Константина Хабенского МХТ перестанет этого слова стеснятся и начнет опять к нему стремиться. МХТ – всегда был успешный театр успешных людей. Возможно, мне возразят – а как же единомыслие? А как же театр-лаборатория? Много таких «а как же», но, тем не менее, МХАТ именно так прежде позиционировался.
Второй спектакль, который сейчас у меня идет – это «Спасти рядового Гамлета». Это не совсем антреприза, это не стационарный театр, с постоянной труппой. Вот такой парадокс. Есть у нас 12 человек в Петербурге, и внутри этого коллектива у нас есть свои планы. В частности, спектакль «Спасти рядового Гамлета», который я сам поставил и сам играю в нем главную роль. Сам себе режиссер! Это оригинальный и весьма «населенный» спектакль, который придуман этюдным способом. Мы придумывали и играли какие-то фрагменты, их, и таким образом сочинялась пьеса. Этот спектакль о том, как некая голимая, далеко не лучшая антреприза приезжает в город сыграть спектакль «Гамлет», но, как вы можете себе представить, антреприза со спектаклем «Гамлет», не явно обречена на успех. К тому же актера, играющего Гамлета, пригласили в какое-то ток-шоу или в кино, и он не прилетает. А в соседнем гостиничном номере поселился артист, скажем, чем-то похожий на меня, который находится на сольных гастролях. Он в этот вечер сильно расслабился, и ребята решили воспользоваться этим. Они заручились его поддержкой – то есть он будет играть Гамлета, памятуя знаменитую фразу Шекспира, которую говорит Гертруда: «Ах, Гамлет, он тучен и одышлив». Так что я – первый настоящий Гамлет после Ричарда Бёрбеджа в истории театра, который соответствует шекспировской характеристике. Кстати, мало кто знает, что Шекспир писал эту роль на конкретного актера, которым был отнюдь не субтильный Бёрбедж.
Наш спектакль о том, что из этого получилось, и как человек, который «как большинство интеллигентных людей в этой стране, не читал две книги – «Войну мир» и «Гамлета», придумал, как сыграть спектакль так, чтобы текст не учить. Актер очень любит Высоцкого и знает много его песен в хорошей аранжировке. Наше ухо Высоцкого таким никогда не слышало, но это абсолютно сегодняшнее в смысле инструментов и подачи исполнение. Получился очень смешной и в то же время грустный спектакль…
Кроме этого, мои друзья написали для меня очень хорошую пьесу, которая называется «Утесов. 21 век». Они оттолкнулись от такого референса, со мной же связанного, который длился всего 3 минуты. Они увидели, как в телевизионном шоу «Один в один» я от имени Утесова, в его гриме спел песню «У черного моря». И действительно, могу сказать, не хвалясь, у меня этот образ хорошо получается... Это не на уровне пародии, а основано на голосовом, внешнем и внутреннем сходстве. И вот, мои друзья написали такую пьесу. Это моноспектакль, он музыкальный и очень сегодняшний в смысле технологий и всего остального. Пьеса написана, мы сейчас занимаемся музыкальной стороной дела. Останется только… Знаете, как говорил Георгий Александрович Товстоногов – что главное в работе над ролью? Выучить текст. Вот это мне и предстоит, а еще найти какие-то возможности для репетиций. А это как раз самая большая проблема!
– Трудно найти время на репетиции?
– Ну, конечно! Это единственная проблема, которая у меня есть. Но если поступит какое-то предложение из Московского художественного театра, не могу сказать, что я сразу же извинюсь и сошлюсь на отсутствие времени… Я буду мучиться!
– А сами не хотите предложить что-то театру?
– Понимаете, какая штука, я никогда в жизни в театре ни к кому не приходил с творческими предложениями, никогда не писал заявок, никогда не говорил: «Вот есть один артист, существует мнение, что он не очень, давайте я попробую». Ну, не мой это стиль! Один раз только, когда я уже не работал в БДТ, и когда умер Владислав Стржельчик, я, памятуя о том, что он играл Сальери, а я Моцарта в «Амадеусе», пришел к тогдашнему руководству театра (это было задолго до Андрея Могучего, конечно,) с предложением: «Давайте в память о Стржельчике я теперь сыграю Сальери, а Моцарта вы найдете?» Но никакого отклика я тогда не получил.
А потом, когда Олег Павлович Табаков приглашал меня в театр (это не секрет, мы недавно вспоминали об этом с Мариной Зудиной), он предложил мне ввестись практически на все его роли в МХТ. Наверное, он что-то понимал! Так что давайте я сам про себя не буду говорить, а сошлюсь на Табакова... Нельзя сказать, что я повторял Табакова, боже избавь, мы совсем разные артисты. Но значит он видел во мне эту возможность, ввестись именно на его роли. Кстати, среди них тоже был Сальери… Одним словом, через год я открыт для предложений, связанных с театром.
– Олег Павлович говорил, что для него самая важная характеристика актера – это «энергоемкость».
– Да, это очень хороший термин…
– Несколько лет назад мы публиковали у нас в журнале ваши стихи. Появилось ли у вас что-то новое в последнее время?
