В спецпроекте «Театрала» актриса РАМТа Александра Розовская – дочь создателя театра «У Никитских ворот» режиссера Марка Розовского и актрисы Светланы Сергиенко. Несмотря на то, что с детства Саша выходила на театральную сцену, после школы она собиралась поступать на факультет журналистики, но спектакль Петра Фоменко «Безумная из Шайо» кардинально изменил ее планы.
– Александра, какое у вас первое воспоминание о театре? Что вы ярче всего запомнили: себя в театре или родителей на сцене?
– Театр – это место, куда мне в детстве очень хотелось приходить вместе с родителями, и я была очень рада, когда меня туда брали. А брали меня туда часто и с довольно раннего возраста. У меня есть фотография, где 27 марта, в День театра я, малюсенькая, сижу в театре на полу между папой и мамой. Это одна из моих любимых фотографий.
Театр – это место, где, как я считала в раннем детстве, много людей, все очень классные, веселые, интересные и все получают удовольствие. И, конечно, это место, где постоянно пропадают папа с мамой. Мне никогда родители не транслировали такую позицию: нам приходится уходить на работу, мы не хотим, но мы идем. Я знала, что им хочется туда идти, что это работа, которая для них важна, поэтому и я тоже всегда летела в театр с огромным удовольствием.
Были случаи, конечно, когда я чуть не срывала спектакли. Моя мама играла Соню Мармеладову в спектакле по «Преступлению и наказанию», а я смотрела из световой рубки. Зал в театре тогда был совсем маленький, и световая рубка никак не отгораживалась, даже стеклом. Поэтому, когда я увидела, что маму доводят до слез, я тоже начала рыдать и кричать оттуда. Меня быстро вывели, но этого артиста, который маму на моих глазах на сцене обижал, я долго обходила стороной, с большой опаской на него поглядывала, потому что, будучи ребенком, на сто процентов «подключалась» к происходящему на сцене.
Меня в театре все знали и любили, и даже сейчас, когда я туда прихожу, артисты все равно относятся ко мне, как к ребенку. Это какая-то интересная особенность в отношениях. В детстве меня даже возили на гастроли. Так что первая сцена, на которую я вышла, это был Зимний театр в Сочи. Это была вынужденная мера, поскольку меня не с кем было оставлять, меня везде таскали с собой, и папа предложил: «Ну, пусть она на сцене будет, мы ее во что-то подходящее оденем», и маме сказал: «Пусть она там рядышком с тобой ходит».
Но на первом же спектакле произошел конфуз. Это был спектакль «Охота на носорогов», и я была уверена, что играю носорога, раз такое название. Я не понимала, что мы играем какое-то племя. Мне было строго-настрого запрещено разговаривать вместе с другими на сцене. Если артисты говорят реплику – ты молчишь, нельзя разговаривать параллельно с другими артистами. Я очень захотела в туалет, но дисциплинированно ждала, когда все скажут уже свои реплики. Я боялась говорить параллельно, усвоила, что этого нельзя делать. Поэтому, дождавшись первой паузы, я «хорошо поставленным» детским голосом на всю сцену заявила: «Мама, я хочу какать!» Вот такой был прекрасный момент...
И на этих же гастролях, когда во время спектакля в зал залетела бабочка, я, обращаясь к маме, которая играла на сцене, закричала из зала: «Мамочка, смотри, бабочка!» – испугалась, вдруг она пропустит такое чудо! В общем, для всего театра это было, мне кажется, такое «приключение», когда меня приводили туда. Потом, когда я уже чуть-чуть подросла, случился спектакль «Гамбринус», где на сцене нужны были дети, и мы там играли, пели, мне это очень нравилось. Я очень ответственно подходила к этому, все нужно было выучить, вовремя выходить.
Но при этом, по мере моего взросления и учебы, я понимала, что театр – это место, которое для отца имеет самое большое значение. То есть в любой ситуации выбора он выбирает работу. Даже если у ребенка в школе «Последний звонок»... И, конечно, в какой-то момент это стало вызывать у меня обиду и ревность. Поэтому сейчас я, имея уже своих детей, максимально стараюсь контролировать свою занятость в театре, чтобы все значимые события быть вместе с детьми. Дни рождения, 1 сентября, когда ребенок в школу пошел. Это для меня невозможно пропустить! Так что все-таки у меня приоритеты расставлены иначе. Благо я работаю в РАМТе, где к таким вещам относятся с пониманием.
– Своих детей тоже берете за кулисы?
– Они очень любят со мной ходить, но я их беру редко. Недавно у нас состоялась премьера очень важного для меня спектакля – «Леопольдштадт» по пьесе Тома Стоппарда в поставке Алексея Владимировича Бородина, моего мастера и художественного руководителя. И там участвует много детей. В какой-то момент мне предложили моих тоже привести попробовать. Сначала дочка очень загорелась, мы приехали на первую репетицию, и ей сказали: «Мира, наряди елку». Она нарядила. «А теперь сними игрушки» – она сняла. А репетиция – это всегда большое количество повторений. В общем, когда она на 10-й раз услышала, что надо опять нарядить елку, а потом снять игрушки, она подошла ко мне и спросила: «Мам, а это надолго?» Так что больше мы на репетиции с ней не приходили.
