За «Опасные связи» – «соблазнительный» роман в письмах Шодерло де Лакло – режиссер Егор Перегудов взялся как шеф-повар и приготовил спектакль по рецептам, в общем-то знакомым фоменкам: вынул из переписки героев тонкий психологизм с причудливым узором и игровую стихию, маскировку «точек зрения» – но «сервировал» это так эффектно и неожиданно, что «вкусная» инсталляция переигрывает актёров.
Если режиссёр нашел своего художника, значит – нашёл свое лицо. Егору Перегудову повезло – с Владимиром Арефьевым, главным художником МАМТа, а теперь и Маяковки, он выпустил уже серию спектаклей с головокружительными версиями пространства. В РАМТе, на «Снах моего отца», оно буквально кружит зрителей на поворотном круге сцены, по метафизическому «треку». В МХТ им. Чехова опять кружит голову, только уже запахом сена, устилающего все подмостки.
Ну, а для премьеры в «Мастерской Петра Фоменко» Арефьев в паре с Перегудовым придумали 20-метровую инсталляцию, способную вызвать чувственный восторг – бесконечно длинный стол, сервированный как на натюрмортах французских и голландских мастеров XVIII века. Фрагменты целого ряда картин – с теплым тонами, игрой света на поверхности предметов – воссоздали буквально. Для «дегустации с одним антрактом» каждый раз закупают свежую клубнику, ароматные дыни, гроздья винограда – и далее по списку, который «множит» возбуждающую красоту и число ассоциаций. Надкусанные пироги нашпигованы запретными желаниями. Раскрытый инжир наполнен бесстыдством. Страх и трепет тоже есть – спрятаны в раковинах с нежными устрицами…
Разглядывать и разгадывать эти гастрономические композиции можно долго, а главное – вблизи: на «Опасных связях» предусмотрено всего два ряда. Перегудов и Арефьев шутят, что это их «самый элитарный» спектакль. Интимность максимально камерного пространства делает зрителей «соглядатаями», а игре актеров на одном только «крупном плане» добавляет пикантности. В общем момент щекотливой неловкости не исключается – и используется в качестве приправы к «аппетайзерам», «основным блюдам» и «десертам». Именно так в соответствии с жанром названы все участники спектакля.
Полина Кутепова и Томас Моцкус играют двух гуру в «науке любви», теоретиков и практиков – Маркизу де Мертей и виконта де Вальмона. Оба – абсолютные рекордсмены по числу любовных связей, что никак не сказываются на их репутации и положении в свете. Оба перепробовали всё и до крайности пресыщены – это видно сразу: в тарелке они ковыряются не глядя и неохотно. Так же бесстрастно, в подчеркнуто элегантной манере, снимают пробу со своих «жертв». Даже «любовь к войне и война в любви» их уже не слишком будоражит. Совсем иначе «настроены» Сесиль (Дарья Коныжева), юная невеста, воспитанная в монастыре, и мадам де Турвель (Серафима Огарева), замужняя и богобоязненная молодая женщина.
Малышка Сесиль – сама неопытность. Но желание попробовать, познать свою женскую природу берёт верх над неиспорченностью. Жажда познания так сильна, что эта девочка готова зубами сдирать цедру с апельсина и с досады вгрызаться в лимон. Но это ещё до первого поцелуя и мастер-класса маркизы. Целоваться та научит, надкусывая помидоры – чувственно и аккуратно: ни капли не уронит с губ. Сесиль и её карикатурно робкого поклонника (Рифат Аляутдинов) она, как Адама и Еву, еще не знавших греха, заразит похотью, подтолкнет к «воронке» наслаждений (только мальчика возьмет себе, а девочку отдаст виконту). Ну а дальше – белые чулки, ночные сорочки, растрепанные волосы…Уже не до лимона.
Сидеть на строгой диете, давить руками сок из огурцов – это умеет только президентша де Турвель. Вальмону, в котором проснулся аппетит Дон Жуана, – потому как «нет соблазна без преград, каждое наслаждение есть сделка с запретами», – она проповедует ЗОЖ и предлагает палки сельдерея вместо алкоголя. Уверяет себя, что любит мужа. Чтобы устоять, хватается за пустоту. Борется с собой. Томится, как блюдо высокой кухни, пока, наконец, не размякнет – и не подаст сама себя. Точнее – свое горячее чувство.
