В нашумевшей премьере Театра Вахтангова «Евгений Онегин» Виктор Добронравов играет молодого Онегина, образ которого далек от привычных трактовок. У Добронравова получился эгоистичный герой, почти циник, едва ли не злодей, который оказался не способен на искреннее любовное чувство. Он не разглядел в Татьяне «законченности и совершенства» - не увидел ее душевной прелести ни в деревенской глуши, ни в столичном свете. Но любопытно, что сам артист не похож на своего героя. В интервью «Театралу» Виктор Добронравов рассказал о душевной гармонии и о том, как важно научиться правильно расставлять жизненные приоритеты, чтобы… не повторять онегинских ошибок.
– Виктор, главным действующим лицом спектакля Римас Туминас сделал не Евгения Онегина, а Татьяну, которая «русская душою». Как вы восприняли эту идею?
– У Римаса свое видение материала, свое видение Пушкина. Он часто говорит о том, что не нужен текст, не нужны интонации, не нужны какие-то отношения, а нужны истории, нужны люди, которые интересны на сцене, нужны их судьбы. Я играю молодого Онегина и хотя остерегаюсь оценивать, могу точно сказать, что Туминас не любит Онегина. Ему кажется, что и Пушкин его не любил, поскольку даже убить не захотел в конце – пусть мучается.
– А как вы считаете, если бы Онегин жил в наше время, каким бы он был?
– Не знаю. Сейчас общество настолько разностороннее, что я и сам не понимаю, что значит быть современным. Надо разделять взгляды правящей элиты или надо быть в оппозиции, надо быть политичным или аполитичным? Что из этого «современнее»? Каждый выбирает по себе. Поэтому я не знаю. Может быть, он жил бы, как у Пушкина – анахоретом. Сидел бы в каком-нибудь таунхаусе или на даче в Подмосковье и писал стихи, эпиграммы. Или, наоборот, мог быть эпатажным, заниматься светской жизнью, а скорее псевдосветской. Ответ на этот вопрос может быть очень расплывчатым. Никаким, если хотите. Можно набросать несколько разных вариантов, и все они в принципе подойдут.
Опять же в данном случае речь идет не о написанной поэме Александра Сергеевича Пушкина, а о спектакле, который ставит Римас Туминас. А постановки Туминаса – это всегда личный взгляд, личное отношение к автору, отношение к любви, к женщине, к жизни…
– Раз мы заговорили о современности, хочется спросить: насколько вам, как артисту, важно то, что происходит за окном? Иначе говоря, следите ли вы за общественными настроениями, ходите на митинги?
– Нет- нет. Политика мне крайне неприятна. Конечно, мы не должны быть равнодушными к тому, что происходит в государстве, но моя гражданская позиция заключается в том, что я работаю в театре и выхожу на сцену. А нас всегда учили, что сцена – это зеркало общества, и многое из того, что происходит в театре, отражает то, что происходит в обществе. Поэтому я не могу сказать, будто я граждански равнодушен. Но опять же ходить на митинги, кричать, размахивать флагами я не считаю целесообразным.
– Но все же есть вещи, на которые нельзя не обращать внимание…
– Это очень сложный вопрос… Общество, как российское, так и мировое – оно больно. Я считаю глупым, что, например, приезжает Мадонна в Петербург, дает концерт, а ей предъявляют иск в суде за то, что она поддерживает гомосексуальное движение. Это бред! Потому что люди нетрадиционной ориентации такие же граждане, как и все остальные. Но при этом… Подобные скандалы кому-то нужны. Например, во Франции, где хотят принять закон об однополых браках, много мужчин, которые усыновляют ребенка и живут с другим мужчиной. И никакой шумихи вокруг этого нет. Пусть живут, как им нравится. Но если вы мне скажете, что завтра такое же начнется в России, то я заявлю, что нет, в России такого быть не может. Наше общество к этому не готово. У нас другой менталитет, другая страна.
История нашей страны – она совсем другая. Мы сейчас очень молодая нация, потому что та великая страна, великая империя, которой Россия была в начале двадцатого века, разрушена в 1917 году. Потом на протяжении семидесяти лет люди жили в другом мире, на другой планете, мозги, в конце концов, стали другие. А сейчас мы живем в такой стране, где непонятно, что будет завтра.