– Да, но не очень много. Я редко пишу. На гитаре играю каждый день, естественно, чтобы руки были в форме. Тем более, когда ты в столярной мастерской повозишься с рубанком и стамеской, рука спазмируется, поэтому надо обязательно после того, как в мастерской повозишься с деревяшками поиграть на гитаре, это разная нагрузка на разные мышцы. Но песен пять новых я написал за год!
– Они вошли в диск?
– Нет, это для следующей пластинки. Одна очень клевая, называется «Ленинградская песенка»:
Я приехал в Ленинград странным южным незнакомцем,
Там я 30 лет подряд прожил в ожиданье солнца.
Я как чистый белый лист, Питер, ставь на мне автограф.
Начинающий артист, самого себя биограф.
Но в моей большой стране эта встреча неизбежна,
И с портрета дважды мне подмигнул товарищ Брежнев.
Я иду, такой наглец, с сильно задранною планкой,
там, где Аничков дворец повернул я на Фонтанку.
Жизнь прокрутит фуэте, и предвидел я едва ли,
Что дойду до БДТ, где меня и обломали.
Ах, как быстро век прошел между выдохом и вдохом,
И сейчас мне хорошо, потому что было плохо.
Я счастливый – это плюс, я не молод – это минус,
И я жить не тороплюсь, жизнь сама поторопилась.
Если б мне вернуть, друзья, годы, голос и осанку,
Вновь как чижик-пыжик я полетел бы на Фонтанку.
Наконец-то, я сумел в четырех строчках сформулировать очень важную актерскую историю: «Ах, как быстро век прошел между выдохом и вдохом И сейчас мне хорошо, потому что было плохо». В этом, вообще, смысл профессии, что накопленная беда, формирует эмоциональный, багаж артиста его уровень, его лицо, его сопричастность, то, как с ним будут самоидентифицироваться люди вокруг, которые не очень счастливы. Даже если ты комедийный актер. А, может, именно тогда, когда ты комедийный актер. В России это так.
– Судя по этой песенке, вы сначала очень вжились в питерскую историю, а сейчас больше бываете в Москве?
– В этой песенке просто не написано, что Москву я обожаю. Но Москва – это успех, а Питер – это боль. Что дороже? Это боль и счастье одновременно. В Питере все началось, в Москве все счастливо продолжается.
– Что помогает вам восстанавливать силы и поддерживать энергию в это сложное время?
– Есть внутренняя энергия, психологическая, а есть физическая. Физическую энергию всегда восстанавливать непросто, но это всё очень связано одно с другим. Как правило, хорошо помогает смена деятельности. Это не значит, что надо бежать из одного сериала в другой, я как раз этим не очень увлекаюсь. А это, когда, хотя бы на часик ты можешь забежать в свою мастерскую, построгать какую-то деревяшку или поиграть на гитаре. Очень многое всегда зависит от того, что тебя ждет дома и насколько ты туда стремишься. Мне есть, ради чего возвращаться домой.
– А ведь есть такое понятие у артистов как театр-дом.
– Что такое театр-дом? Это такая палка о двух концах. Театр-дом легко превращается в театр-клетку и театр-секту. Например, БДТ товстоноговский был театром-домом. Но он никогда не декларировал этого. Но я знал и другие театры, где диктатор-режиссер, заставлял артистов писать сочинения на тему «Как я провел лето», «Что я думаю про Витю или про Сашу» и еще про кого-то, и это превращалось не просто в описание внутренней жизни артиста, а в какие-то доносы, я и такие случаи знал. Такой способ был узнать настроения в труппе, до периода социальных сетей. Такой театр мне претит, он мне неинтересен, я его даже боюсь. Монополия на мою жизнь принадлежит только мне. Пойти за талантливым человеком, за человеком, который создает свой мир за гением – это всегда безумно интересно, но власть у гения может быть над моим талантом, он может им управлять, но он никогда не будет управлять моей свободой, моей жизнью и моими поступками.
Я недавно работал в одном театре, в котором мы арендовали площадку, и там был просто мой концерт. Это маленький, очень элитарный и известный в Москве театр. Я зашел в гримерную... Театр потрясающе придуман, вылизан внутри, он действительно такой «дом» в хорошем смысле слова, место, куда хочется приходить. И если люди там проводят огромное количество времени, то к чести руководителя этого театра, надо сказать, что для этого все условия созданы, чтобы людям в нем было хорошо во всех смыслах. И глазу чтобы было хорошо, и в бытовом смысле чтобы было хорошо. Я зашел в гримерные, сначала в одну, потом во вторую, потом в третью, когда мне предложили выбрать гримерку, в которой я буду переодеваться. Я никак не мог понять, что меня смутило. Потом смотрю, в одинаковом положении: слева ручка, у всех открытая роль, справа какой-то аксессуар гримерной. Все в одинаковом порядке лежит. Как в армии было, когда я служил. Потом смотрю, и фотографии какие-то есть. Потом я понял, что меня «ломало». Там есть фотографии Станиславского, художественного руководителя, есть какие-то сцены из спектаклей, есть какие-то знаковые персоны из истории мирового театра, но там нет только одного – там нет личных фотографий артиста. Ни одной, ни с другом, ни с мамой, ни с женой. А ведь гримерный столик – это личное пространство человека, маленькое, крошечное, но личное. А ему в этом отказано. То есть вы свою жизнь вне театра должны выкинуть, вытереть о половик, войдя в театр, забыть? Потому что настоящая ваша жизнь – это театр? Я могу ходить в такой театр на спектакли, но я не могу служить такому театру. Я не людей осуждаю, я говорю о своем выборе.
