"Всё, что сыграно непосильным трудом..."

– Владимир Абрамович, ходит легенда о том, что вы всегда трудно репетировали: вводились на роль, потом вас снимали, вы снова репетировали... 
– Всякое бывало… 

– Особенно на первых порах, наверное, приходилось трудно?
– Потому что я всегда терпеть не мог приблизительности на сцене. И бывало так, что вопросов к своему персонажу я задавал больше, чем драматург при работе над пьесой. Например, в молодости я получил роль в спектакле «Два веронца». Юрий Любимов и Николай Тимофеев играли молодых героев. Юлия Борисова и Алла Парфаньяк – молодых героинь, а Максим Греков и я – слуг Спида и Лаунса. Стихотворные сцены репетировались без проблем, а вот интермедии слуг, написанные прозой, никак не давались. Режиссер ставил комедию как раз за счет этих слуг, но как бы мы с Грековым ни старались, наши сцены выглядели скучными.

– То есть Шекспир – не ваш автор?
– Ну сами посудите, можно ли в наши времена рассмешить публику фразой: «Даже шестерка лошадей, запряженных цугом, не вытянет из меня тайны, кого я люблю»? Что тут смешного? Или такие фразы, постоянно повторяющиеся в пьесе: «баранина в кружевах», «кружева в баранине». И что? Над чем смеяться? Мы замучили режиссера и коллег, устали сами. Но до зерна роли не могли докопаться…

– Хотите сказать, что роль не удалась?
– Не совсем так. Она не давала нам покоя до тех пор, пока мы не обратились за консультацией к выдающемуся шекспироведу Михаилу Морозову. И все стало на свои места. Оказалось, что вечным у Шекспира являются только стихи, а проза по законам театра той поры рождалась на спектаклях импровизационно. Например, фраза моего персонажа про шестерку лошадей, запряженную цугом, могла появиться из-за того, что на том спектакле присутствовал некий богатей, приехавший на такой повозке. Вероятно, зрители это обсуждали, и потому со сцены фраза звучала смешно.

– А как быть с бараниной?
– Оказалось, что во времена Шекспира так называли проституток. Вот поди и разберись…

– Хочу вернуться к вашему Дню рождения. Двойная дата рождения (1922/1923 г.)сопровождает вас всю жизнь…
– И не дает покоя моим приятелям. Хотя все очень просто: мама нарочно изменила в документе год моего рождения на тот случай, чтобы я был более окрепшим, если придется идти в армию… К началу войны я был студентом Щукинского училища. Мне полагалась бронь. Но в октябре 1941 года я насчитал в зале сорок человек (в спектакле участвовало примерно столько же артистов) и понял – мое место сейчас не здесь.

– О ваших военных подвигах «Театрал» писал не раз. Вы много воевали, были ранены, героически сражались. Но простите за столь неожиданный вопрос: а было ли на фронте место юмору?
– Не помню, шутил ли я сам. Но был восприимчив к смешному. Например, у нас на курсах военных переводчиков учился Бродский (в будущем знаменитый искусствовед, профессор ГИТИСа), и был с ним напарник Гефтер из города Горького. Так вот этот Гефтер был глуп, но обладал чувством юмора, которое его и погубило. Дело в том, что по заданию начальства Бродский взялся рисовать огромный портрет Сталина. Для этого, чтобы «правильно разводить белила», он каждый день просил у начальства литр молока. А поскольку для портрета товарища Сталина не жалели ничего, то начальство не противилось. Это молоко ребята, само собой, выпивали… Все шло хорошо, но когда сломался деревянный подрамник и Бродский заявил, что для его склейки необходим килограмм творога, тут уже Гефтер не выдержал – упал на землю и чуть не умер со смеху. Начальство насторожилось, провело расследование и… посадило ребят на гауптвахту. Там мы с ними и встретились.