– Некоторых ваших коллег, между прочим, именно это и настораживает. Например, актер Алексей Серебряков, покидая Россию, тоже говорил, что не понимает общества, в котором живет…
– Лично я уезжать из России не хочу – никогда и не думал об этом. Но есть у меня мечта, чтобы мои дети были гражданами мира: знали несколько иностранных языков, чувствовали себя полноценными людьми в любой стране. Мне очень жаль, но мои родители, мои бабушки, дедушки не могут разговаривать на английском языке, хотя сейчас это просто необходимо. И они в этом смысле обделены очень. Общество должно стремиться к тому, чтобы его граждане расширяли свой кругозор и повышали образование. Таким образом, мы формируем лицо своего человека, своего народа за границей. Потому что мы страна великой культуры. Многие виды искусства числятся за Россией – у нас множество писателей, художников и композиторов с мировым именем. Но поскольку основная масса людей лишена возможности свободно общаться на другом языке, складывается не очень благоприятный портрет выходца из России. Корни этого надо искать в Советском Союзе, когда был «железный занавес», когда мы жили в замкнутом пространстве на этой огромной планете.
– Вы упомянули родителей, и хочется спросить о вашем отце Федоре Добронравове. Не мешает ли вам в творчестве его колоссальная популярность? Как известно, многие актеры не любят, когда их начинают сравнивать друг с другом…
– Эта известность мешает в первую очередь моему отцу. У него очень мало свободного времени, которое он мог бы провести с семьей. И в те редкие часы, когда у него появляется возможность отдохнуть, он не может выйти на улицу. Потому что прохожие буквально атакуют его. И если раньше просто просили автограф, то сейчас, когда у каждого в кармане фотоаппарат или мобильный телефон с камерой, все хотят с ним сфотографироваться. Это как лавина: один человек подошел и… собирается толпа. А отказывать папа не умеет. И это беда. Поэтому популярность ему мешает.
А мне нет – не мешает. Я счастлив и горд, что моего папу любят во всем мире. В какую бы страну мы ни приезжали, у него везде находятся поклонники. Но в плане моего «карьерного» роста – здесь все зависит только от меня.
– Вы, как и ваш отец, очень много работаете – и в театре, и в кино, и в антрепризе…
– И в мюзиклах тоже. У меня были такие проекты, как «Красавица и чудовище» – масштабный проект совместно с голландцами и американцами. Была работа в прекрасном спектакле «Обыкновенное чудо», где я играл министра-администратора. Сейчас я участвую в мюзикле «Любовь и шпионаж» с Ларисой Долиной, играю в музыкальном спектакле «Я – Эдмон Дантес» в постановке Егора Дружинина. Для меня это такая большая страница музыкального театра. Не музыки на сцене, а музыки в театре. Хотя и в Театре Вахтангова у нас тоже есть музыкальные спектакли и танцевальные, и оперетты.
– Судя по тому, что вы успеваете участвовать во всех этих проектах, человек вы очень организованный…
– Откровенно говоря, всегда думал, что я раздолбай, выражаясь интеллигентно. Но вдруг я понял, что перед премьерами или экстренными вводами, когда надо кого-то спасти, не подвести, выручить, у меня начинаются стрессы, я плохо сплю, плохо ем. То есть подхожу к этому очень серьезно и ответственно, сам того не ожидая. Ну конечно, быть организованным в одиночку я бы не смог, есть очень много людей, которые мне помогают в этом. И в театре есть люди, которые занимаются расписанием и в отдельных проектах, и в антрепризе, и в музыкальных спектаклях. Есть те самые бойцы невидимого фронта, которые всегда позвонят, подскажут, напомнят. Об этих людях вообще редко когда заходит разговор, но я хочу сказать им огромное спасибо за все, что они делают. И режиссерскому управлению в театре, и помощникам режиссера на спектаклях.