А вот в табаковский МХТ мне просто хотелось приходить. Вот такому непростому человеку, тяжело сходящемуся с людьми, мне в нем было весело, классно, комфортно. Там все актеры высочайшего уровня. Не надо было доказывать ничего, потому что ты попадал в этот театр, именно потому что ты что-то уже доказал. Какая-то такая интересная стадия, ты попадаешь туда уже немолодым человеком, она продлевает твою жизнь, и тебе хорошо, и, конечно, очень ответственно. Табаков был непростой судья, но мне было очень классно, для меня это был золотой период. Я знаю, что кто-то называл это «театр-гастроном», так нелюбимый многими критиками и кое-каким начальством. Театральный супермаркет, где каждый может с любой полки достать нужный ему продукт, имею в виду спектакль. Да и мне там не все нравилось в смысле спектаклей. Но атмосфера и вот это поощрение абсолютно разного – от элитарного до мейнстрима – это было очень симпатично, и театр вовсе не был разделен на разные труппы внутри. Но даже если это и было, то совершенно не ощущалось в атмосфере.
– Да, в какой-то момент МХТ в этом обвиняли.
– Конечно, обвиняли, что не было какой-то цельной, единой программы, что в театре был выветрена была жизнь человеческого духа... Скуки не было в этом театре, а не жизни человеческого духа! Вы забыли слова Станиславского, критики? «Проще, легче, выше, веселее» – вот слова, которые должны быть написаны над входом в каждый театр. Это же не я сказал, а Станиславский. Я очень любил Табакова. Он был очень разный, очень непростой, но он мне дорог вот этим масштабом, отсутствием сектантского подхода, на самом деле, очень скучного. С Табаковым в театре было нескучно!
Как он скромно с выразительной точки зрения играл в богомоловском спектакле «Юбилей ювелира», как сосредоточено, как тонко, как мягко. Артист с такой амплитудой, который может быть предельно гротесковым, как пронзительно и обескураживающе просто он играл…
– Хорошо, что этот спектакль записали. Хотя, конечно, видео не способно передать...
– Нет-нет, надо сказать, что так как в этом спектакле используется видео, постоянно работающая камера, титрование и так далее, то как раз то, что он снят, это не противоречит стилистике. Другое дело, что можно снять так или иначе, но спасибо, что снят!
– Вы сказали, что вы сложный, трудно сходящийся с людьми человек.
– Я очень легко схожусь со зрителями через камеру. С коллегами – сложнее. Потому что я, в общем, абсолютно не изменился с 17 лет. Я схожусь тяжело с коллегами не в силу дурного характера... В кадре – нет, на съемочной площадке всё иначе, но в театре – из-за вечной своей неуверенности в себе. Хотя я оснащенный, мастеровитый актер, но как только я попадаю в театр, я каждый раз начинаю любую работу с нуля. Я таким не был в 17 лет, но в 21 год, я был выбит в БДТ первыми читками, потому что мы не очень были готовы к театру-заводу. Когда ты приходишь на читку, там артисты сразу выдавали результат, очень ценился смех, и меня это жутко зажимало и сковывало. И вот эти атавизмы, вот эти мне из прошлого «приветы», сохраняются. Это не потому что я какой-то угрюмый человек. Я обожаю партнера, он для меня и на сцене, и в кадре – спасательный круг. Чем лучше играет партнер, тем лучше я буду играть. Поэтому я очень люблю сильных партнеров, я ненавижу гарцевать на фоне коллег. Но сольную историю, такую эстрадно-драматическую, когда я один выхожу на сцену, я тоже очень люблю! Со зрителями я схожусь очень легко.
У меня был однажды очень смешной случай, я был ведущим церемонии «Золотой орел». Среди гостей был Евгений Евтушенко, он что-то вручал кому-то. Он специально прилетел из Америки, а потом обратно улетел читать лекции о русской поэзии. Так вот, в конце праздника он подошел ко мне очень серьезно, как будто он что-то важное хотел сказать, и сказал: «Как вас зовут? Юрий? Вы знаете, я за вами наблюдал, мне кажется, вам имеет смысл пойти работать на телевидение. Вы потрясающе общаетесь с аудиторией и вызываете огромное доверие!» Вы знаете, я не засмеялся, мне так понравилось, что он это сказал! Я сказал: «Спасибо вам огромное». Это было лет десять назад, и меня это очень тронуло. Конечно, он вовсе не обязан был знать меня. Важно, что я его хорошо знал!