Но если уж говорить про «основное блюдо», поданное фоменками, так это, на самом деле, чувство, которое связывает маркизу и виконта. Оно намного сложнее и утонченного распутства, которое практикуют оба, и «вечной любви», о которой Вальмонт говорил госпоже де Трувель, заполучив, наконец, для дегустации свою «дичь». В любовь с президентшей он только играет – да, «повышая ставки», с гораздо большим азартом, чем обычно, и с большей отдачей, но не «до полной гибели всерьез», как Джон Малкович в экранизации «Опасных связей». А вот отношения с маркизой де Мартей, хоть и «стоят на паузе», как вино с многолетней выдержкой, способны подарить тонкие оттенки вкуса и аромата, которые не сравнятся ни с чем – и не с кем.
Это нечто большее, чем просто связь. Это взаимозависимость и тоска друг по другу, в которой ни один не готов признаться, прежде всего, себе. Но она все-таки «просачивается» в каждом письме – и настойчиво звучит в «Плаче нифмы» Монтеверди (а оплакивает та утраченную любовь). Лейтмотив спектакля, по сути, озвучивает «немую партию» Полины Кутеповой, где смешаны «лёд и пламя», рассудочность, внешняя сдержанность и ревность, съедающая изнутри. Обжигающая горечь потери, очевидно, очень портит маркизе аппетит: настольные излишества ей так же неинтересны, как несколько любовников, которые заменили Вальмона. Все эти омары, морские ежи ей не нужны от слова «совсем», и она бы уже вычеркнула их из меню, если бы не была убежденной феминисткой.
Де Мертей может позволить себе всё, что угодно, только не быть слабой. И все-таки…надо видеть, как маркиза становится третьей на свидании двоих и медленно, как пух тополя, падает в объятия Вальмона. Потеряв равновесие, падает спиной, как и президентша, только не первым, а вторым номером. Она всего лишь дублёр, а как бы ей хотелось поменяться местами... На мадам де Турвель она оглядывается, как на себя прошлую. На её замедленное, как в рапиде, падение, смотрит, как на своё. И одна эта сцена говорит о маркизе больше, чем все её письма вместе взятые.
Если режиссёр нашел своего художника, значит – нашёл свое лицо. Егору Перегудову повезло – с Владимиром Арефьевым, главным художником МАМТа, а теперь и Маяковки, он выпустил уже серию спектаклей с головокружительными версиями пространства. В РАМТе, на «Снах моего отца», оно буквально кружит зрителей на поворотном круге сцены, по метафизическому «треку». В МХТ им. Чехова опять кружит голову, только уже запахом сена, устилающего все подмостки.
Ну, а для премьеры в «Мастерской Петра Фоменко» Арефьев в паре с Перегудовым придумали 20-метровую инсталляцию, способную вызвать чувственный восторг – бесконечно длинный стол, сервированный как на натюрмортах французских и голландских мастеров XVIII века. Фрагменты целого ряда картин – с теплым тонами, игрой света на поверхности предметов – воссоздали буквально. Для «дегустации с одним антрактом» каждый раз закупают свежую клубнику, ароматные дыни, гроздья винограда – и далее по списку, который «множит» возбуждающую красоту и число ассоциаций. Надкусанные пироги нашпигованы запретными желаниями. Раскрытый инжир наполнен бесстыдством. Страх и трепет тоже есть – спрятаны в раковинах с нежными устрицами…
Разглядывать и разгадывать эти гастрономические композиции можно долго, а главное – вблизи: на «Опасных связях» предусмотрено всего два ряда. Перегудов и Арефьев шутят, что это их «самый элитарный» спектакль. Интимность максимально камерного пространства делает зрителей «соглядатаями», а игре актеров на одном только «крупном плане» добавляет пикантности. В общем момент щекотливой неловкости не исключается – и используется в качестве приправы к «аппетайзерам», «основным блюдам» и «десертам». Именно так в соответствии с жанром названы все участники спектакля.