– Как-то сразу представила вас с «Оскаром» в руках: «Спасибо всем, кто мне помогал, спасибо моим родителям…»
– Я еще не репетировал речь для вручения «Оскара». Но родителям действительно очень благодарен за то, что они нам много помогали и продолжают это делать и сейчас. Когда у нас родилась дочь, моей жене пришлось нелегко. До этого Саша была в центре внимания, и жизнь, работа кипели вокруг нее. А с рождением ребенка она стала постоянно находиться дома, и это было для нее непривычно тяжело. Я не мог помочь ей, потому что, как всегда, много работал. А родители всегда готовы прийти на помощь, остаться с Варей, подстраховать нас. С такими тылами любая проблема решается.
– Многие читатели до сих пор считают вас завидным женихом, вы ведь не афишировали свою свадьбу, не создавали вокруг нее шумихи...
– Никогда не попадал в списки завидных женихов и никогда к этому не стремился. Понимаю, что все это часть профессии – светская жизнь, глянцевые журналы, но мне это совершенно не близко. Я не хочу, чтобы в журналах писали о том, сколько у меня пар обуви, какого цвета кухня и какого размера кровать. Не осуждаю своих коллег, каждый живет по-своему, но это не мое. И так живет вся моя семья. Мой папа артист такой популярности и известности, с которой мало кто может сейчас соперничать. Но, согласитесь, он нигде не тусуется, его сложно увидеть на каком-то мероприятии, если это не премьера, в которой он сам участвует. Папа предпочитает добиться признания своими работами. И любовь зрителей пришла к нему через роли, а не через количество фотографий в глянцевых журналах. Ни я, ни мой брат (актер Иван Добронравов. – «Т»), ни папа не выставляем напоказ свою личную жизнь.
– А вы заметили – в вашей жизни что-то изменилось с рождением дочери?
– Да, появилась внутренняя гармония, о которой я прежде понятия не имел. Раньше жил и все время чего-то ждал: вот сейчас пройдет осень, потом зима, а потом будет весна… Вот здорово. А весна пройдет, вообще будет классно – наступит лето. Вслед за этим наступит осень, затем зима, а потом снова полгода ждать тепла. А сейчас я уже ничего не жду. Мне прекрасно круглый год. И я чувствую себя просто потрясающе. Полюбил осень: грибы, листопад, дача… Зима – здорово: лыжи, снежки, в баньке попариться. То есть море удовольствия. И это помимо работы, которая не прекращается. Потому что заканчивается работа в театре и наступает пора для съемок. Съемки, поездки, гастроли, когда пытаешься выцепить недельку, чтобы отдохнуть с семьей, увидеть родных. Это бесконечный такой клубок, который, собственно, и называется «жизнь».
– У вас день рождения 8 марта, как у Андрея Миронова. Его мама Мария Владимировна, говорила, что «Андрей – подарок женщинам к 8 Марта». А ваша мама так не говорит?
– Нет, но по странному стечению обстоятельств с Мироновым меня связывает не только общий день рождения, но и то, что я играю несколько мироновских ролей. В Театре Вахтангова я играю Флоридора в «Мадемуазель Нитуш». Играл Фигаро в Щукинском училище, где моей партнершей была Саша Стрельцина, дочь Нины Корниенко, исполнительницы роли Сюзанны в спектакле с Мироновым. Потом я играл министра-администратора в «Обыкновенном чуде». Получается, что Андрей Миронов все время рядом со мной.
…Откровенно говоря, я абсолютно не чувствую, что мне уже тридцать лет. Внутренне мне восемнадцать лет. Ощущаю себя мальчиком, и мне кажется, что только неделю назад я окончил институт.
– А уже так много сделано. И сколько еще предстоит. Вы ведь сейчас готовите еще одну премьеру в Театре Вахтангова?
– Да, в конце марта должны выпустить «Школу злословия» Шеридана, где я играю Джозефа Сэрфеса – одного из двух братьев. Ставит пьесу Григорий Дитятковский, замечательный режиссер, с которым интересно работать. У нас есть уникальная возможность узнать другую школу. Он предлагает много необычных ходов, и мы стараемся за ним успевать. Работа обещает быть очень интересной, яркой, музыкальной.