– Так-так, любопытно, а вы-то что на гауптвахте делали?
– Тоже по неосторожности попал. Когда война, то общие законы не действуют. И разбираться начальству некогда. Наша учебная рота жила в селе, а на учебу мы ходили в бывший санаторий. Четыре километра туда, четыре – обратно. Раз в неделю у роты был выходной, и она оставалась в селе. А дневальные должны были приносить обед из бывшего санатория. Делалось это так. Один человек в правой руке тащил мешок с хлебом, а левой держал тяжеленный бачок с кашей. Напарник правой рукой держал бачок, а в левой нес ведро с супом. Получалось, что на компот рук уже не хватало. Поэтому была договоренность с ротой, что дневальные будут съедать компот на месте, ведро на двоих. И вот однажды за этим процессом нас и застал политрук. Оправдываться не имело смысла. Что мы ему докажем? Покорно отправились на гауптвахту…

– Но вообще компромисс на войне возможен?
– Какой компромисс, что вы! Ведь даже начальство друг с другом не могло договориться. Командиром нашего 581-го стрелкового полка был Андрей Николаевич Семенов – болгарский эмигрант, революционер, приговоренный у себя на родине к смертной казни за политическую деятельность и по совету Димитрова бежавший в СССР. Эту часть биографии Семенова знали все, но рассказывали вполголоса, отчего его личность казалась еще более романтичной. В нем угадывался не только военный профессионал, строевик, но еще и интеллигентный человек. С нами он держался как товарищ и, едва выдавалось свободное время, уделял нам внимание. Редкой сердечности был человек. Он никогда не назидал, а терпеливо объяснял. Так вот, компромиссов с начальством он не понимал и всегда открыто излагал свою точку зрения. Поэтому и отношения с командиром дивизии у него никак не складывались. Впрочем, командир отличался крутым характером… Во время наступления один из наших связистов зашел в дом в деревне, которую только что освободили. Снял со стены гитару и, соскучившись по музыке, взял несколько аккордов. В этот момент в доме появился командир дивизии и не раздумывая расстрелял беднягу на месте. Меня осудят за эти воспоминания, ведь о русских военнокомандующих не принято говорить негативно. И все же комдив отличался крутым поведением. Наш интеллигент Семенов пытался ему возразить, но тот какие-то грубости орал в ответ. И куда деваться? Есть устав. Нарушать его Семенов не мог, но и хамство терпеть не было сил. «Разрешите мне обратиться к командующему?» – говорил он. И слышал в ответ резкое: «Не разрешаю!»

– Говорят, что на фронте бойцы «согревались» юмором…
– А как же. Голодные, нищие, полуживые... Но вдруг кто-нибудь расскажет анекдот, раздается сдавленный не то кашель, не то смех, и… все равно вокруг становится легче. А сейчас я уверен, что именно юмор продлевает жизнь.

– В «Кавказской пленнице» вашему товарищу Саахову пришлось существовать рядом с комедийной троицей Вицин – Моргунов – Никулин. Вы вообще как к такому «соседству» отнеслись?
– Долго не верил в успех картины, ведь быть смешным на их фоне казалось просто невозможным.

– И тем не менее вам удалось…
– Да, но сколько было мучений! Как сыграть, чтобы не нарушить жанра комедии и в то же время не быть подавленным этой троицей? Леонид Гайдай, строивший сюжет как цепочку трюков, аттракционов, буквально по минутам требовал от актера «смеховой точки». «Владимир Абрамович, не смешно», – говорил он, глядя на секундомер. Я оправдывался: «Леонид Иович, смешно должно быть в результате». – «Когда? После картины?» – «Нет, в результате логики развития сцены». Дело в том, что в этой роли мне не стоило заботиться о внешней характерности. Мою внешность приняли за данность. Поэтому следовало только правильно передать характер современного князя, каким был задуман Саахов. Где-то он добрый и наивный. Но это доброта и наив властителя, живущего и действующего по своим законам.

Он без сомнений приписывал себе право заимствовать у государства все необходимое для своих личных нужд, и это было для него естественным. Вопрос собственности был для него решен при его значении. Всем, что есть в районе, он может распоряжаться, совершенно не задумываясь о праве. И как может быть иначе, он не понимает. Со мной часто разговаривают моими фразами из «Кавказской пленницы», ставшими крылатыми: «шляп сними», «садись пока», «белий горячий» и так далее. Многие из этих фраз – моя импровизация, поскольку действительно хотелось выделиться на фоне знаменитой комической тройки. И таким образом эти съемки стали для меня своеобразной закалкой в области юмора, ведь закаляться можно не только обливанием холодной водой или пробежкой по утреннему снегу.