Не могу сказать, что я сильно огорчена этим, поскольку знаю эту профессию. И по опыту родителей, и по своему опыту понимаю, что актерская профессия прекрасная, но максимально нестабильная и очень зависимая. Поэтому не могу сказать, что очень хотела, чтобы дочка участвовала, и мне радостно, что она сама уже может сделать какой-то выбор. Раз на репетициях ей не так интересно, чтобы все лето провести в театре, а не гуляя на улице, то она выбрала другой вариант.
– Когда с вами в детстве случались в театре какие-то казусы, вас родители ругали?
– Нет, не помню, чтобы меня ругали. Сейчас эти истории периодически рассказываются родителями в компаниях, когда к слову приходится, но без какого-то осуждения или чувства стыда. Просто забавные случаи из жизни театра.
Я, конечно, была довольно активным и хулиганистым ребенком, возможно, что каким-то артистам я могла мешать, отвлекать перед выходами на сцену. Так что сейчас я готова за это всё извиниться, но ребенок есть ребенок. Я вижу, как мои коллеги тоже приводят деток, это естественная история.
– Вообще Театр «У Никитских ворот» – это театр-дом, а все, кто там работает, как большая семья. Такое ощущение всегда складывается, когда приходишь туда как зритель.
– Мне кажется, что это в связи с тем, что театр очень камерный, который вырос из студии. Конечно, это подразумевает такую близкую, практически родственную связь. Тем более, как ни крути, в любом коллективе, тем более в таком небольшом, появляются семьи внутри коллектива, и, собственно, первое лицо все равно диктует правила, а для отца дом – это театр, а не театр – дом. Понимаете разницу? И он требует такого же отношения от своих артистов. Я думаю, что не всем такой подход к работе подходит. Но папа умеет найти единомышленников среди любых поколений.
– Когда вы стали профессиональной актрисой, у вас не было идеи о какой-то совместной работе с Марком Григорьевичем?
– Знаете, сначала, когда я поступила в институт, мне очень хотелось сепарироваться от звания «дочка режиссера Розовского». Мне было очень важно отстоять свое право быть в этой профессии, доказать в первую очередь себе, что я могу. И поэтому моя учеба в институте, особенно на первом курсе, – это была ярая борьба за это право. Доказать, что это мое место, я поступила сама, поступила на бюджет, и я имею право. Доказывала себе и однокурсникам, и педагогам, которые в меня поверили, и меня взяли.
Когда я выпускалась, папа предлагал мне пойти к нему в театр, но меня пригласил Алексей Владимирович Бородин. И тут, конечно, для меня не стояло вопроса, куда пойти. Поскольку для меня этот путь становления был очень важным и все еще «комплекс фамилии» висел надо мной, то я в тот момент даже придумала такую фразу: у папы своя жизнь в искусстве, а у меня – своя.
Мы ходим друг к другу на спектакли, на премьеры, говорим, что нравится и что не нравится. И у него за этим не станет, и я тоже могу раскритиковать будь здоров!
Мне кажется, сейчас я, уже набравшись опыта, на эту тему почти успокоилась. И примерно раз в год от папы приходит предложение о том, чтобы прийти поработать, но поводы для отказа были разные. Изначально, дабы избежать сплетен и дурацких поверхностных оценок, что это по блату и все такое. А потом, когда я поняла, что у меня в театральном сообществе уже есть некий реально наработанный авторитет, я начала смотреть на возможность совместной работы совсем по-другому.
Так что посмотрим, может быть, еще что-то получится. По крайней мере, вот этих моих комплексов и зависимости от чужого мнения, сейчас нет. Или, если она и есть, то это не помешает мне попробовать.
Ну, посмотрим. Тут момент такой, что папа, конечно, буря и ураган в этом плане. Я с ним не работала, но все равно знаю его подход, и не понаслышке, а от его артистов, с которыми я дружу. Поэтому я понимаю, что либо мы действительно сделаем что-то классное, либо это будет просто взрыв. И при выборе – общаться с папой или поработать с режиссером Розовским – я выбираю иметь папу, а не портить отношения совместной работой.
– Когда вы были ребенком, много ли было еще детей за кулисами Театра «У Никитских ворот»?
– Да, у нас была своя компания, нас было трое – мой двоюродный брат Арсений Куриленко и Таня Драйчик – все дети актеров театра. Брат, с которым мы впоследствии работали в «Норд-Осте», которого не стало… Была с нами еще Верочка Десницкая, она чуть-чуть постарше. Сейчас это одна из ведущих, талантливейших актрис папиного театра.
– Проводились в театре какие-то праздники для детей, елки?
