Премьерой драмы «Коварство и любовь» режиссер отметил свое 75-летие. При этом он попытался закольцевать судьбу и вернуться в далекую юность – в те времена, когда текст Шиллера вызывал только лирические ассоциации.
Романтическую драму Шиллера Виктюк впервые поставил в 1970 году в Тверском (тогда Калининском) ТЮЗе. Поставил, как он сам шутит, «к столетию Владимира Ильича Ленина». Узнав о намерениях молодого режиссера, местное начальство тут же вызвало его в обком партии. Длинноволосый блондин в красном польском пиджаке грациозно выскочил на трибуну и без тени смущения заявил ошеломленным членам партии, что поставить «Коварство и любовь» ему завещал… Владимир Ильич Ленин. В доказательство он привел цитату из письма Клары Цеткин Надежде Константиновне Крупской, где Клара сообщает Наде, что «Володя мечтает, чтобы первой культурной акцией советской власти стала постановка драмы Шиллера Kabale und Liebe… Весь этот бред обкомовские работники выслушали в гробовом молчании, но возразить было нечего: так драма Шиллера была разрешена к постановке.
Видимо, руководствуясь ностальгическими чувствами, Роман Григорьевич решил повторить этот подвиг спустя сорок лет. От романтизма Шиллера не осталось и следа – Виктюк сделал жесткий трэш о цинизме и подлости мира, об искушении предательством, о том, как философия червяка разъедает сердца и превращает людей в агрессивных, безжалостных животных, лишенных сострадания и веры.
Черно-белое металлическое убранство сцены, зловещий грим персонажей, сапоги на толстой подошве, затянутые черными платками головы, лающая немецкая стилистика речи под аккомпанемент то группы «Раммштайн», то Марики Рекк – вот главные образы этого лязгающего, оглушающего спектакля (художник Владимир Боер). Главного интригана по имени Вурм Виктюк разрезал пополам – получились два червя (в переводе с немецкого «Вурм» – «червяк»), которые и управляют самыми темными, низкими инстинктами человеческой природы. Червяки проникают внутрь каждого героя и потихоньку начинают грызть его изнутри. Пораженные червями люди на глазах меняют свой облик, превращаясь в бесчувственных прагматичных монстров, для которых самыми ценными из человеческих проявлений остаются лишь ненависть, алчность, властолюбие.
Юный Фердинанд (Игорь Неведров) с этим искушением не справляется и, зараженный червивостью, убивает свою возлюбленную путем отравления принесенного ею лимонада. Единственная чистая душа спектакля – Луиза (Евгения Соляных) – до самого конца будет бороться за Фердинанда, но так и не сможет выдрать его из цепких червивых объятий.
Действие начинается стремительно, стремительно несется сквозь лязганье дверей и шум времени, подстегивается пронзительными зонгами вместо привычных монологов и накрывается огромной нависшей над сценой рубахой-саваном, погребая под собой всех участников. Бог словно отказывается от сотворенного им.
Идея Виктюка считывается очень быстро – жесткий агрессивный напор современного мира выталкивает на поверхность людей совершенно случайных, не способных ни к самопожертвованию, ни к любви. Им неведомы ни стыд, ни раскаяние, они раздирают этот мир на части, как гиены, делят между собой добычу и безжалостно расправляются с теми, кто встает у них на пути.
Жанр спектакля, как определил его режиссер, – «судебное разбирательство». На сцене есть и преступники, и жертвы, и даже орудия убийства. Но нет ни адвокатов, ни обвинителей, как, собственно, нет и самого суда. Видимо, основную долю ответственности за происходящее Виктюк перекладывает на зрителей, требуя от них единственно правильного вердикта. Но тут-то и главная ловушка, в которую заманивает нас режиссер – заманивает червяками, как рыбу. Вряд ли кто из сидящих в зале сможет дать четкие ответы на вопросы: что с нами происходит и кто в этом виноват? Уж слишком глубоко заполз червь сомнения – сомнения в собственной непогрешимости.
Видимо, руководствуясь ностальгическими чувствами, Роман Григорьевич решил повторить этот подвиг спустя сорок лет. От романтизма Шиллера не осталось и следа – Виктюк сделал жесткий трэш о цинизме и подлости мира, об искушении предательством, о том, как философия червяка разъедает сердца и превращает людей в агрессивных, безжалостных животных, лишенных сострадания и веры.
Черно-белое металлическое убранство сцены, зловещий грим персонажей, сапоги на толстой подошве, затянутые черными платками головы, лающая немецкая стилистика речи под аккомпанемент то группы «Раммштайн», то Марики Рекк – вот главные образы этого лязгающего, оглушающего спектакля (художник Владимир Боер). Главного интригана по имени Вурм Виктюк разрезал пополам – получились два червя (в переводе с немецкого «Вурм» – «червяк»), которые и управляют самыми темными, низкими инстинктами человеческой природы. Червяки проникают внутрь каждого героя и потихоньку начинают грызть его изнутри. Пораженные червями люди на глазах меняют свой облик, превращаясь в бесчувственных прагматичных монстров, для которых самыми ценными из человеческих проявлений остаются лишь ненависть, алчность, властолюбие.
Юный Фердинанд (Игорь Неведров) с этим искушением не справляется и, зараженный червивостью, убивает свою возлюбленную путем отравления принесенного ею лимонада. Единственная чистая душа спектакля – Луиза (Евгения Соляных) – до самого конца будет бороться за Фердинанда, но так и не сможет выдрать его из цепких червивых объятий.
Действие начинается стремительно, стремительно несется сквозь лязганье дверей и шум времени, подстегивается пронзительными зонгами вместо привычных монологов и накрывается огромной нависшей над сценой рубахой-саваном, погребая под собой всех участников. Бог словно отказывается от сотворенного им.
Идея Виктюка считывается очень быстро – жесткий агрессивный напор современного мира выталкивает на поверхность людей совершенно случайных, не способных ни к самопожертвованию, ни к любви. Им неведомы ни стыд, ни раскаяние, они раздирают этот мир на части, как гиены, делят между собой добычу и безжалостно расправляются с теми, кто встает у них на пути.
Жанр спектакля, как определил его режиссер, – «судебное разбирательство». На сцене есть и преступники, и жертвы, и даже орудия убийства. Но нет ни адвокатов, ни обвинителей, как, собственно, нет и самого суда. Видимо, основную долю ответственности за происходящее Виктюк перекладывает на зрителей, требуя от них единственно правильного вердикта. Но тут-то и главная ловушка, в которую заманивает нас режиссер – заманивает червяками, как рыбу. Вряд ли кто из сидящих в зале сможет дать четкие ответы на вопросы: что с нами происходит и кто в этом виноват? Уж слишком глубоко заполз червь сомнения – сомнения в собственной непогрешимости.