Вообще, получается такой парадокс – когда у артиста много работы, это прекрасно. Но в то же время из-за этого часто страдают близкие люди. И необходимо в какой-то момент успеть остановиться в этом диком вихре и увидеть людей, которые рядом с тобой. Но зачастую не успеваешь этого сделать. Куда-то бежишь, торопишься, не ходишь в театр к папе, нет возможности пойти к брату на премьеру, и бежишь дальше, дальше, и все тебе некогда. Поэтому важно научиться расставлять приоритеты и разбираться в каких-то жизненных ситуациях. Уделять больше внимания своей семье и себе тоже. Вот к этому надо стремиться. Этому я сейчас и учусь.
– У Римаса свое видение материала, свое видение Пушкина. Он часто говорит о том, что не нужен текст, не нужны интонации, не нужны какие-то отношения, а нужны истории, нужны люди, которые интересны на сцене, нужны их судьбы. Я играю молодого Онегина и хотя остерегаюсь оценивать, могу точно сказать, что Туминас не любит Онегина. Ему кажется, что и Пушкин его не любил, поскольку даже убить не захотел в конце – пусть мучается.
– А как вы считаете, если бы Онегин жил в наше время, каким бы он был?
– Не знаю. Сейчас общество настолько разностороннее, что я и сам не понимаю, что значит быть современным. Надо разделять взгляды правящей элиты или надо быть в оппозиции, надо быть политичным или аполитичным? Что из этого «современнее»? Каждый выбирает по себе. Поэтому я не знаю. Может быть, он жил бы, как у Пушкина – анахоретом. Сидел бы в каком-нибудь таунхаусе или на даче в Подмосковье и писал стихи, эпиграммы. Или, наоборот, мог быть эпатажным, заниматься светской жизнью, а скорее псевдосветской. Ответ на этот вопрос может быть очень расплывчатым. Никаким, если хотите. Можно набросать несколько разных вариантов, и все они в принципе подойдут.
Опять же в данном случае речь идет не о написанной поэме Александра Сергеевича Пушкина, а о спектакле, который ставит Римас Туминас. А постановки Туминаса – это всегда личный взгляд, личное отношение к автору, отношение к любви, к женщине, к жизни…
– Раз мы заговорили о современности, хочется спросить: насколько вам, как артисту, важно то, что происходит за окном? Иначе говоря, следите ли вы за общественными настроениями, ходите на митинги?– Нет- нет. Политика мне крайне неприятна. Конечно, мы не должны быть равнодушными к тому, что происходит в государстве, но моя гражданская позиция заключается в том, что я работаю в театре и выхожу на сцену. А нас всегда учили, что сцена – это зеркало общества, и многое из того, что происходит в театре, отражает то, что происходит в обществе. Поэтому я не могу сказать, будто я граждански равнодушен. Но опять же ходить на митинги, кричать, размахивать флагами я не считаю целесообразным.
– Но все же есть вещи, на которые нельзя не обращать внимание…
– Это очень сложный вопрос… Общество, как российское, так и мировое – оно больно. Я считаю глупым, что, например, приезжает Мадонна в Петербург, дает концерт, а ей предъявляют иск в суде за то, что она поддерживает гомосексуальное движение. Это бред! Потому что люди нетрадиционной ориентации такие же граждане, как и все остальные. Но при этом… Подобные скандалы кому-то нужны. Например, во Франции, где хотят принять закон об однополых браках, много мужчин, которые усыновляют ребенка и живут с другим мужчиной. И никакой шумихи вокруг этого нет. Пусть живут, как им нравится. Но если вы мне скажете, что завтра такое же начнется в России, то я заявлю, что нет, в России такого быть не может. Наше общество к этому не готово. У нас другой менталитет, другая страна.
История нашей страны – она совсем другая. Мы сейчас очень молодая нация, потому что та великая страна, великая империя, которой Россия была в начале двадцатого века, разрушена в 1917 году. Потом на протяжении семидесяти лет люди жили в другом мире, на другой планете, мозги, в конце концов, стали другие. А сейчас мы живем в такой стране, где непонятно, что будет завтра.