– Вы сказали, что партнеры в театре и в кино – это очень важно, и важен зритель. Но на съемочной площадке кардинально другой процесс, в театре сразу есть зритель, а в кино...
– Да, способ общения отличается, конечно, но все равно зритель присутствует. Во всяком случае в «Городке» он для меня присутствует. Прежде всего, партнер, история, совсем другие выразительные средства используешь. Кино скупее, поскольку крупные планы и прочее. Но как зритель не присутствует в кино?! Ведь ради него это снимается!
– Какие театральные события прошлого года для вас были самыми значимыми?
– На вашей премии многие использовали сцену для того, чтобы объясниться в любви Римасу и его спектаклю «Война и мир». Я уверен, что он поставил великий спектакль! Я еще не видел, но я его уже люблю. Из каких-то обрывков, из каких-то рассказов я чувствую, что это абсолютно мой спектакль. При всем аскетизме, который есть на сцене... Я с такой любовью, с таким наслаждением слушаю мнения о «Войне и мире», я их слышал уже десятки и все какие-то пронзительные, людей этот спектакль потряс до глубины души. А я думаю, что не увижу для себя что-то революционное, а почти наоборот, я увижу что-то родное. Мне так кажется. Вот как можно ответить на вопрос – какой театр ты любишь? В данном случае – тот, в котором ты еще не был.
– Значит, вы любите предыдущие спектакли Римаса Туминаса?
– Мы же все учились в одно время: и Някрошюс – у Гончарова, Туминас – у Кнебель, я – у Ливертова. Мы все – одно поколение, с разницей в год-два, мы помним друг друга по ГИТИСу. У Туминаса – гениальный спектакль «Дядя Ваня», это один из моих самых любимых. Два раза его смотрел с небольшой разницей во времени. Просто понял, что хочу еще раз его увидеть.
– Не часто бывает, чтобы актер ходил в театр несколько раз на один спектакль.
– Потому быть зрителем этого спектакля – для меня было абсолютное счастье! Я вот такие чувства испытывал на спектаклях Товстоногова и Эфроса. В общем, я кое-что посмотрел в жизни. Видел спектакли Питера Брука, Стреллера… А в десять лет видел на сцене Марселя Марсо во время его гастролей в Одессе. Это, кстати, был почти первый раз, когда я побывал в театре. Помню, выходил какой-то старичок с табличками, на которых были названия миниатюр – «В парке», «В кафе» – и уходил, а потом появлялся Марсель Марсо... И начиналось чудо. Один человек на сцене, но какое это чудо!
– Это и повлияло на ваш выбор профессии?
– Нет, я задолго до этого решил, что буду артистом, года в четыре или в пять. А в десять – просто пошел убедиться, что сделал правильный выбор.
– Юрий Николаевич, большинство зрителей проголосовали за вас на сайте премии «Звезда Театрала» в номинации «Лучшая роль театрального актера в кино». Что для вас эта оценка публики?
– Поскольку эта премия полностью состоит из зрительского голосования, то, конечно, это ценная и трогательная награда. Потому что, в конечном счете, для кого мы работаем? И кто, извините за цинизм, нам платит деньги? Публика. То есть меня оценил мой работодатель – зритель. Я не люблю разговоры про «пипл хавает» и про невысокий уровень нашей публики. Мне кажется, это рассуждения тех, кто заслуживает такой публики, которую потом же и хает… Потому что та скромная передачка, которую мы делали много лет назад с Илюшей Олейниковым, доказала, что ее зрителями были все! Вот как так? Это даже опровергает расхожее мнение про целевую аудиторию. Ну, не получается описать целевую аудиторию программы «Городок». Потому что на любой социальной ступеньке – сословной, имущественной и возрастной были поклонники этой передачи. Но, может быть, это идеальный пример...
Премия, где голосуют только зрители – это замечательная идея.
– Сейчас снимается продолжение сериала «Вампиры средней полосы», роль в котором принесла вам победу в премии?
– Я могу высказать свое мнение: было бы очень глупо не продолжить эту историю. В конце декабря вышла «новогодняя» серия, но пусть зрители не пугаются это было сделано не по принципу «Новогоднего Огонька» на базе «Вампиров», просто серия вышла в канун Нового года. Нам показалось, что мы что-то очень важное не рассказали про одного из персонажей – Женька, моего «внука», убийство которого зрители никак не могут простить создателям картины. Да и я, в том числе, не очень могу простить это сценаристам и авторам. Эту роль сыграл потрясающий молодой актер Глеб Калюжный. Поэтому решили дорассказать историю его появления в этой «семье», она очень занятная. Но зритель же неглупый и он думает: «Если они делают какой-то «дорассказ», то для чего они это делают? Значит, нас к чему-то готовят?» Вот смотрите, как я сумел не стать инсайдером и забросить крючок!
