РАМТ и Александринский театр начали сезон с новыми главными режиссерами. О приглашении Никиты Кобелева в Александринку стало известно летом, а о том, что Марина Брусникина теперь в команде Молодежного театра – только на сборе труппы. «Театрал» узнал, как двум востребованным режиссерам дались эти решения, и какие задачи перед ними стоят.
МАРИНА БРУСНИКИНА:
– С этого сезона вы и худрук «Практики», и главный режиссер РАМТа. Какие проекты вы оставляете за собой в МХТ им. Чехова?
– «Круг чтения». Эту сессию АРТХАБа я точно должна довести, а дальше посмотрим. Как распределятся силы и время. Конечно, для меня тотальный уход из МХТ – очень тяжелый процесс, потому что там – своя семья, столько людей, столько жизней. Оторваться от всех и сразу невозможно... Но так получается, что я уже сделала концерт для Байконура, со звёздами Художественного театра о звездах. Потом – юбилей МХТ: к 125-летию я должна по «Письмам в Художественный театр» делать спектакль. Это изначальные договоренности. То есть все равно пока надо совмещать старые и новые планы.
– Какие были «за» и «против», когда вы думали над предложением Алексея Бородина?
– Алексей Владимирович так это сказал, так он этот разговор построил, что я увидела – ему это совершенно необходимо. Я поняла, что не могу сказать «нет». Человек 43 года ведет Молодежный театр, у него есть абсолютное не то что представление – убежденность, как это должно быть и как это должно продолжаться. И Бородин видит меня как человека, который не разрушит то, что делал он.
10 лет назад я поставила в РАМТе первый спектакль и так или иначе сосуществую, сотрудничаю с театром. Я их хорошо знаю, они очень хорошо знают меня. Степень нашего понимания друг друга и любви, она высокая. Ну, и прекрасно – так бы и жить дальше, казалось бы... Но я увидела, что нельзя не согласиться на предложение, потому что для Бородина – это подспорье. Он думает, что я буду продолжать, сохранять то, во что он вкладывал столько сил. Понятно, Алексей Владимирович должен работать, конечно, он будет ставить, но ему уже хочется рутинную работу переложить с себя, чтобы просто заниматься творчеством, делать спектакли. Для него, наверно, это была бы комфортная история на данном этапе.
Я просто не смогла отказать и потом уже думала: «Почему?.. У тебя же свой театр…» Да, единственное, я сказала Бородину, что оставлю за собой Школку-студию МХАТ и, конечно, не могу сейчас уйти из «Практики». Он всё понял, принял.
Были ли аргументы «против»? Ну, я так живу. Понимаю, что как би ни хотела не брать новую нагрузку, а, наоборот, сократить количество дел, а, наоборот, заняться собой, здоровьем – жизнь не дает это сделать. Она все время предлагает что-то и порой предлагает то, от чего странно было бы отказываться. И я считаю, пока ты нужен, пока ты можешь сделать что-то хорошее, надо это делать. Тем более, я бесконечно люблю Алексея Владимировича Бородина. Это удивительный человек. И театр этот люблю.
– Какой круг задач он вам очертил на ближайший сезон и на перспективу?
– С одной стороны, сезон в РАМТе уже сложен, но с другой – понятно, что постоянно возникают текущие проблемы: и по репертуару, и по людям. Я себе сказала, что буду потихоньку во всё входить. Потихоньку. Сейчас мне нужно будет отсмотреть все спектакли. Ну, и держать пульс театра: в планах на сезон – очень много событий. Потом возникло предложение поставить «Лето Господне». Начну делать эту работу, о которой мы, на самом деле, сговаривались с Алексеем Владимировичем давно. Она все окладывалась, откладывалась. И вдруг Бородин напомнил: «Вы же хотели ставить роман Ивана Шмелёва. – Действительно, я же хотела. Всё – сделаем». Время подошло.
– Если худрук определяет стратегию театра, создает новые смысловые поля, то что делает главный режиссер? Эта должность есть не везде. В МХТ, например, её нет.
– Во многих театрах сейчас нет и художественного руководителя. Есть директор и главный режиссер, как в Вахтанговском сделали и в «Ленкоме». Причем директор – главный. Это одна модель. А есть другая, когда во главе – художественный руководитель, который опирается на директора. И в принципе возможна модель, как в РАМТе: при худруке есть главный режиссер. Эта идея Алексея Владимировича возникла не сейчас, она возникла, когда он ввел эту должность и позвал Егора Перегудова, чтобы подготовить себе преемника. То есть ему важно, чтобы рядом был человек, которому он со временем сможет передать дела. Как будет дальше, никто не знает – уже не нам решать. Но, по крайнее мере, мы с Бородиным договорились: делаем, что можем.