Полина Кутепова и Томас Моцкус играют двух гуру в «науке любви», теоретиков и практиков – Маркизу де Мертей и виконта де Вальмона. Оба – абсолютные рекордсмены по числу любовных связей, что никак не сказываются на их репутации и положении в свете. Оба перепробовали всё и до крайности пресыщены – это видно сразу: в тарелке они ковыряются не глядя и неохотно. Так же бесстрастно, в подчеркнуто элегантной манере, снимают пробу со своих «жертв». Даже «любовь к войне и война в любви» их уже не слишком будоражит. Совсем иначе «настроены» Сесиль (Дарья Коныжева), юная невеста, воспитанная в монастыре, и мадам де Турвель (Серафима Огарева), замужняя и богобоязненная молодая женщина.Малышка Сесиль – сама неопытность. Но желание попробовать, познать свою женскую природу берёт верх над неиспорченностью. Жажда познания так сильна, что эта девочка готова зубами сдирать цедру с апельсина и с досады вгрызаться в лимон. Но это ещё до первого поцелуя и мастер-класса маркизы. Целоваться та научит, надкусывая помидоры – чувственно и аккуратно: ни капли не уронит с губ. Сесиль и её карикатурно робкого поклонника (Рифат Аляутдинов) она, как Адама и Еву, еще не знавших греха, заразит похотью, подтолкнет к «воронке» наслаждений (только мальчика возьмет себе, а девочку отдаст виконту). Ну а дальше – белые чулки, ночные сорочки, растрепанные волосы…Уже не до лимона.
Сидеть на строгой диете, давить руками сок из огурцов – это умеет только президентша де Турвель. Вальмону, в котором проснулся аппетит Дон Жуана, – потому как «нет соблазна без преград, каждое наслаждение есть сделка с запретами», – она проповедует ЗОЖ и предлагает палки сельдерея вместо алкоголя. Уверяет себя, что любит мужа. Чтобы устоять, хватается за пустоту. Борется с собой. Томится, как блюдо высокой кухни, пока, наконец, не размякнет – и не подаст сама себя. Точнее – свое горячее чувство.
Но если уж говорить про «основное блюдо», поданное фоменками, так это, на самом деле, чувство, которое связывает маркизу и виконта. Оно намного сложнее и утонченного распутства, которое практикуют оба, и «вечной любви», о которой Вальмонт говорил госпоже де Трувель, заполучив, наконец, для дегустации свою «дичь». В любовь с президентшей он только играет – да, «повышая ставки», с гораздо большим азартом, чем обычно, и с большей отдачей, но не «до полной гибели всерьез», как Джон Малкович в экранизации «Опасных связей». А вот отношения с маркизой де Мартей, хоть и «стоят на паузе», как вино с многолетней выдержкой, способны подарить тонкие оттенки вкуса и аромата, которые не сравнятся ни с чем – и не с кем.Это нечто большее, чем просто связь. Это взаимозависимость и тоска друг по другу, в которой ни один не готов признаться, прежде всего, себе. Но она все-таки «просачивается» в каждом письме – и настойчиво звучит в «Плаче нифмы» Монтеверди (а оплакивает та утраченную любовь). Лейтмотив спектакля, по сути, озвучивает «немую партию» Полины Кутеповой, где смешаны «лёд и пламя», рассудочность, внешняя сдержанность и ревность, съедающая изнутри. Обжигающая горечь потери, очевидно, очень портит маркизе аппетит: настольные излишества ей так же неинтересны, как несколько любовников, которые заменили Вальмона. Все эти омары, морские ежи ей не нужны от слова «совсем», и она бы уже вычеркнула их из меню, если бы не была убежденной феминисткой.
Несмотря на пресыщенность, маркиза не изменяет своим принципам: подчинять мужчин, доказывать свое превосходство, разрешать себе то, что женщинам не дано. «Я рождена для того, чтобы мстить за свой пол и порабощать ваш», – ну, чем не феминистский лозунг?
Де Мертей может позволить себе всё, что угодно, только не быть слабой. И все-таки…надо видеть, как маркиза становится третьей на свидании двоих и медленно, как пух тополя, падает в объятия Вальмона. Потеряв равновесие, падает спиной, как и президентша, только не первым, а вторым номером. Она всего лишь дублёр, а как бы ей хотелось поменяться местами... На мадам де Турвель она оглядывается, как на себя прошлую. На её замедленное, как в рапиде, падение, смотрит, как на своё. И одна эта сцена говорит о маркизе больше, чем все её письма вместе взятые.