Мне в этом сериале важно, что зритель почувствовал, что у меня вдруг произошла актерская «перезагрузка», а ведь я – тот же самый артист. Это роль, в которой даже не надо гримироваться. Прихожу, как есть, надо только волосы вперед зачесать. Я ведь человек с «универсальной физиономией», как меня причешешь, того я и сыграю. Поэтому зачесал волосы вперед, вот, собственно, и Святослав Вернидубович... Значит, как-то совпало все – и внутренне, и возрастно. Ну, не играешь ты в «Детях Ванюшина», не пришлось тебе сыграть Бессеменова в «Мещанах», но возраст приходит, когда можно сыграть – ну, если не «Короля Лира», но тоже главу семьи. Есть в мировой драматургии эти гениальные примеры, а тебе попадает телевизионный сценарий, и так складывается, что в нем тоже можно что-то очень важное сказать. Вот еще чем этот сериал ценен для меня, что для зрителей это какая-то перезагрузка Стоянова.
Я не буду сравнивать с таким выдающемся примером, как «Метод Камински», это совершенно гениальный американский сериал – пронзительный и смешной, – безумно трогательный, и на такие темы, которых никогда не касалось кино. Там для зрителя произошла очевидная перезагрузка Майкла Дугласа, а ведь он намного старше меня.
– Могу сказать, что даже среди тех, кто не является поклонником российских сериалов, ваша вампирская сага нашла свою аудиторию! А какие проекты у вас сейчас для театральной публики?
– К сожалению, так жизнь сложилась, что я не могу себе позволить работать в штате театре. Я не раз уже говорил, моя работа в театре называется «сотрудничество». Я очень уважаю людей, которые полностью посвящают себя театру, но это мой выбор. Поскольку, в связи со сьемками, у меня расписан вперед весь 2022 и частично 2023 год, то я же подведу, поэтому я могу заниматься театром тогда, когда я могу…
К сожалению, из МХТ ушла «Женитьба» в связи со смертью двух потрясающих артистов – моей любимой партнерши, грандиозной актрисы Оли Барнет и Бори Плотникова… Поэтому спектакль сняли, и это правильно. Жалко роль, но мы решили, что заменами здесь не обойтись. Так что в МХТ остается пока только спектакль «Игра в городки»... Это очень успешный спектакль, билеты на который можно продать за один день. Его любят зрители, его любим мы, те, кто занят в этом спектакле.
Критики и завзятые театралы очень не любят слово «успех», а Олег Павлович его ставил во главу угла, и я надеюсь, что с приходом Константина Хабенского МХТ перестанет этого слова стеснятся и начнет опять к нему стремиться. МХТ – всегда был успешный театр успешных людей. Возможно, мне возразят – а как же единомыслие? А как же театр-лаборатория? Много таких «а как же», но, тем не менее, МХАТ именно так прежде позиционировался.
Второй спектакль, который сейчас у меня идет – это «Спасти рядового Гамлета». Это не совсем антреприза, это не стационарный театр, с постоянной труппой. Вот такой парадокс. Есть у нас 12 человек в Петербурге, и внутри этого коллектива у нас есть свои планы. В частности, спектакль «Спасти рядового Гамлета», который я сам поставил и сам играю в нем главную роль. Сам себе режиссер! Это оригинальный и весьма «населенный» спектакль, который придуман этюдным способом. Мы придумывали и играли какие-то фрагменты, их, и таким образом сочинялась пьеса. Этот спектакль о том, как некая голимая, далеко не лучшая антреприза приезжает в город сыграть спектакль «Гамлет», но, как вы можете себе представить, антреприза со спектаклем «Гамлет», не явно обречена на успех. К тому же актера, играющего Гамлета, пригласили в какое-то ток-шоу или в кино, и он не прилетает. А в соседнем гостиничном номере поселился артист, скажем, чем-то похожий на меня, который находится на сольных гастролях. Он в этот вечер сильно расслабился, и ребята решили воспользоваться этим. Они заручились его поддержкой – то есть он будет играть Гамлета, памятуя знаменитую фразу Шекспира, которую говорит Гертруда: «Ах, Гамлет, он тучен и одышлив». Так что я – первый настоящий Гамлет после Ричарда Бёрбеджа в истории театра, который соответствует шекспировской характеристике. Кстати, мало кто знает, что Шекспир писал эту роль на конкретного актера, которым был отнюдь не субтильный Бёрбедж.
Наш спектакль о том, что из этого получилось, и как человек, который «как большинство интеллигентных людей в этой стране, не читал две книги – «Войну мир» и «Гамлета», придумал, как сыграть спектакль так, чтобы текст не учить. Актер очень любит Высоцкого и знает много его песен в хорошей аранжировке. Наше ухо Высоцкого таким никогда не слышало, но это абсолютно сегодняшнее в смысле инструментов и подачи исполнение. Получился очень смешной и в то же время грустный спектакль…
Кроме этого, мои друзья написали для меня очень хорошую пьесу, которая называется «Утесов. 21 век». Они оттолкнулись от такого референса, со мной же связанного, который длился всего 3 минуты. Они увидели, как в телевизионном шоу «Один в один» я от имени Утесова, в его гриме спел песню «У черного моря». И действительно, могу сказать, не хвалясь, у меня этот образ хорошо получается... Это не на уровне пародии, а основано на голосовом, внешнем и внутреннем сходстве. И вот, мои друзья написали такую пьесу. Это моноспектакль, он музыкальный и очень сегодняшний в смысле технологий и всего остального. Пьеса написана, мы сейчас занимаемся музыкальной стороной дела. Останется только… Знаете, как говорил Георгий Александрович Товстоногов – что главное в работе над ролью? Выучить текст. Вот это мне и предстоит, а еще найти какие-то возможности для репетиций. А это как раз самая большая проблема!