НИКИТА КОБЕЛЕВ:
– За пару сезонов вы сделали такой карьерный рывок, так зазвучали с премьерами за пределами Маяковки, что, кажется, менять эту востребованность, эту расширенную до Новосибирска географию постановок на осёдлость – не лучшая стратегия. Почему сделали выбор в её пользу?
– Да, действительно, за последнее время я поставил достаточно много спектаклей в разных местах. Много всего интересного происходило. Почему согласился остановиться на одном месте? Во-первых, потому что Александринский театр я знаю изнутри. Сделал здесь спектакль «Тварь» и нашел общий язык с актерами. Во-вторых, Александринка – это имя. Это очень серьезный театр с историей, с великим прошлым и, мне кажется, с интересным настоящим. Тут очень сильная труппа, и я на себе это ощутил, когда случился спектакль, случился контакт. Мне очень близко направление, в котором двигается театр. Это поиск нового, современного театра, основанный на профессионализме. Симбиоз традиции и новаторства, как это постулирует художественный руководитель Валерий Фокин. Для меня тоже важно пространство поиска, и Александринка – то место, где это можно делать.
То есть не было цели именно осесть любой ценой. Очень мало театров, сотрудничать с которыми я согласился бы в подобной форме, и Александринка именно такой театр.
– Какие задачи, на ваш взгляд, должен решать главный режиссер? И какую зону ответственности, круг обязанностей очертил вам Валерий Фокин?
– Кто такой главный режиссер? Каждый по-разному мыслит эту должность, разное в нее вкладывает. Но понятно, что это второй человек в театре, кто бы ни стоял во главе – будь то директор, будь то худрук. Одно время в «Маяковке» я был замом художественного руководителя. И это тоже, наверно, своего рода работа главрежа.
Мой функционал пока уточняется, так как я еще делаю первые шаги внутри театра. Но вообще главный режиссер Александринского театра – это работа не только творческая, но и немножко творчески-организационная: она связана с процессами внутритеатрального взаимодействия – с труппой, с администрацией, между разными составляющими именно внутри театральной структуры. Театр большой – две площадки, поэтому нужен человек, который бы связывал всех и решал вопросы именно с творческой точки зрения. Плюс надо заниматься делами, связанными с формированием труппы, с артистами, с репертуарными планами, вообще с организацией процесса. Художественный руководитель занят больше все-таки внешними вещами – стратегия, развитие, контакты, связи и т.д. Главный режиссер больше завязан на внутритеатральную деятельность.
– Какую премьеру планируете в новом сезоне? На какой материал решили опереться и почему?
– Буду делать «Воскресение» Толстого. Это мой давний замысел. Живу с этим романом уже несколько лет и рад, что Валерий Владимирович откликнулся на мое предложение. Эту идею мы утвердили еще до того, как меня позвали на должность главного режиссера. Я знал, что буду ставить «Воскресение» в наступающем сезоне, а потом уже возникла ситуация с приглашением.
Этот роман для меня важен по разным причинам. Мне кажется, тут есть и прямая актуальность. Но меня всегда интересовал вопрос вины, вопрос, можно ли исправить то зло, которое ты причинил, – и вообще попытки человека поменяться. Может ли он себя перепридумать? Может ли стать другим? Или все-таки есть нечто большее, что определяет нас и нашу сущность? Ну и, конечно, «Воскресение» еще о России, о её состоянии. В романе – более 200 действующих лиц из разных социальных слоев, которые Толстой анализирует и рисует портрет российского общества. Не хочется ставить знак «плюс» или «минус» – остановимся на слове анализ. С одной стороны, это погружение в мир героя, а с другой стороны – масштабное исследование. Из разных судьб, которые идут вроде бы фоном, складывается панорама жизни целой страны. Это, конечно, очень любопытно.
– Если говорить про то звучание, которое сегодня должно идти с нашей сцены, как вам кажется, какой запрос есть у времени, у зрителя?
– Мне кажется, театр, который нужен именно сейчас, – не про развлекательность. С одной стороны, хочется ответить, что есть запрос на то, что давало бы надежду, сохраняло бы некоторую веру в человека, чувство достоинства, в то, что мы люди и в нас есть не сбитые гуманистические настройки. С другой стороны, нужен театр, который задает нам вопросы, может быть, очень неприятные. В целом, мне кажется, важно, чтобы театр сегодня был сегодня живым и не снижал планку своих вопросов. Чтобы он оставался глубоким, сложным, чувственным. Мне кажется, что именно театр может стать глотком свежего воздуха – какой-то правды, честности, серьезного разговора. Это не значит, что он сделается тяжеловесным, глубокомысленным. Он может быть территорией умного, интересного, уникального разговора, когда люди понимают: они слышат со сцены то, что мы сейчас чувствуем. Это, наверно, было всегда. Просто время, в котором мы живем, обостряет эти потребности.
