Ночь. Тишина. Вероника и Борис, сияющие, в белом, нежно прощаются до завтра. Нет, до четверга. Гулкость их шагов разносится по залу преувеличенно-театральным звуковым акцентом. И также «предательски» далеко разлетается нежный шепот прощальных слов. Счастье влюбленных.
В Свердловском академическом театре драмы премьера – «Летят журавли» по одноименному сценарию и пьесе «Вечно живые» Виктора Розова. Режиссер Дмитрий Зимин, художник Владимир Кравцев.
Сила спектакля в деталях, тончайших намеках и полутонах, резких тревожных всполохах света и музыки, невидимых, но явно ощутимых нитях, протянутых через сцены и связующих смыслы, неявные для персонажей, но доходящие до самого сердца зрителей. В акцентированной гулкости шагов влюбленных таится и нежность расставания, и желание запомнить каждое мгновение встречи, их непредчувствие грядущей беды и расставания. В отличие от них мы знаем, что завтра была война…
Детально разработанная партитура спектакля Дмитрия Зимина родственна звучащей в спектакле музыке Рахманинова в живом исполнении артиста Ильдара Гарифуллина. Та же мощность посыла и глубина смыслов, продуманность расставленных акцентов, высота полета и красота звучания.
Черный полупрозрачный суперзанавес последовательно нарезает эпизоды спектакля, наслаивая живые картины по ту и другую его сторону. Красив и полон смысла киношный прием, когда следующий эпизод плавно вытесняет другой, будто проступающее изображение на негативе фотокарточки. Такова, например, сцена выхода солдат. С одной стороны, просто плавный переход от картин мирной жизни к происходящему на фронте. С другой – полное глубокого смысла послание.
В первом акте большую часть сцены занимают стройные ряды белых противотанковых ежей. Они могут выглядеть совсем «мирными» в обстановке квартиры Бороздиных, но в тревожных всполохах света и музыки приобретают угрожающие, почти черные оттенки. Их ощетинившиеся «иглы» неумолимо организуют пространство, оттеняя и оттесняя в центр сцены рояль и маленькое уютное пространство комнаты Бороздиных. Мир любви, в который совсем скоро ворвется война.
Да разве мы б прожили друг без друга…
Вероника. Тоненькая, смешная Белка, игривая, беспечная, капризная и бесконечно трогательная. До войны в этом ее женская сила и счастье. Но эти же качества оборачиваются для нее проклятием и непоправимой бедой. Героиню Анны Минцевой можно и, наверное, логично осуждать, ведь во время войны все вокруг становятся сильными, включаются в битву за победу, а она не может.
Узнала об уходе Бориса на фронт. Надула губки. Отвернулась. «Хочу побыть одна». Так нелепо, непоправимо опоздала. Повисла камнем тяжесть невысказанных слов, неотданного подарка, непрощания с любимым. Непостижимо и чудовищно. Одна надежда – возвращение Бориса. Но зритель знает сюжет. Он знает, что Борис не вернется, а значит, Веронике не выбраться из этой пропасти. Война разрушает ее изнутри. Разрушает духовно. Возводит непреодолимую стену между нею и прагматичными, сильными, правильными Бороздиными.
Актриса играет свою Веронику нервно, импульсивно, делая почти ощутимо видимыми рваные раны души девушки-ребенка, оказавшейся неготовой к такому испытанию. Да и можно ли быть готовой к такому? Парадокс, но даже знающий финал зритель, сопереживая горю Вероники, вместе с ней отчаянно надеется на чудо, на счастливый финал! Эту надежду подсказывает режиссер, например, в одной из красивейших сцен спектакля, когда Марк, несчастный, влюбленный, бунтующий, с неистовой силой исполняет на рояле музыку Рахманинова среди темнеющих из черноты противотанковых ежей. В луче света Вероника мучительно и с надеждой смотрит ввысь, будто только где-то там есть та самая спасительная соломинка. Ее мощный посыл в зрительный зал прорезает отделяющий ее от зала черный супер, поднимается на недосягаемую высоту и… резкая тишина. А после неумолимый метроном начинает отсчитывать последние минуты жизни Бориса.
Процесс внутреннего разрушения Вероники Анна Минцева играет отчаянно, последовательно увеличивая градус надлома, уводя свою героиню на самый край, к полной катастрофе, бунту против Марка, Бороздиных, целого мира.
Драматург Виктор Розов милосерднее режиссера Дмитрия Зимина. Мучительнее всего для Вероники неизвестность. В пьесе Розов дарит ей радость узнавания об обстоятельствах смерти Бориса через рассказ спасенного им сослуживца. В спектакле этот рассказ тоже есть, но Зимин выстраивает действие так, что узнавание приходит только к зрителю. Семья Бориса и Вероника по-прежнему остаются в неведении. Зритель мучительно ждет, что вот сейчас Володя упомянет имя, да хоть название конфетки, но нет… Родные уже никогда не узнают, как погиб Борис.