– Да, когда я была маленькой, это была традиция – елки для детей сотрудников театра с Дедом Морозом, с какими-то классными сказками. Потом в какой-то момент это все ушло, и буквально в прошлом году снова была елка для детей сотрудников театра, куда я со своими детьми пришла уже как родительница, и все шутили, что ребенок привел своих «ребенков».
– Какие еще театральные традиции или события помните из детства? Кстати, приводили вас чаще на спектакли или на репетиции тоже?
– Репетиции я, конечно, помню меньше. Помню гастроли, это была какая-то часть жизни. Так как родители были все-таки довольно публичными людьми, меня брали с собой на какие-то премии: на Хрустальную Турандот, на Нику, где происходили невероятные исторические встречи в моей жизни! Тогда был очень популярен сериал «Санта-Барбара». Звездой этого сериала был такой персонаж, его звали Круз, и я сходила с ума по нему. И вот артист, который играл этого Круза, приехал в Россию, и я попала на премию, на которой он присутствовал. Мы пошли на банкет, и я практически падала в обморок от предчувствия, что я могу его увидеть. В результате мы с ним познакомились, меня к нему подвели, представили, мне было лет шесть или семь, и это одно из ярчайших воспоминаний моего детства. Один из бонусов детства в актерской семье!
Но на самом деле ничто не сравнится с тем, как Олег Павлович Табаков поздравлял папу с юбилеем. Он вышел на сцену и, поскольку папа подарил Олегу Павловичу в какой-то его день рождения халат, то Олег Павлович сказал «алаверды» и достал маленький детский халат, а я вышла на сцену, и он мне его подарил. Вы понимаете, халат от Олега Павловича Табакова – это же потрясающе!
– Вокруг Театра «У Никитских ворот» и по сей день существует некая аура Театра МГУ, в котором начинали многие известные впоследствии актеры и режиссеры…
– Сейчас это совсем другой театр. В него пришла очень классная молодая команда с совершенно новой молодой энергией, при этом с теми же ценностями. Понятно, что поколение другое, и театр все же должен быть современным и актуальным в наше время. Невозможно создать театр 40 лет назад и жить по тем же правилам, что и 40 лет назад. Время меняется, возможности меняются, мир меняется, жизнь меняется.
Мне кажется, это очень важно, театр должен существовать по искреннему импульсу любви и жертвенной позиции. Система в театре должна меняться, иначе театр будет терять очень талантливых людей. Неправильно ждать, что молодые артисты будут жертвовать всем ради театра, но это не значит, что работа для них не ценна и не желанна. Но это, как мне кажется, и есть конфликт поколений. И в театре у отца работало то поколение, которое нас учило, что нужно выходить на сцену и больными, и на следующий день после родов, что единственная уважительная причина, по которой артист может не явиться в театр – это смерть. И есть театры, где художественные руководители артистам и детей запрещают рожать в какие-то ближайшие годы и так далее. Почему-то эти жертвы, которых ждут от актеров, воспринимают совершенно как само собой разумеющееся, называя это дисциплиной…
Это, конечно, на мой взгляд, совершенно прошлый век. В этом есть что-то нездоровое. Сейчас, когда у людей другие возможности и потребности, когда они хотят и свою работу делать хорошо, но и жить свою жизнь, в которой должны быть и путешествия, и образование, и дети.
Мне кажется, современный человек, кем бы он ни работал, не должен зацикливаться на какой-то одной дорожке в своей жизни. Чем больше человек, например артист, знает, чем больше он видит, чем больше у него жизненного опыта, тем он богаче и профессиональнее может себя проявлять как артист – это ценнее, нежели если артист приходит после института, садится в гримерку, запирает себя в четырех стенах театра, преданно там служа. И что дальше? Он должен откуда-то этот ресурс черпать!
Мне кажется, все, что происходит с нами вне работы, вне театра, это и есть тот багаж, тот клад, который мы потом, выйдя на сцену, сможем использовать.
– А в РАМТе у актеров есть возможность расти и развиваться?
– В РАМТе – да! В РАМТе меня отпускают на какие-то события к детям, я могу даже, если необходимо, уехать с детьми на отдых в середине сезона, естественно, обговорив это заранее. И это никак не осуждается, потому что это, по-моему, естественная потребность человека. И на съемки отпускают, считая, чем больше тебя хотят видеть «на стороне», тем больше ты нужен и в театре.
Я очень счастлива, что у меня есть эта возможность – жить полноценно вне театра. Знаете, должна быть какая-то взаимная отдача и любовь. Конечно, сейчас, когда выпуск, я с утра до ночи на работе, я разгребаю все дела, все, что могу делегирую и полноценно отдаюсь работе, потому что театр – дело коллективное, и работать в коллективе – тоже определенный навык. И тогда, когда я прихожу и прошу, например, отпустить меня на отдых или на учебу, или мне нужно к детям, или к врачу и так далее, то если в каком-то другом месте могла бы быть неадекватная реакция: «Нет, потому что ты работаешь в театре и ты должен быть здесь». Но в моем случае, я понимаю, что если ты отдаешься, вкладываешься, это тоже ценится и это возвращается, тебе тоже идут навстречу.