Полную версию читайте в октярьском номере журнала «Театрал»
МАРИНА БРУСНИКИНА:
– С этого сезона вы и худрук «Практики», и главный режиссер РАМТа. Какие проекты вы оставляете за собой в МХТ им. Чехова?
– «Круг чтения». Эту сессию АРТХАБа я точно должна довести, а дальше посмотрим. Как распределятся силы и время. Конечно, для меня тотальный уход из МХТ – очень тяжелый процесс, потому что там – своя семья, столько людей, столько жизней. Оторваться от всех и сразу невозможно... Но так получается, что я уже сделала концерт для Байконура, со звёздами Художественного театра о звездах. Потом – юбилей МХТ: к 125-летию я должна по «Письмам в Художественный театр» делать спектакль. Это изначальные договоренности. То есть все равно пока надо совмещать старые и новые планы.
– Какие были «за» и «против», когда вы думали над предложением Алексея Бородина?
– Алексей Владимирович так это сказал, так он этот разговор построил, что я увидела – ему это совершенно необходимо. Я поняла, что не могу сказать «нет». Человек 43 года ведет Молодежный театр, у него есть абсолютное не то что представление – убежденность, как это должно быть и как это должно продолжаться. И Бородин видит меня как человека, который не разрушит то, что делал он.
10 лет назад я поставила в РАМТе первый спектакль и так или иначе сосуществую, сотрудничаю с театром. Я их хорошо знаю, они очень хорошо знают меня. Степень нашего понимания друг друга и любви, она высокая. Ну, и прекрасно – так бы и жить дальше, казалось бы... Но я увидела, что нельзя не согласиться на предложение, потому что для Бородина – это подспорье. Он думает, что я буду продолжать, сохранять то, во что он вкладывал столько сил. Понятно, Алексей Владимирович должен работать, конечно, он будет ставить, но ему уже хочется рутинную работу переложить с себя, чтобы просто заниматься творчеством, делать спектакли. Для него, наверно, это была бы комфортная история на данном этапе.
Я просто не смогла отказать и потом уже думала: «Почему?.. У тебя же свой театр…» Да, единственное, я сказала Бородину, что оставлю за собой Школку-студию МХАТ и, конечно, не могу сейчас уйти из «Практики». Он всё понял, принял.
Были ли аргументы «против»? Ну, я так живу. Понимаю, что как би ни хотела не брать новую нагрузку, а, наоборот, сократить количество дел, а, наоборот, заняться собой, здоровьем – жизнь не дает это сделать. Она все время предлагает что-то и порой предлагает то, от чего странно было бы отказываться. И я считаю, пока ты нужен, пока ты можешь сделать что-то хорошее, надо это делать. Тем более, я бесконечно люблю Алексея Владимировича Бородина. Это удивительный человек. И театр этот люблю.
– Какой круг задач он вам очертил на ближайший сезон и на перспективу?
– С одной стороны, сезон в РАМТе уже сложен, но с другой – понятно, что постоянно возникают текущие проблемы: и по репертуару, и по людям. Я себе сказала, что буду потихоньку во всё входить. Потихоньку. Сейчас мне нужно будет отсмотреть все спектакли. Ну, и держать пульс театра: в планах на сезон – очень много событий. Потом возникло предложение поставить «Лето Господне». Начну делать эту работу, о которой мы, на самом деле, сговаривались с Алексеем Владимировичем давно. Она все окладывалась, откладывалась. И вдруг Бородин напомнил: «Вы же хотели ставить роман Ивана Шмелёва. – Действительно, я же хотела. Всё – сделаем». Время подошло.
– Если худрук определяет стратегию театра, создает новые смысловые поля, то что делает главный режиссер? Эта должность есть не везде. В МХТ, например, её нет.
– Во многих театрах сейчас нет и художественного руководителя. Есть директор и главный режиссер, как в Вахтанговском сделали и в «Ленкоме». Причем директор – главный. Это одна модель. А есть другая, когда во главе – художественный руководитель, который опирается на директора. И в принципе возможна модель, как в РАМТе: при худруке есть главный режиссер. Эта идея Алексея Владимировича возникла не сейчас, она возникла, когда он ввел эту должность и позвал Егора Перегудова, чтобы подготовить себе преемника. То есть ему важно, чтобы рядом был человек, которому он со временем сможет передать дела. Как будет дальше, никто не знает – уже не нам решать. Но, по крайнее мере, мы с Бородиным договорились: делаем, что можем.
НИКИТА КОБЕЛЕВ:– За пару сезонов вы сделали такой карьерный рывок, так зазвучали с премьерами за пределами Маяковки, что, кажется, менять эту востребованность, эту расширенную до Новосибирска географию постановок на осёдлость – не лучшая стратегия. Почему сделали выбор в её пользу?