Таким образом, режиссер натягивает струны сострадания в зале, поднимая градус накала до предела. И только в финале друг Бориса Степан вручает Веронике ее фотокарточку – последнее, что осталось у него от друга. Борис умер, ждать больше нечего. Лаконичная, пронзительная сцена без слов. Ее немой вопрос. Его немой ответ. Поняла. Ее склоненная голова уткнулась ему в грудь. Тишина.
Рояль и лампа под зеленым абажуром
Рояль и зеленая лампа – стержень спектакля, знак устойчивости мира, семейного уюта, поэзии, интеллигентности. Через музыку, приглушенный свет зеленого абажура транслируются и токи любви, и тревога, и гнев, и боль. Вокруг этой точки организуется действие спектакля, от нее отталкивается и к ней возвращается.
Линия Марка не менее драматична, чем путь Вероники. Важно, что Ильдар Гарифуллин удивительно органично попадает в роль собственной психофизикой, приглушенно-надмирным тембром голоса, врожденной интеллигентностью.
Важно, что артист играет на рояле вживую. Музыка проходит через его пальцы как электрический ток, замыкая на нем главные энергетические точки спектакля. Через музыку транслирует артист внутренний мир своего героя, его страдания и надежду. Даже в тот момент, когда музыки нет, а он, например, выстукивает ее на столе, на «воображаемом» рояле, она звучит красноречивее слов!
В пьесе Виктора Розова Марк однозначно отрицательный персонаж. В спектакле Дмитрия Зимина акценты смещены и звучат в новом свете. Добровольцы уходят на фронт. Он остается у рояля, у зеленой лампы. Там, на фронте, он абсолютно бесполезен. Здесь он ценен. У рояля его сила и спасение. Не случайно мягкий свет зеленой лампы всегда в центре. Он не гаснет. Как и музыка. Все действие спектакля концентрируется через этот рояль и Марка перед ним.
Рядом с ним находят силы жить не только потерявшиеся интеллигенты типа Монастырской и ее компании (так их трактует Зимин и совсем не так – Розов). Искусство и война – отдельный большой образ в спектакле, высвечивающий роль интеллигенции, людей искусства в новом свете. В финале вернувшиеся с войны солдаты и встречающие их мирные жители собираются вокруг рояля, за которым сидит Марк. В этом ответ Дмитрия Зимина о роли и значении человека искусства на войне.
Вероника и Борис снова вместе. Как и в первой сцене спектакля, они снова вместе. Игра черного и белого в их неразделимых фигурах в полумраке условного ночного московского дворика. Но теперь, в повторившейся сцене прощания влюбленных – до завтра, нет, до четверга – в той же гулкости шагов и нежного шепота звучит уже настоящий трагический гимн любви, для которой даже смерть – не конец. И тогда в белых противотанковых ежах вдруг проступают очертания белых журавлей, победно раскинувших свои сильные крылья. Журавлики-кораблики летят под небесами…
В Свердловском академическом театре драмы премьера – «Летят журавли» по одноименному сценарию и пьесе «Вечно живые» Виктора Розова. Режиссер Дмитрий Зимин, художник Владимир Кравцев.
Сила спектакля в деталях, тончайших намеках и полутонах, резких тревожных всполохах света и музыки, невидимых, но явно ощутимых нитях, протянутых через сцены и связующих смыслы, неявные для персонажей, но доходящие до самого сердца зрителей. В акцентированной гулкости шагов влюбленных таится и нежность расставания, и желание запомнить каждое мгновение встречи, их непредчувствие грядущей беды и расставания. В отличие от них мы знаем, что завтра была война…Детально разработанная партитура спектакля Дмитрия Зимина родственна звучащей в спектакле музыке Рахманинова в живом исполнении артиста Ильдара Гарифуллина. Та же мощность посыла и глубина смыслов, продуманность расставленных акцентов, высота полета и красота звучания.
Черный полупрозрачный суперзанавес последовательно нарезает эпизоды спектакля, наслаивая живые картины по ту и другую его сторону. Красив и полон смысла киношный прием, когда следующий эпизод плавно вытесняет другой, будто проступающее изображение на негативе фотокарточки. Такова, например, сцена выхода солдат. С одной стороны, просто плавный переход от картин мирной жизни к происходящему на фронте. С другой – полное глубокого смысла послание.
В первом акте большую часть сцены занимают стройные ряды белых противотанковых ежей. Они могут выглядеть совсем «мирными» в обстановке квартиры Бороздиных, но в тревожных всполохах света и музыки приобретают угрожающие, почти черные оттенки. Их ощетинившиеся «иглы» неумолимо организуют пространство, оттеняя и оттесняя в центр сцены рояль и маленькое уютное пространство комнаты Бороздиных. Мир любви, в который совсем скоро ворвется война.Да разве мы б прожили друг без друга…
Вероника. Тоненькая, смешная Белка, игривая, беспечная, капризная и бесконечно трогательная. До войны в этом ее женская сила и счастье. Но эти же качества оборачиваются для нее проклятием и непоправимой бедой. Героиню Анны Минцевой можно и, наверное, логично осуждать, ведь во время войны все вокруг становятся сильными, включаются в битву за победу, а она не может.