– Вы не помните, когда впервые ребенком попали в РАМТ, хотя он тогда, наверное, назывался иначе?
– Да, это был школьный поход в театр на спектакль «Сотворившая чудо», который идет до сих пор, я была потрясена этим спектаклем, просто потрясена, я была удивлена реакции зала на историю, которую видела со сцены. И я вам скажу, что сколько лет я работаю, я этот спектакль (а он до сих пор идет) не пересматриваю. Я сохраняю в себе вот то впечатление!
Спектакль про слепоглухонемую девочку, и абсолютно гениально ее играет Татьяна Матюхова, а учительницу этой девочки играет Лена Галибина.
– А своих детей в какие театры водите, если есть свободное время?
– Я начала их водить уже прямо совсем маленькими-маленькими. Сейчас есть большое количество прекрасных театров для малышей. Это такие спектакли интерактивного формата, где детки сами участвуют, поэтому мы посмотрели практически все спектакли театра «Домик Фанни Белл». Это тот театр, с которого можно начинать знакомство с искусством. Дочке был год, может быть, полтора, а мы уже начали ходить. Я стараюсь находить какие-то более камерные спектакли. Зимой – на елки, но мы не ходим на какие-то стадионные шоу, не то чтобы из принципа, но хочется чего-то более камерного, домашнего, уютного. Я, конечно, заранее осенью начинаю выискивать такие зимние мероприятия. Это всегда оставляет очень теплое впечатление.
Дети у меня практически погодки. И это надо было видеть, как я ходила второй раз рассказывать художественному руководителю, что я опять беременна. Я была встречена с такой радостью, с такой невероятной поддержкой! Знаете, в РАМТе вообще не страшно идти к художественному руководителю и говорить, что у тебя скоро будет пополнение. Это отдельный вид удовольствия! Реакция Алексея Владимировича всегда такая теплая, как будто бы это член твоей семьи, настолько он радуется за тебя и поддерживает!
– Когда решили поступать, в театральный, кто помогал готовиться? И вообще, не отговаривали родители?
– Я сначала решила поступать на журфак. Так как я видела изнутри профессию, понимала, что это огромный труд. То есть я не из тех ребят, которые шли за красными дорожками, славой и ролями в сериалах. Я понимала, что это большая-большая работа – быть актрисой, поэтому я решила получить хорошее гуманитарное образование.
Мне нравилось писать, и я решила поступать на журфак. Потом сходила на спектакль к Фоменко «Безумная из Шайо», и этот спектакль какое-то такое волшебство со мной сотворил, что я подумала: если не попробую поступить и научиться делать с людьми то, что сейчас артисты сделали со мной, потом буду жалеть всю жизнь. Пока я ехала в метро домой, я решила, что я буду поступать в театральный. Конечно, все были в шоке. Это уже был июнь, обычно поступают с апреля, а я только начала в июне готовить программу. Со мной готовила прекрасная актриса Лена Казаринова, которая играла мою бабушку в спектакле «Норд-Ост». Я начала поступать и поступила в два института: во МХАТ и в ГИТИС. И я выбрала ГИТИС – к Бородину!
– Вы упомянули о вашем участии в мюзикле «Норд-Ост», это, наверное, для вас травматичные воспоминания?
– Разные. От работы – счастливые воспоминания. От истории захвата, конечно, веселого мало. Эта история… разделяет жизнь на два периода… – Если можете, расскажите о том, как играли… – Я попала туда почти случайно, пришла на кастинг и прошла его. А дальше начался один из самых увлекательных периодов моей жизни: репетиции, знакомства, работа. Это, конечно, самый масштабный проект из всех, где мне на данный момент приходилось работать. Это было огромное счастье! Этот материал, история, музыка, либретто…
Иващенко и Васильев – абсолютно выдающиеся авторы, музыканты и потрясающие личности. Это был этап взросления в очень крутой и профессиональной команде, поэтому я очень счастлива, что этот опыт у меня был. Для меня работа в «Норд-Осте» – это очень-очень счастливый период и по-человечески, и профессионально.
В этом году показывали «НордОст» в кино. Я сходила, посмотрела. У меня был некоторый страх. Я думала: «Вдруг это я, будучи 13-14-летней девочкой, не имея образования, опыта, который сейчас у меня есть, была так восхищена и потрясена этим спектаклем. Вдруг я сейчас увижу и подумаю, что «так это вот что, а я-то думала…», что будет некое разочарование. Я этого очень боялась. Но я все равно, конечно, поехала смотреть на большом экране с друзьями, с близкими. Я прорыдала просто все три часа. С первых секунд, с первых нот я начала рыдать. Прорыдала все это время и была счастлива, потому что я не то что не разочаровалась, а наоборот, максимально утвердилась в том, что это был потрясающий спектакль, равных которому еще не было сделано, и испытывала огромную гордость за то, что я была причастна к созданию этого шедевра. И пусть я говорю пафосно, но, мне кажется, я имею на это право сейчас. Так я чувствую.