– Некоторых ваших коллег, между прочим, именно это и настораживает. Например, актер Алексей Серебряков, покидая Россию, тоже говорил, что не понимает общества, в котором живет…
– Лично я уезжать из России не хочу – никогда и не думал об этом. Но есть у меня мечта, чтобы мои дети были гражданами мира: знали несколько иностранных языков, чувствовали себя полноценными людьми в любой стране. Мне очень жаль, но мои родители, мои бабушки, дедушки не могут разговаривать на английском языке, хотя сейчас это просто необходимо. И они в этом смысле обделены очень. Общество должно стремиться к тому, чтобы его граждане расширяли свой кругозор и повышали образование. Таким образом, мы формируем лицо своего человека, своего народа за границей. Потому что мы страна великой культуры. Многие виды искусства числятся за Россией – у нас множество писателей, художников и композиторов с мировым именем. Но поскольку основная масса людей лишена возможности свободно общаться на другом языке, складывается не очень благоприятный портрет выходца из России. Корни этого надо искать в Советском Союзе, когда был «железный занавес», когда мы жили в замкнутом пространстве на этой огромной планете.– Вы упомянули родителей, и хочется спросить о вашем отце Федоре Добронравове. Не мешает ли вам в творчестве его колоссальная популярность? Как известно, многие актеры не любят, когда их начинают сравнивать друг с другом…
– Эта известность мешает в первую очередь моему отцу. У него очень мало свободного времени, которое он мог бы провести с семьей. И в те редкие часы, когда у него появляется возможность отдохнуть, он не может выйти на улицу. Потому что прохожие буквально атакуют его. И если раньше просто просили автограф, то сейчас, когда у каждого в кармане фотоаппарат или мобильный телефон с камерой, все хотят с ним сфотографироваться. Это как лавина: один человек подошел и… собирается толпа. А отказывать папа не умеет. И это беда. Поэтому популярность ему мешает.
А мне нет – не мешает. Я счастлив и горд, что моего папу любят во всем мире. В какую бы страну мы ни приезжали, у него везде находятся поклонники. Но в плане моего «карьерного» роста – здесь все зависит только от меня.
– Вы, как и ваш отец, очень много работаете – и в театре, и в кино, и в антрепризе…
– И в мюзиклах тоже. У меня были такие проекты, как «Красавица и чудовище» – масштабный проект совместно с голландцами и американцами. Была работа в прекрасном спектакле «Обыкновенное чудо», где я играл министра-администратора. Сейчас я участвую в мюзикле «Любовь и шпионаж» с Ларисой Долиной, играю в музыкальном спектакле «Я – Эдмон Дантес» в постановке Егора Дружинина. Для меня это такая большая страница музыкального театра. Не музыки на сцене, а музыки в театре. Хотя и в Театре Вахтангова у нас тоже есть музыкальные спектакли и танцевальные, и оперетты.
– Судя по тому, что вы успеваете участвовать во всех этих проектах, человек вы очень организованный…
– Откровенно говоря, всегда думал, что я раздолбай, выражаясь интеллигентно. Но вдруг я понял, что перед премьерами или экстренными вводами, когда надо кого-то спасти, не подвести, выручить, у меня начинаются стрессы, я плохо сплю, плохо ем. То есть подхожу к этому очень серьезно и ответственно, сам того не ожидая. Ну конечно, быть организованным в одиночку я бы не смог, есть очень много людей, которые мне помогают в этом. И в театре есть люди, которые занимаются расписанием и в отдельных проектах, и в антрепризе, и в музыкальных спектаклях. Есть те самые бойцы невидимого фронта, которые всегда позвонят, подскажут, напомнят. Об этих людях вообще редко когда заходит разговор, но я хочу сказать им огромное спасибо за все, что они делают. И режиссерскому управлению в театре, и помощникам режиссера на спектаклях.
– Как-то сразу представила вас с «Оскаром» в руках: «Спасибо всем, кто мне помогал, спасибо моим родителям…»
– Я еще не репетировал речь для вручения «Оскара». Но родителям действительно очень благодарен за то, что они нам много помогали и продолжают это делать и сейчас. Когда у нас родилась дочь, моей жене пришлось нелегко. До этого Саша была в центре внимания, и жизнь, работа кипели вокруг нее. А с рождением ребенка она стала постоянно находиться дома, и это было для нее непривычно тяжело. Я не мог помочь ей, потому что, как всегда, много работал. А родители всегда готовы прийти на помощь, остаться с Варей, подстраховать нас. С такими тылами любая проблема решается.