– Трудно найти время на репетиции?
– Ну, конечно! Это единственная проблема, которая у меня есть. Но если поступит какое-то предложение из Московского художественного театра, не могу сказать, что я сразу же извинюсь и сошлюсь на отсутствие времени… Я буду мучиться!
– А сами не хотите предложить что-то театру?
– Понимаете, какая штука, я никогда в жизни в театре ни к кому не приходил с творческими предложениями, никогда не писал заявок, никогда не говорил: «Вот есть один артист, существует мнение, что он не очень, давайте я попробую». Ну, не мой это стиль! Один раз только, когда я уже не работал в БДТ, и когда умер Владислав Стржельчик, я, памятуя о том, что он играл Сальери, а я Моцарта в «Амадеусе», пришел к тогдашнему руководству театра (это было задолго до Андрея Могучего, конечно,) с предложением: «Давайте в память о Стржельчике я теперь сыграю Сальери, а Моцарта вы найдете?» Но никакого отклика я тогда не получил.
А потом, когда Олег Павлович Табаков приглашал меня в театр (это не секрет, мы недавно вспоминали об этом с Мариной Зудиной), он предложил мне ввестись практически на все его роли в МХТ. Наверное, он что-то понимал! Так что давайте я сам про себя не буду говорить, а сошлюсь на Табакова... Нельзя сказать, что я повторял Табакова, боже избавь, мы совсем разные артисты. Но значит он видел во мне эту возможность, ввестись именно на его роли. Кстати, среди них тоже был Сальери… Одним словом, через год я открыт для предложений, связанных с театром.
– Олег Павлович говорил, что для него самая важная характеристика актера – это «энергоемкость».
– Да, это очень хороший термин…
– Несколько лет назад мы публиковали у нас в журнале ваши стихи. Появилось ли у вас что-то новое в последнее время?
– Да, но не очень много. Я редко пишу. На гитаре играю каждый день, естественно, чтобы руки были в форме. Тем более, когда ты в столярной мастерской повозишься с рубанком и стамеской, рука спазмируется, поэтому надо обязательно после того, как в мастерской повозишься с деревяшками поиграть на гитаре, это разная нагрузка на разные мышцы. Но песен пять новых я написал за год!
– Они вошли в диск?
– Нет, это для следующей пластинки. Одна очень клевая, называется «Ленинградская песенка»:
Я приехал в Ленинград странным южным незнакомцем,
Там я 30 лет подряд прожил в ожиданье солнца.
Я как чистый белый лист, Питер, ставь на мне автограф.
Начинающий артист, самого себя биограф.
Но в моей большой стране эта встреча неизбежна,
И с портрета дважды мне подмигнул товарищ Брежнев.
Я иду, такой наглец, с сильно задранною планкой,
там, где Аничков дворец повернул я на Фонтанку.
Жизнь прокрутит фуэте, и предвидел я едва ли,
Что дойду до БДТ, где меня и обломали.
Ах, как быстро век прошел между выдохом и вдохом,
И сейчас мне хорошо, потому что было плохо.
Я счастливый – это плюс, я не молод – это минус,
И я жить не тороплюсь, жизнь сама поторопилась.
Если б мне вернуть, друзья, годы, голос и осанку,
Вновь как чижик-пыжик я полетел бы на Фонтанку.
Наконец-то, я сумел в четырех строчках сформулировать очень важную актерскую историю: «Ах, как быстро век прошел между выдохом и вдохом И сейчас мне хорошо, потому что было плохо». В этом, вообще, смысл профессии, что накопленная беда, формирует эмоциональный, багаж артиста его уровень, его лицо, его сопричастность, то, как с ним будут самоидентифицироваться люди вокруг, которые не очень счастливы. Даже если ты комедийный актер. А, может, именно тогда, когда ты комедийный актер. В России это так.
– Судя по этой песенке, вы сначала очень вжились в питерскую историю, а сейчас больше бываете в Москве?
– В этой песенке просто не написано, что Москву я обожаю. Но Москва – это успех, а Питер – это боль. Что дороже? Это боль и счастье одновременно. В Питере все началось, в Москве все счастливо продолжается.
– Что помогает вам восстанавливать силы и поддерживать энергию в это сложное время?
– Есть внутренняя энергия, психологическая, а есть физическая. Физическую энергию всегда восстанавливать непросто, но это всё очень связано одно с другим. Как правило, хорошо помогает смена деятельности. Это не значит, что надо бежать из одного сериала в другой, я как раз этим не очень увлекаюсь. А это, когда, хотя бы на часик ты можешь забежать в свою мастерскую, построгать какую-то деревяшку или поиграть на гитаре. Очень многое всегда зависит от того, что тебя ждет дома и насколько ты туда стремишься. Мне есть, ради чего возвращаться домой.