– Александра, какое у вас первое воспоминание о театре? Что вы ярче всего запомнили: себя в театре или родителей на сцене?
– Театр – это место, куда мне в детстве очень хотелось приходить вместе с родителями, и я была очень рада, когда меня туда брали. А брали меня туда часто и с довольно раннего возраста. У меня есть фотография, где 27 марта, в День театра я, малюсенькая, сижу в театре на полу между папой и мамой. Это одна из моих любимых фотографий.
Театр – это место, где, как я считала в раннем детстве, много людей, все очень классные, веселые, интересные и все получают удовольствие. И, конечно, это место, где постоянно пропадают папа с мамой. Мне никогда родители не транслировали такую позицию: нам приходится уходить на работу, мы не хотим, но мы идем. Я знала, что им хочется туда идти, что это работа, которая для них важна, поэтому и я тоже всегда летела в театр с огромным удовольствием.
Были случаи, конечно, когда я чуть не срывала спектакли. Моя мама играла Соню Мармеладову в спектакле по «Преступлению и наказанию», а я смотрела из световой рубки. Зал в театре тогда был совсем маленький, и световая рубка никак не отгораживалась, даже стеклом. Поэтому, когда я увидела, что маму доводят до слез, я тоже начала рыдать и кричать оттуда. Меня быстро вывели, но этого артиста, который маму на моих глазах на сцене обижал, я долго обходила стороной, с большой опаской на него поглядывала, потому что, будучи ребенком, на сто процентов «подключалась» к происходящему на сцене.
Меня в театре все знали и любили, и даже сейчас, когда я туда прихожу, артисты все равно относятся ко мне, как к ребенку. Это какая-то интересная особенность в отношениях. В детстве меня даже возили на гастроли. Так что первая сцена, на которую я вышла, это был Зимний театр в Сочи. Это была вынужденная мера, поскольку меня не с кем было оставлять, меня везде таскали с собой, и папа предложил: «Ну, пусть она на сцене будет, мы ее во что-то подходящее оденем», и маме сказал: «Пусть она там рядышком с тобой ходит».
Но на первом же спектакле произошел конфуз. Это был спектакль «Охота на носорогов», и я была уверена, что играю носорога, раз такое название. Я не понимала, что мы играем какое-то племя. Мне было строго-настрого запрещено разговаривать вместе с другими на сцене. Если артисты говорят реплику – ты молчишь, нельзя разговаривать параллельно с другими артистами. Я очень захотела в туалет, но дисциплинированно ждала, когда все скажут уже свои реплики. Я боялась говорить параллельно, усвоила, что этого нельзя делать. Поэтому, дождавшись первой паузы, я «хорошо поставленным» детским голосом на всю сцену заявила: «Мама, я хочу какать!» Вот такой был прекрасный момент...
И на этих же гастролях, когда во время спектакля в зал залетела бабочка, я, обращаясь к маме, которая играла на сцене, закричала из зала: «Мамочка, смотри, бабочка!» – испугалась, вдруг она пропустит такое чудо! В общем, для всего театра это было, мне кажется, такое «приключение», когда меня приводили туда. Потом, когда я уже чуть-чуть подросла, случился спектакль «Гамбринус», где на сцене нужны были дети, и мы там играли, пели, мне это очень нравилось. Я очень ответственно подходила к этому, все нужно было выучить, вовремя выходить.
Но при этом, по мере моего взросления и учебы, я понимала, что театр – это место, которое для отца имеет самое большое значение. То есть в любой ситуации выбора он выбирает работу. Даже если у ребенка в школе «Последний звонок»... И, конечно, в какой-то момент это стало вызывать у меня обиду и ревность. Поэтому сейчас я, имея уже своих детей, максимально стараюсь контролировать свою занятость в театре, чтобы все значимые события быть вместе с детьми. Дни рождения, 1 сентября, когда ребенок в школу пошел. Это для меня невозможно пропустить! Так что все-таки у меня приоритеты расставлены иначе. Благо я работаю в РАМТе, где к таким вещам относятся с пониманием.
– Своих детей тоже берете за кулисы?– Они очень любят со мной ходить, но я их беру редко. Недавно у нас состоялась премьера очень важного для меня спектакля – «Леопольдштадт» по пьесе Тома Стоппарда в поставке Алексея Владимировича Бородина, моего мастера и художественного руководителя. И там участвует много детей. В какой-то момент мне предложили моих тоже привести попробовать. Сначала дочка очень загорелась, мы приехали на первую репетицию, и ей сказали: «Мира, наряди елку». Она нарядила. «А теперь сними игрушки» – она сняла. А репетиция – это всегда большое количество повторений. В общем, когда она на 10-й раз услышала, что надо опять нарядить елку, а потом снять игрушки, она подошла ко мне и спросила: «Мам, а это надолго?» Так что больше мы на репетиции с ней не приходили.