– А как после выхода картины на экран складывались ваши отношения с жителями Кавказа?
– О, это тоже смешная история. Дело в том, что до Саахова я сыграл типичного номенклатурного гэбиста Калоева в фильме «Председатель». И тогда один мой знакомый сказал: «Знаешь что, ты на Кавказ не езди – тебя убьют». Я посмеялся. А когда сыграл Саахова, тот же знакомый мне сказал: «Теперь и на Кавказ ехать не надо – они и в Москве убьют». Как-то между репетицией и спектаклем я зашел на Черемушкинский рынок. Торопился, поэтому бодро прошел по территории рынка, совершенно позабыв, что кругом полно выходцев с Кавказа. И вижу, что собирается целая компания, идет за мной. Я думаю: «Сейчас нападут. А как защищаться? Придется авоськой бить по голове». И действительно подходят… «Ты Саахов?» – «Я», – отвечаю. И вдруг отовсюду меня стали одаривать всем, чем торговали! Еле ноги унес, поскольку для них товарищ Саахов стал едва ли не национальным героем.

– Лично вам и другим вахтанговским артистам грех жаловаться на невнимание. Новыми ролями вас не обделяют. И Туминас блестяще показал в своей «Пристани», что для артистов возраста не существует…
– Это очень сложный вопрос. В любом театре есть справедливо обиженные и несправедливо обиженные, но Римас Туминас действительно постарался о нас не забыть. И постановкой «Пристань» относительно решен этот вопрос.
Хотя у нас были разные времена…

– Что вы имеете в виду?
– Не буду касаться трагических страниц нашей жизни, но расскажу, например, такой случай. На заре своей творческой деятельности я играл в спектакле «Великий государь» Соловьева. Декорации располагались так. Справа на сцене стоял царский трон, левее трона – стол, на котором лежали грамоты. Слева стояли скамейки, на которых сидели бояре, спиной к зрителю. И одним из этих бояр был ваш покорный слуга. А дьяка играл будущий секретарь Свердловского райкома партии Георгий Иванов. У него была бессловесная роль, но стоял он спиной к публике и всячески меня смешил. Исполнитель главной роли Толчанов это заметил и в антракте вызвал меня к себе в гримерку. «Этуш, почему вы теряли серьез?» – спросил он. Пришлось извиняться. Толчанов продолжал: «А что явилось причиной этого смеха?» – «Иосиф Моисеевич, пожалуйста, не испытывайте меня. Соврать я вам не могу, а выдавать своих приятелей не хочу». Он меня отчитал, а потом сказал: «Хорошо, идите». Но вдруг вызвал к себе Иванова и сказал: «Этуш признался, что это вы его смешили». Тоже его отчитал и напоследок предостерег: «Впредь осторожнее выбирайте себе друзей». Вот такая произошла провокация – вполне себе в духе времени.

– Но прошли годы. Как говорил ваш герой: «Все, что нажито непосильным трудом…» Оглядываясь назад, сыграли вы в жизни то, что хотели сыграть?
– Трудно сказать. Были любимые спектакли и любимые фильмы. Спектаклей значительно больше… В кино, наверное, много не доиграл, ведь среди знаменитых моих киногероев зрители называют, как правило, пять. В театре были свои взлеты и, так сказать, рабочие трудности. Но всегда театр доставлял счастье… Так что, оглядываясь назад… Хотя зачем оглядываться?

Владимир ЭТУШ родился 6 мая 1922 года в Москве. Прошел Великую Отечественную войну. Награжден орденами Красной Звезды, Отечественной войны, «За заслуги перед Отечеством» 1-й, 2-й, 3-й, 4-й степени (полный кавалер), несколькими медалями. В 1944 году был тяжело ранен и после госпиталя демобилизовался. В 1945 году окончил театральное училище имени Щукина. С этого же года и по сей день является актером Театра имени Евгения Вахтангова. Уже в 1945 году стал преподавателем, а с 1987 года – ректором театрального училища имени Щукина, профессор с 1976 года. Всесоюзную славу и любовь зрителей Этушу принесли его роли в кино. Дебютировал в 1953 году в роли Сеида-Али в фильме «Адмирал Ушаков». Среди лучших работ Владимира Этуша – Мартини («Овод», 1955 г.), Мамедов («Время летних отпусков», 1961 г.), Калоев («Председатель», 1964 г.), Саахов («Кавказская пленница», 1967 г.), Трактирщик («Старая, старая сказка», 1970 г.), инженер Брунс («Двенадцать стульев», 1971 г.), Пьетро («Тень», 1972 г.), Карабас-Барабас («Приключения Буратино», 1975 г.), Бабадул («Дюма на Кавказе», 1980 г.). В 1971 году Владимиру Этушу было присвоено звание «Народный артист РСФСР», а в 1984 – «Народный артист СССР»., лауреат премии «Кумир» (2000 г., в номинации «За высокое служение искусству»). Лауреат Государственной премии России за 2002 г.