– А ведь есть такое понятие у артистов как театр-дом.
– Что такое театр-дом? Это такая палка о двух концах. Театр-дом легко превращается в театр-клетку и театр-секту. Например, БДТ товстоноговский был театром-домом. Но он никогда не декларировал этого. Но я знал и другие театры, где диктатор-режиссер, заставлял артистов писать сочинения на тему «Как я провел лето», «Что я думаю про Витю или про Сашу» и еще про кого-то, и это превращалось не просто в описание внутренней жизни артиста, а в какие-то доносы, я и такие случаи знал. Такой способ был узнать настроения в труппе, до периода социальных сетей. Такой театр мне претит, он мне неинтересен, я его даже боюсь. Монополия на мою жизнь принадлежит только мне. Пойти за талантливым человеком, за человеком, который создает свой мир за гением – это всегда безумно интересно, но власть у гения может быть над моим талантом, он может им управлять, но он никогда не будет управлять моей свободой, моей жизнью и моими поступками.
Я недавно работал в одном театре, в котором мы арендовали площадку, и там был просто мой концерт. Это маленький, очень элитарный и известный в Москве театр. Я зашел в гримерную... Театр потрясающе придуман, вылизан внутри, он действительно такой «дом» в хорошем смысле слова, место, куда хочется приходить. И если люди там проводят огромное количество времени, то к чести руководителя этого театра, надо сказать, что для этого все условия созданы, чтобы людям в нем было хорошо во всех смыслах. И глазу чтобы было хорошо, и в бытовом смысле чтобы было хорошо. Я зашел в гримерные, сначала в одну, потом во вторую, потом в третью, когда мне предложили выбрать гримерку, в которой я буду переодеваться. Я никак не мог понять, что меня смутило. Потом смотрю, в одинаковом положении: слева ручка, у всех открытая роль, справа какой-то аксессуар гримерной. Все в одинаковом порядке лежит. Как в армии было, когда я служил. Потом смотрю, и фотографии какие-то есть. Потом я понял, что меня «ломало». Там есть фотографии Станиславского, художественного руководителя, есть какие-то сцены из спектаклей, есть какие-то знаковые персоны из истории мирового театра, но там нет только одного – там нет личных фотографий артиста. Ни одной, ни с другом, ни с мамой, ни с женой. А ведь гримерный столик – это личное пространство человека, маленькое, крошечное, но личное. А ему в этом отказано. То есть вы свою жизнь вне театра должны выкинуть, вытереть о половик, войдя в театр, забыть? Потому что настоящая ваша жизнь – это театр? Я могу ходить в такой театр на спектакли, но я не могу служить такому театру. Я не людей осуждаю, я говорю о своем выборе.
А вот в табаковский МХТ мне просто хотелось приходить. Вот такому непростому человеку, тяжело сходящемуся с людьми, мне в нем было весело, классно, комфортно. Там все актеры высочайшего уровня. Не надо было доказывать ничего, потому что ты попадал в этот театр, именно потому что ты что-то уже доказал. Какая-то такая интересная стадия, ты попадаешь туда уже немолодым человеком, она продлевает твою жизнь, и тебе хорошо, и, конечно, очень ответственно. Табаков был непростой судья, но мне было очень классно, для меня это был золотой период. Я знаю, что кто-то называл это «театр-гастроном», так нелюбимый многими критиками и кое-каким начальством. Театральный супермаркет, где каждый может с любой полки достать нужный ему продукт, имею в виду спектакль. Да и мне там не все нравилось в смысле спектаклей. Но атмосфера и вот это поощрение абсолютно разного – от элитарного до мейнстрима – это было очень симпатично, и театр вовсе не был разделен на разные труппы внутри. Но даже если это и было, то совершенно не ощущалось в атмосфере.
– Да, в какой-то момент МХТ в этом обвиняли.
– Конечно, обвиняли, что не было какой-то цельной, единой программы, что в театре был выветрена была жизнь человеческого духа... Скуки не было в этом театре, а не жизни человеческого духа! Вы забыли слова Станиславского, критики? «Проще, легче, выше, веселее» – вот слова, которые должны быть написаны над входом в каждый театр. Это же не я сказал, а Станиславский. Я очень любил Табакова. Он был очень разный, очень непростой, но он мне дорог вот этим масштабом, отсутствием сектантского подхода, на самом деле, очень скучного. С Табаковым в театре было нескучно!
Как он скромно с выразительной точки зрения играл в богомоловском спектакле «Юбилей ювелира», как сосредоточено, как тонко, как мягко. Артист с такой амплитудой, который может быть предельно гротесковым, как пронзительно и обескураживающе просто он играл…
– Хорошо, что этот спектакль записали. Хотя, конечно, видео не способно передать...