Узнала об уходе Бориса на фронт. Надула губки. Отвернулась. «Хочу побыть одна». Так нелепо, непоправимо опоздала. Повисла камнем тяжесть невысказанных слов, неотданного подарка, непрощания с любимым. Непостижимо и чудовищно. Одна надежда – возвращение Бориса. Но зритель знает сюжет. Он знает, что Борис не вернется, а значит, Веронике не выбраться из этой пропасти. Война разрушает ее изнутри. Разрушает духовно. Возводит непреодолимую стену между нею и прагматичными, сильными, правильными Бороздиными.Актриса играет свою Веронику нервно, импульсивно, делая почти ощутимо видимыми рваные раны души девушки-ребенка, оказавшейся неготовой к такому испытанию. Да и можно ли быть готовой к такому? Парадокс, но даже знающий финал зритель, сопереживая горю Вероники, вместе с ней отчаянно надеется на чудо, на счастливый финал! Эту надежду подсказывает режиссер, например, в одной из красивейших сцен спектакля, когда Марк, несчастный, влюбленный, бунтующий, с неистовой силой исполняет на рояле музыку Рахманинова среди темнеющих из черноты противотанковых ежей. В луче света Вероника мучительно и с надеждой смотрит ввысь, будто только где-то там есть та самая спасительная соломинка. Ее мощный посыл в зрительный зал прорезает отделяющий ее от зала черный супер, поднимается на недосягаемую высоту и… резкая тишина. А после неумолимый метроном начинает отсчитывать последние минуты жизни Бориса.
Процесс внутреннего разрушения Вероники Анна Минцева играет отчаянно, последовательно увеличивая градус надлома, уводя свою героиню на самый край, к полной катастрофе, бунту против Марка, Бороздиных, целого мира.
Драматург Виктор Розов милосерднее режиссера Дмитрия Зимина. Мучительнее всего для Вероники неизвестность. В пьесе Розов дарит ей радость узнавания об обстоятельствах смерти Бориса через рассказ спасенного им сослуживца. В спектакле этот рассказ тоже есть, но Зимин выстраивает действие так, что узнавание приходит только к зрителю. Семья Бориса и Вероника по-прежнему остаются в неведении. Зритель мучительно ждет, что вот сейчас Володя упомянет имя, да хоть название конфетки, но нет… Родные уже никогда не узнают, как погиб Борис.
Таким образом, режиссер натягивает струны сострадания в зале, поднимая градус накала до предела. И только в финале друг Бориса Степан вручает Веронике ее фотокарточку – последнее, что осталось у него от друга. Борис умер, ждать больше нечего. Лаконичная, пронзительная сцена без слов. Ее немой вопрос. Его немой ответ. Поняла. Ее склоненная голова уткнулась ему в грудь. Тишина.Рояль и лампа под зеленым абажуром
Рояль и зеленая лампа – стержень спектакля, знак устойчивости мира, семейного уюта, поэзии, интеллигентности. Через музыку, приглушенный свет зеленого абажура транслируются и токи любви, и тревога, и гнев, и боль. Вокруг этой точки организуется действие спектакля, от нее отталкивается и к ней возвращается.
Линия Марка не менее драматична, чем путь Вероники. Важно, что Ильдар Гарифуллин удивительно органично попадает в роль собственной психофизикой, приглушенно-надмирным тембром голоса, врожденной интеллигентностью.
Важно, что артист играет на рояле вживую. Музыка проходит через его пальцы как электрический ток, замыкая на нем главные энергетические точки спектакля. Через музыку транслирует артист внутренний мир своего героя, его страдания и надежду. Даже в тот момент, когда музыки нет, а он, например, выстукивает ее на столе, на «воображаемом» рояле, она звучит красноречивее слов!
В пьесе Виктора Розова Марк однозначно отрицательный персонаж. В спектакле Дмитрия Зимина акценты смещены и звучат в новом свете. Добровольцы уходят на фронт. Он остается у рояля, у зеленой лампы. Там, на фронте, он абсолютно бесполезен. Здесь он ценен. У рояля его сила и спасение. Не случайно мягкий свет зеленой лампы всегда в центре. Он не гаснет. Как и музыка. Все действие спектакля концентрируется через этот рояль и Марка перед ним.
Рядом с ним находят силы жить не только потерявшиеся интеллигенты типа Монастырской и ее компании (так их трактует Зимин и совсем не так – Розов). Искусство и война – отдельный большой образ в спектакле, высвечивающий роль интеллигенции, людей искусства в новом свете. В финале вернувшиеся с войны солдаты и встречающие их мирные жители собираются вокруг рояля, за которым сидит Марк. В этом ответ Дмитрия Зимина о роли и значении человека искусства на войне.
Вероника и Борис снова вместе. Как и в первой сцене спектакля, они снова вместе. Игра черного и белого в их неразделимых фигурах в полумраке условного ночного московского дворика. Но теперь, в повторившейся сцене прощания влюбленных – до завтра, нет, до четверга – в той же гулкости шагов и нежного шепота звучит уже настоящий трагический гимн любви, для которой даже смерть – не конец. И тогда в белых противотанковых ежах вдруг проступают очертания белых журавлей, победно раскинувших свои сильные крылья. Журавлики-кораблики летят под небесами…