– Да, действительно, за последнее время я поставил достаточно много спектаклей в разных местах. Много всего интересного происходило. Почему согласился остановиться на одном месте? Во-первых, потому что Александринский театр я знаю изнутри. Сделал здесь спектакль «Тварь» и нашел общий язык с актерами. Во-вторых, Александринка – это имя. Это очень серьезный театр с историей, с великим прошлым и, мне кажется, с интересным настоящим. Тут очень сильная труппа, и я на себе это ощутил, когда случился спектакль, случился контакт. Мне очень близко направление, в котором двигается театр. Это поиск нового, современного театра, основанный на профессионализме. Симбиоз традиции и новаторства, как это постулирует художественный руководитель Валерий Фокин. Для меня тоже важно пространство поиска, и Александринка – то место, где это можно делать.
То есть не было цели именно осесть любой ценой. Очень мало театров, сотрудничать с которыми я согласился бы в подобной форме, и Александринка именно такой театр.
– Какие задачи, на ваш взгляд, должен решать главный режиссер? И какую зону ответственности, круг обязанностей очертил вам Валерий Фокин?
– Кто такой главный режиссер? Каждый по-разному мыслит эту должность, разное в нее вкладывает. Но понятно, что это второй человек в театре, кто бы ни стоял во главе – будь то директор, будь то худрук. Одно время в «Маяковке» я был замом художественного руководителя. И это тоже, наверно, своего рода работа главрежа.
Мой функционал пока уточняется, так как я еще делаю первые шаги внутри театра. Но вообще главный режиссер Александринского театра – это работа не только творческая, но и немножко творчески-организационная: она связана с процессами внутритеатрального взаимодействия – с труппой, с администрацией, между разными составляющими именно внутри театральной структуры. Театр большой – две площадки, поэтому нужен человек, который бы связывал всех и решал вопросы именно с творческой точки зрения. Плюс надо заниматься делами, связанными с формированием труппы, с артистами, с репертуарными планами, вообще с организацией процесса. Художественный руководитель занят больше все-таки внешними вещами – стратегия, развитие, контакты, связи и т.д. Главный режиссер больше завязан на внутритеатральную деятельность.
– Какую премьеру планируете в новом сезоне? На какой материал решили опереться и почему?
– Буду делать «Воскресение» Толстого. Это мой давний замысел. Живу с этим романом уже несколько лет и рад, что Валерий Владимирович откликнулся на мое предложение. Эту идею мы утвердили еще до того, как меня позвали на должность главного режиссера. Я знал, что буду ставить «Воскресение» в наступающем сезоне, а потом уже возникла ситуация с приглашением.
Этот роман для меня важен по разным причинам. Мне кажется, тут есть и прямая актуальность. Но меня всегда интересовал вопрос вины, вопрос, можно ли исправить то зло, которое ты причинил, – и вообще попытки человека поменяться. Может ли он себя перепридумать? Может ли стать другим? Или все-таки есть нечто большее, что определяет нас и нашу сущность? Ну и, конечно, «Воскресение» еще о России, о её состоянии. В романе – более 200 действующих лиц из разных социальных слоев, которые Толстой анализирует и рисует портрет российского общества. Не хочется ставить знак «плюс» или «минус» – остановимся на слове анализ. С одной стороны, это погружение в мир героя, а с другой стороны – масштабное исследование. Из разных судьб, которые идут вроде бы фоном, складывается панорама жизни целой страны. Это, конечно, очень любопытно.
– Если говорить про то звучание, которое сегодня должно идти с нашей сцены, как вам кажется, какой запрос есть у времени, у зрителя?
– Мне кажется, театр, который нужен именно сейчас, – не про развлекательность. С одной стороны, хочется ответить, что есть запрос на то, что давало бы надежду, сохраняло бы некоторую веру в человека, чувство достоинства, в то, что мы люди и в нас есть не сбитые гуманистические настройки. С другой стороны, нужен театр, который задает нам вопросы, может быть, очень неприятные. В целом, мне кажется, важно, чтобы театр сегодня был сегодня живым и не снижал планку своих вопросов. Чтобы он оставался глубоким, сложным, чувственным. Мне кажется, что именно театр может стать глотком свежего воздуха – какой-то правды, честности, серьезного разговора. Это не значит, что он сделается тяжеловесным, глубокомысленным. Он может быть территорией умного, интересного, уникального разговора, когда люди понимают: они слышат со сцены то, что мы сейчас чувствуем. Это, наверно, было всегда. Просто время, в котором мы живем, обостряет эти потребности.
Полную версию читайте в октярьском номере журнала «Театрал»