– Нет-нет, надо сказать, что так как в этом спектакле используется видео, постоянно работающая камера, титрование и так далее, то как раз то, что он снят, это не противоречит стилистике. Другое дело, что можно снять так или иначе, но спасибо, что снят!
– Вы сказали, что вы сложный, трудно сходящийся с людьми человек.
– Я очень легко схожусь со зрителями через камеру. С коллегами – сложнее. Потому что я, в общем, абсолютно не изменился с 17 лет. Я схожусь тяжело с коллегами не в силу дурного характера... В кадре – нет, на съемочной площадке всё иначе, но в театре – из-за вечной своей неуверенности в себе. Хотя я оснащенный, мастеровитый актер, но как только я попадаю в театр, я каждый раз начинаю любую работу с нуля. Я таким не был в 17 лет, но в 21 год, я был выбит в БДТ первыми читками, потому что мы не очень были готовы к театру-заводу. Когда ты приходишь на читку, там артисты сразу выдавали результат, очень ценился смех, и меня это жутко зажимало и сковывало. И вот эти атавизмы, вот эти мне из прошлого «приветы», сохраняются. Это не потому что я какой-то угрюмый человек. Я обожаю партнера, он для меня и на сцене, и в кадре – спасательный круг. Чем лучше играет партнер, тем лучше я буду играть. Поэтому я очень люблю сильных партнеров, я ненавижу гарцевать на фоне коллег. Но сольную историю, такую эстрадно-драматическую, когда я один выхожу на сцену, я тоже очень люблю! Со зрителями я схожусь очень легко.
У меня был однажды очень смешной случай, я был ведущим церемонии «Золотой орел». Среди гостей был Евгений Евтушенко, он что-то вручал кому-то. Он специально прилетел из Америки, а потом обратно улетел читать лекции о русской поэзии. Так вот, в конце праздника он подошел ко мне очень серьезно, как будто он что-то важное хотел сказать, и сказал: «Как вас зовут? Юрий? Вы знаете, я за вами наблюдал, мне кажется, вам имеет смысл пойти работать на телевидение. Вы потрясающе общаетесь с аудиторией и вызываете огромное доверие!» Вы знаете, я не засмеялся, мне так понравилось, что он это сказал! Я сказал: «Спасибо вам огромное». Это было лет десять назад, и меня это очень тронуло. Конечно, он вовсе не обязан был знать меня. Важно, что я его хорошо знал!
– Вы сказали, что партнеры в театре и в кино – это очень важно, и важен зритель. Но на съемочной площадке кардинально другой процесс, в театре сразу есть зритель, а в кино...
– Да, способ общения отличается, конечно, но все равно зритель присутствует. Во всяком случае в «Городке» он для меня присутствует. Прежде всего, партнер, история, совсем другие выразительные средства используешь. Кино скупее, поскольку крупные планы и прочее. Но как зритель не присутствует в кино?! Ведь ради него это снимается!
– Какие театральные события прошлого года для вас были самыми значимыми?
– На вашей премии многие использовали сцену для того, чтобы объясниться в любви Римасу и его спектаклю «Война и мир». Я уверен, что он поставил великий спектакль! Я еще не видел, но я его уже люблю. Из каких-то обрывков, из каких-то рассказов я чувствую, что это абсолютно мой спектакль. При всем аскетизме, который есть на сцене... Я с такой любовью, с таким наслаждением слушаю мнения о «Войне и мире», я их слышал уже десятки и все какие-то пронзительные, людей этот спектакль потряс до глубины души. А я думаю, что не увижу для себя что-то революционное, а почти наоборот, я увижу что-то родное. Мне так кажется. Вот как можно ответить на вопрос – какой театр ты любишь? В данном случае – тот, в котором ты еще не был.
– Значит, вы любите предыдущие спектакли Римаса Туминаса?
– Мы же все учились в одно время: и Някрошюс – у Гончарова, Туминас – у Кнебель, я – у Ливертова. Мы все – одно поколение, с разницей в год-два, мы помним друг друга по ГИТИСу. У Туминаса – гениальный спектакль «Дядя Ваня», это один из моих самых любимых. Два раза его смотрел с небольшой разницей во времени. Просто понял, что хочу еще раз его увидеть.
– Не часто бывает, чтобы актер ходил в театр несколько раз на один спектакль.
– Потому быть зрителем этого спектакля – для меня было абсолютное счастье! Я вот такие чувства испытывал на спектаклях Товстоногова и Эфроса. В общем, я кое-что посмотрел в жизни. Видел спектакли Питера Брука, Стреллера… А в десять лет видел на сцене Марселя Марсо во время его гастролей в Одессе. Это, кстати, был почти первый раз, когда я побывал в театре. Помню, выходил какой-то старичок с табличками, на которых были названия миниатюр – «В парке», «В кафе» – и уходил, а потом появлялся Марсель Марсо... И начиналось чудо. Один человек на сцене, но какое это чудо!
– Это и повлияло на ваш выбор профессии?
– Нет, я задолго до этого решил, что буду артистом, года в четыре или в пять. А в десять – просто пошел убедиться, что сделал правильный выбор.