Не могу сказать, что я сильно огорчена этим, поскольку знаю эту профессию. И по опыту родителей, и по своему опыту понимаю, что актерская профессия прекрасная, но максимально нестабильная и очень зависимая. Поэтому не могу сказать, что очень хотела, чтобы дочка участвовала, и мне радостно, что она сама уже может сделать какой-то выбор. Раз на репетициях ей не так интересно, чтобы все лето провести в театре, а не гуляя на улице, то она выбрала другой вариант.
– Когда с вами в детстве случались в театре какие-то казусы, вас родители ругали?
– Нет, не помню, чтобы меня ругали. Сейчас эти истории периодически рассказываются родителями в компаниях, когда к слову приходится, но без какого-то осуждения или чувства стыда. Просто забавные случаи из жизни театра.
Я, конечно, была довольно активным и хулиганистым ребенком, возможно, что каким-то артистам я могла мешать, отвлекать перед выходами на сцену. Так что сейчас я готова за это всё извиниться, но ребенок есть ребенок. Я вижу, как мои коллеги тоже приводят деток, это естественная история.
– Вообще Театр «У Никитских ворот» – это театр-дом, а все, кто там работает, как большая семья. Такое ощущение всегда складывается, когда приходишь туда как зритель.
– Мне кажется, что это в связи с тем, что театр очень камерный, который вырос из студии. Конечно, это подразумевает такую близкую, практически родственную связь. Тем более, как ни крути, в любом коллективе, тем более в таком небольшом, появляются семьи внутри коллектива, и, собственно, первое лицо все равно диктует правила, а для отца дом – это театр, а не театр – дом. Понимаете разницу? И он требует такого же отношения от своих артистов. Я думаю, что не всем такой подход к работе подходит. Но папа умеет найти единомышленников среди любых поколений.
– Когда вы стали профессиональной актрисой, у вас не было идеи о какой-то совместной работе с Марком Григорьевичем?
– Знаете, сначала, когда я поступила в институт, мне очень хотелось сепарироваться от звания «дочка режиссера Розовского». Мне было очень важно отстоять свое право быть в этой профессии, доказать в первую очередь себе, что я могу. И поэтому моя учеба в институте, особенно на первом курсе, – это была ярая борьба за это право. Доказать, что это мое место, я поступила сама, поступила на бюджет, и я имею право. Доказывала себе и однокурсникам, и педагогам, которые в меня поверили, и меня взяли.
Когда я выпускалась, папа предлагал мне пойти к нему в театр, но меня пригласил Алексей Владимирович Бородин. И тут, конечно, для меня не стояло вопроса, куда пойти. Поскольку для меня этот путь становления был очень важным и все еще «комплекс фамилии» висел надо мной, то я в тот момент даже придумала такую фразу: у папы своя жизнь в искусстве, а у меня – своя.Мы ходим друг к другу на спектакли, на премьеры, говорим, что нравится и что не нравится. И у него за этим не станет, и я тоже могу раскритиковать будь здоров!
Мне кажется, сейчас я, уже набравшись опыта, на эту тему почти успокоилась. И примерно раз в год от папы приходит предложение о том, чтобы прийти поработать, но поводы для отказа были разные. Изначально, дабы избежать сплетен и дурацких поверхностных оценок, что это по блату и все такое. А потом, когда я поняла, что у меня в театральном сообществе уже есть некий реально наработанный авторитет, я начала смотреть на возможность совместной работы совсем по-другому.
Так что посмотрим, может быть, еще что-то получится. По крайней мере, вот этих моих комплексов и зависимости от чужого мнения, сейчас нет. Или, если она и есть, то это не помешает мне попробовать.
Ну, посмотрим. Тут момент такой, что папа, конечно, буря и ураган в этом плане. Я с ним не работала, но все равно знаю его подход, и не понаслышке, а от его артистов, с которыми я дружу. Поэтому я понимаю, что либо мы действительно сделаем что-то классное, либо это будет просто взрыв. И при выборе – общаться с папой или поработать с режиссером Розовским – я выбираю иметь папу, а не портить отношения совместной работой.
– Когда вы были ребенком, много ли было еще детей за кулисами Театра «У Никитских ворот»?– Да, у нас была своя компания, нас было трое – мой двоюродный брат Арсений Куриленко и Таня Драйчик – все дети актеров театра. Брат, с которым мы впоследствии работали в «Норд-Осте», которого не стало… Была с нами еще Верочка Десницкая, она чуть-чуть постарше. Сейчас это одна из ведущих, талантливейших актрис папиного театра.
– Проводились в театре какие-то праздники для детей, елки?
– Да, когда я была маленькой, это была традиция – елки для детей сотрудников театра с Дедом Морозом, с какими-то классными сказками. Потом в какой-то момент это все ушло, и буквально в прошлом году снова была елка для детей сотрудников театра, куда я со своими детьми пришла уже как родительница, и все шутили, что ребенок привел своих «ребенков».