– Многие читатели до сих пор считают вас завидным женихом, вы ведь не афишировали свою свадьбу, не создавали вокруг нее шумихи...
– Никогда не попадал в списки завидных женихов и никогда к этому не стремился. Понимаю, что все это часть профессии – светская жизнь, глянцевые журналы, но мне это совершенно не близко. Я не хочу, чтобы в журналах писали о том, сколько у меня пар обуви, какого цвета кухня и какого размера кровать. Не осуждаю своих коллег, каждый живет по-своему, но это не мое. И так живет вся моя семья. Мой папа артист такой популярности и известности, с которой мало кто может сейчас соперничать. Но, согласитесь, он нигде не тусуется, его сложно увидеть на каком-то мероприятии, если это не премьера, в которой он сам участвует. Папа предпочитает добиться признания своими работами. И любовь зрителей пришла к нему через роли, а не через количество фотографий в глянцевых журналах. Ни я, ни мой брат (актер Иван Добронравов. – «Т»), ни папа не выставляем напоказ свою личную жизнь.
– А вы заметили – в вашей жизни что-то изменилось с рождением дочери?
– Да, появилась внутренняя гармония, о которой я прежде понятия не имел. Раньше жил и все время чего-то ждал: вот сейчас пройдет осень, потом зима, а потом будет весна… Вот здорово. А весна пройдет, вообще будет классно – наступит лето. Вслед за этим наступит осень, затем зима, а потом снова полгода ждать тепла. А сейчас я уже ничего не жду. Мне прекрасно круглый год. И я чувствую себя просто потрясающе. Полюбил осень: грибы, листопад, дача… Зима – здорово: лыжи, снежки, в баньке попариться. То есть море удовольствия. И это помимо работы, которая не прекращается. Потому что заканчивается работа в театре и наступает пора для съемок. Съемки, поездки, гастроли, когда пытаешься выцепить недельку, чтобы отдохнуть с семьей, увидеть родных. Это бесконечный такой клубок, который, собственно, и называется «жизнь».
– У вас день рождения 8 марта, как у Андрея Миронова. Его мама Мария Владимировна, говорила, что «Андрей – подарок женщинам к 8 Марта». А ваша мама так не говорит?
– Нет, но по странному стечению обстоятельств с Мироновым меня связывает не только общий день рождения, но и то, что я играю несколько мироновских ролей. В Театре Вахтангова я играю Флоридора в «Мадемуазель Нитуш». Играл Фигаро в Щукинском училище, где моей партнершей была Саша Стрельцина, дочь Нины Корниенко, исполнительницы роли Сюзанны в спектакле с Мироновым. Потом я играл министра-администратора в «Обыкновенном чуде». Получается, что Андрей Миронов все время рядом со мной.
…Откровенно говоря, я абсолютно не чувствую, что мне уже тридцать лет. Внутренне мне восемнадцать лет. Ощущаю себя мальчиком, и мне кажется, что только неделю назад я окончил институт.
– А уже так много сделано. И сколько еще предстоит. Вы ведь сейчас готовите еще одну премьеру в Театре Вахтангова?
– Да, в конце марта должны выпустить «Школу злословия» Шеридана, где я играю Джозефа Сэрфеса – одного из двух братьев. Ставит пьесу Григорий Дитятковский, замечательный режиссер, с которым интересно работать. У нас есть уникальная возможность узнать другую школу. Он предлагает много необычных ходов, и мы стараемся за ним успевать. Работа обещает быть очень интересной, яркой, музыкальной.
Вообще, получается такой парадокс – когда у артиста много работы, это прекрасно. Но в то же время из-за этого часто страдают близкие люди. И необходимо в какой-то момент успеть остановиться в этом диком вихре и увидеть людей, которые рядом с тобой. Но зачастую не успеваешь этого сделать. Куда-то бежишь, торопишься, не ходишь в театр к папе, нет возможности пойти к брату на премьеру, и бежишь дальше, дальше, и все тебе некогда. Поэтому важно научиться расставлять приоритеты и разбираться в каких-то жизненных ситуациях. Уделять больше внимания своей семье и себе тоже. Вот к этому надо стремиться. Этому я сейчас и учусь.