– Какие еще театральные традиции или события помните из детства? Кстати, приводили вас чаще на спектакли или на репетиции тоже?
– Репетиции я, конечно, помню меньше. Помню гастроли, это была какая-то часть жизни. Так как родители были все-таки довольно публичными людьми, меня брали с собой на какие-то премии: на Хрустальную Турандот, на Нику, где происходили невероятные исторические встречи в моей жизни! Тогда был очень популярен сериал «Санта-Барбара». Звездой этого сериала был такой персонаж, его звали Круз, и я сходила с ума по нему. И вот артист, который играл этого Круза, приехал в Россию, и я попала на премию, на которой он присутствовал. Мы пошли на банкет, и я практически падала в обморок от предчувствия, что я могу его увидеть. В результате мы с ним познакомились, меня к нему подвели, представили, мне было лет шесть или семь, и это одно из ярчайших воспоминаний моего детства. Один из бонусов детства в актерской семье!
Но на самом деле ничто не сравнится с тем, как Олег Павлович Табаков поздравлял папу с юбилеем. Он вышел на сцену и, поскольку папа подарил Олегу Павловичу в какой-то его день рождения халат, то Олег Павлович сказал «алаверды» и достал маленький детский халат, а я вышла на сцену, и он мне его подарил. Вы понимаете, халат от Олега Павловича Табакова – это же потрясающе!
– Вокруг Театра «У Никитских ворот» и по сей день существует некая аура Театра МГУ, в котором начинали многие известные впоследствии актеры и режиссеры…
– Сейчас это совсем другой театр. В него пришла очень классная молодая команда с совершенно новой молодой энергией, при этом с теми же ценностями. Понятно, что поколение другое, и театр все же должен быть современным и актуальным в наше время. Невозможно создать театр 40 лет назад и жить по тем же правилам, что и 40 лет назад. Время меняется, возможности меняются, мир меняется, жизнь меняется.
Мне кажется, это очень важно, театр должен существовать по искреннему импульсу любви и жертвенной позиции. Система в театре должна меняться, иначе театр будет терять очень талантливых людей. Неправильно ждать, что молодые артисты будут жертвовать всем ради театра, но это не значит, что работа для них не ценна и не желанна. Но это, как мне кажется, и есть конфликт поколений. И в театре у отца работало то поколение, которое нас учило, что нужно выходить на сцену и больными, и на следующий день после родов, что единственная уважительная причина, по которой артист может не явиться в театр – это смерть. И есть театры, где художественные руководители артистам и детей запрещают рожать в какие-то ближайшие годы и так далее. Почему-то эти жертвы, которых ждут от актеров, воспринимают совершенно как само собой разумеющееся, называя это дисциплиной…
Это, конечно, на мой взгляд, совершенно прошлый век. В этом есть что-то нездоровое. Сейчас, когда у людей другие возможности и потребности, когда они хотят и свою работу делать хорошо, но и жить свою жизнь, в которой должны быть и путешествия, и образование, и дети.
Мне кажется, современный человек, кем бы он ни работал, не должен зацикливаться на какой-то одной дорожке в своей жизни. Чем больше человек, например артист, знает, чем больше он видит, чем больше у него жизненного опыта, тем он богаче и профессиональнее может себя проявлять как артист – это ценнее, нежели если артист приходит после института, садится в гримерку, запирает себя в четырех стенах театра, преданно там служа. И что дальше? Он должен откуда-то этот ресурс черпать!
Мне кажется, все, что происходит с нами вне работы, вне театра, это и есть тот багаж, тот клад, который мы потом, выйдя на сцену, сможем использовать.
– А в РАМТе у актеров есть возможность расти и развиваться?
– В РАМТе – да! В РАМТе меня отпускают на какие-то события к детям, я могу даже, если необходимо, уехать с детьми на отдых в середине сезона, естественно, обговорив это заранее. И это никак не осуждается, потому что это, по-моему, естественная потребность человека. И на съемки отпускают, считая, чем больше тебя хотят видеть «на стороне», тем больше ты нужен и в театре.
Я очень счастлива, что у меня есть эта возможность – жить полноценно вне театра. Знаете, должна быть какая-то взаимная отдача и любовь. Конечно, сейчас, когда выпуск, я с утра до ночи на работе, я разгребаю все дела, все, что могу делегирую и полноценно отдаюсь работе, потому что театр – дело коллективное, и работать в коллективе – тоже определенный навык. И тогда, когда я прихожу и прошу, например, отпустить меня на отдых или на учебу, или мне нужно к детям, или к врачу и так далее, то если в каком-то другом месте могла бы быть неадекватная реакция: «Нет, потому что ты работаешь в театре и ты должен быть здесь». Но в моем случае, я понимаю, что если ты отдаешься, вкладываешься, это тоже ценится и это возвращается, тебе тоже идут навстречу.
– Вы не помните, когда впервые ребенком попали в РАМТ, хотя он тогда, наверное, назывался иначе?
– Да, это был школьный поход в театр на спектакль «Сотворившая чудо», который идет до сих пор, я была потрясена этим спектаклем, просто потрясена, я была удивлена реакции зала на историю, которую видела со сцены. И я вам скажу, что сколько лет я работаю, я этот спектакль (а он до сих пор идет) не пересматриваю. Я сохраняю в себе вот то впечатление!
Спектакль про слепоглухонемую девочку, и абсолютно гениально ее играет Татьяна Матюхова, а учительницу этой девочки играет Лена Галибина.
– А своих детей в какие театры водите, если есть свободное время?
– Я начала их водить уже прямо совсем маленькими-маленькими. Сейчас есть большое количество прекрасных театров для малышей. Это такие спектакли интерактивного формата, где детки сами участвуют, поэтому мы посмотрели практически все спектакли театра «Домик Фанни Белл». Это тот театр, с которого можно начинать знакомство с искусством. Дочке был год, может быть, полтора, а мы уже начали ходить. Я стараюсь находить какие-то более камерные спектакли. Зимой – на елки, но мы не ходим на какие-то стадионные шоу, не то чтобы из принципа, но хочется чего-то более камерного, домашнего, уютного. Я, конечно, заранее осенью начинаю выискивать такие зимние мероприятия. Это всегда оставляет очень теплое впечатление.
Дети у меня практически погодки. И это надо было видеть, как я ходила второй раз рассказывать художественному руководителю, что я опять беременна. Я была встречена с такой радостью, с такой невероятной поддержкой! Знаете, в РАМТе вообще не страшно идти к художественному руководителю и говорить, что у тебя скоро будет пополнение. Это отдельный вид удовольствия! Реакция Алексея Владимировича всегда такая теплая, как будто бы это член твоей семьи, настолько он радуется за тебя и поддерживает!
– Когда решили поступать, в театральный, кто помогал готовиться? И вообще, не отговаривали родители?– Я сначала решила поступать на журфак. Так как я видела изнутри профессию, понимала, что это огромный труд. То есть я не из тех ребят, которые шли за красными дорожками, славой и ролями в сериалах. Я понимала, что это большая-большая работа – быть актрисой, поэтому я решила получить хорошее гуманитарное образование.
Мне нравилось писать, и я решила поступать на журфак. Потом сходила на спектакль к Фоменко «Безумная из Шайо», и этот спектакль какое-то такое волшебство со мной сотворил, что я подумала: если не попробую поступить и научиться делать с людьми то, что сейчас артисты сделали со мной, потом буду жалеть всю жизнь. Пока я ехала в метро домой, я решила, что я буду поступать в театральный. Конечно, все были в шоке. Это уже был июнь, обычно поступают с апреля, а я только начала в июне готовить программу. Со мной готовила прекрасная актриса Лена Казаринова, которая играла мою бабушку в спектакле «Норд-Ост». Я начала поступать и поступила в два института: во МХАТ и в ГИТИС. И я выбрала ГИТИС – к Бородину!
– Вы упомянули о вашем участии в мюзикле «Норд-Ост», это, наверное, для вас травматичные воспоминания?
– Разные. От работы – счастливые воспоминания. От истории захвата, конечно, веселого мало. Эта история… разделяет жизнь на два периода… – Если можете, расскажите о том, как играли… – Я попала туда почти случайно, пришла на кастинг и прошла его. А дальше начался один из самых увлекательных периодов моей жизни: репетиции, знакомства, работа. Это, конечно, самый масштабный проект из всех, где мне на данный момент приходилось работать. Это было огромное счастье! Этот материал, история, музыка, либретто…
Иващенко и Васильев – абсолютно выдающиеся авторы, музыканты и потрясающие личности. Это был этап взросления в очень крутой и профессиональной команде, поэтому я очень счастлива, что этот опыт у меня был. Для меня работа в «Норд-Осте» – это очень-очень счастливый период и по-человечески, и профессионально.
В этом году показывали «НордОст» в кино. Я сходила, посмотрела. У меня был некоторый страх. Я думала: «Вдруг это я, будучи 13-14-летней девочкой, не имея образования, опыта, который сейчас у меня есть, была так восхищена и потрясена этим спектаклем. Вдруг я сейчас увижу и подумаю, что «так это вот что, а я-то думала…», что будет некое разочарование. Я этого очень боялась. Но я все равно, конечно, поехала смотреть на большом экране с друзьями, с близкими. Я прорыдала просто все три часа. С первых секунд, с первых нот я начала рыдать. Прорыдала все это время и была счастлива, потому что я не то что не разочаровалась, а наоборот, максимально утвердилась в том, что это был потрясающий спектакль, равных которому еще не было сделано, и испытывала огромную гордость за то, что я была причастна к созданию этого шедевра. И пусть я говорю пафосно, но, мне кажется, я имею на это право сейчас. Так я чувствую.
