Проект «Дягилев Постcкриптум» организован уже в седьмой раз. Дягилев, как о нем говорили, «открывал Россию миру, Россию России и новые миры для себя самого». Фестиваль его имени, шагая той же дорогой, презентует лучшее, показывает спорное и открывает новое.
Не только в танце. Был, например, организован круглый стол на вечно животрепещущую тему «Скандал как инструмент PR». (В чем в чем, а в скандалах хитроумный Дягилев знал толк). Открылись две фотовыставки: танец на сцене и ловля момента в студии. Фестиваль представил первый издательский проект: опубликована хранящаяся в Библиотеке конгресса США рукопись воспоминаний режиссера Сергея Григорьева. О труппе «Оригинальный русский балет», возникшей в Европе после смерти Дягилева и распада его компании в 1929 году.
А танец начался со спектаклей легендарной компании «Балет Мориса Бежара» (Лозанна). Бежар был кумиром конца прошлого века. По словам директора Петербургского театрального музея и арт-директора фестиваля Натальи Метелицы, молодое поколение его почти не знает, хотя уровень труппы, одинаково ловко владеющей и классикой, и техникой Марты Грэм, по-прежнему высок.
«Чудесный мандарин» на музыку Бартока представил малоизвестного для многих Бежара, не барочно-щедрого в игре с культурами всех времен и народов, но экспрессионистки жесткого, трезво-беспощадного, железной рукой выстраивающего емкие мизансцены. «Мандарин» – притча о непобедимой силе страсти и темных сторонах желаний. Впрочем, и здесь культурных цитат предостаточно. Мрачный колорит отсылает к немецкому кино 20-х годов (фильмы Фрица Ланга). В недра некой банды «вне времени», где положенная по сюжету девушка, соблазняющая прохожих – у Бежара неулыбчивый переодетый юноша, одержимый не пороком, а добыванием денег (завораживающий танец Лоренса Ригга). Сюда попадает – и символически гибнет – не только затюканный горожанин двадцатого века, но и вагнеровский герой Зигфрид с мечом. Вместо загадочно-экзотического Мандарина (его не раз убивают, но он не может умереть, не вкусив любви) действует китайский хунвейбин времен Мао и «культурной революции». Финальная сцена экзальтированного «нуара» – пряная цитата из балета дягилевской антрепризы «Послеполуденный отдых фавна».
Совсем иного рода маленький моно-балет «Этюд для дамы с камелиями» – с музыкой Шопена и Чилеа (и с голосом Марии Каллас), исповедальное исследование женской и театральной судьбы. Элизабет Рос, дива в белом трико, жесткая и ранимая одновременно, сексуальная и невинная, качаясь на красном стуле и заходясь в безмолвном крике, воплощает мечту Бежара об идеальной женщине. Известный концертный отрывок балета «Бхакти» (индийская народная музыка), в котором бог Шива жарко танцует со своей возлюбленной, для Бежара – сход и собирание витальной энергии, круговорот цивилизаций, радость единения духа и плоти. А наглядно в танце – восточная танцевальная идея оплодотворяет западную балетную пластику.
Теперь труппой распоряжается преемник Бежара Жиль Роман, который вовсе не хочет быть директором музея Бежара. Роман привез свой балет-балладу Anima blues навеянный психоаналитическими книгами Юнга и его идеей «анимэ» – тайной женской половиной мужской души. Соответственно, все дуэты – не контакт полов, но встреча частей одной личности, отчего брутальность и кокетливость прихотливо меняются местами. Мелькают кружева и бриджи, звучит шальная томная гитара, дамы шествуют походкой «от бедра», парни задорно выпендриваются. И вообще, все это – сюрреалистический сон одного из персонажей, неподвижно сидящего под ворохом (или грузом?) сыплющихся то ли снежинок, то ли опилок. Кульминация сна – балерина Екатерина Шалкина в образе особо женственной Одри Хепберн, на фоне ее же голоса в фонограмме фильма «Моя прекрасная леди»: о, эти знаменитые старательные пробы произношения: «Рейн ин Спейн, эгейн..»
Новое имя для российских зрителей – «Белый театр танца» (Польша). Основатель и хореограф – Изадора Вайс, которая избегает пуантов и прочего из классики, предпочитая раскрепощающий современный танец по мотивам знаменитого хореографа Килиана и сюжетные балеты, непременно по серьезной литературе.
Гости из Гданьска привезли три одноактных вещи: «Девушка и смерть» с музыкой Шуберта, «Федра» с Малером и «Тристан и Изольда» (Пендерецкий-Гринвуд). Кстати, Кшиштоф Пендерецкий. живой классик современной музыки, приехал на фестиваль, где получил от организаторов приз «Удиви меня» (любимый девиз Дягилева) – и отметил в Петербурге свой день рождения. Что касается Вайс, то ее совсем молодые танцовщики очень стараются, и многого достигают, хотя энтузиазма иной раз больше, чем точного умения. А ее постановки балансируют – с разной степенью успешности – между буквализмом воспроизведения историй и условными обобщениями фабул.
В «Федре» по мотивам пьесы Расина главные персонажи танцуют на ковре из красных лепестков, а масса этаким античным хором топчется на заднем плане. В «Тристане» музыка длится дольше, чем хореографические идеи Вайс, отчего привкус однообразия и затянутости витает вполне отчетливо. На взгляд автора этих строк, лучше всего удалась «Девушка и смерть»: по соотношению неожиданной концепции и танца, по ползучей злобной пластике Смерти, по сбалансированной встрече пауз с активностью. Учитывая, что все балеты кончаются одинаково (скорбящая героиня кладет лежащему герою голову на грудь), мы, кажется, имели дело с трилогией. Да и Ипполит из «Федры» по танцу похож на Тристана как две капли воды.
Фестиваль, отмечающий юбилейную дату Сергея Прокофьева, организовал мощный художественный десант с Урала. Екатеринбургский оперный театр привозит балет «Ромео и Джульетта» в замечательной постановке Вячеслава Самодурова. А Теодор Курентзис, музыкальный глава Пермского театра оперы и балета, вместе с огромным оркестром (собранным на проект из музыкантов разных городов), после трехдневных репетиций исполнил музыку балета «Ромео и Джульетта». Это было аншлаговое событие, собравшее не только меломанов, но и светскую тусовку. Ей представили программно-субъективного, фирменно-дирижерского Прокофьева: с неистовым подчеркиванием темпов, мощным, объемным, но почти декоративным трагизмом и усиленным продвижением конкретных эмоций. Будь то ярая вражда или отчаянная смерть, безбрежная любовь или философическое размышление, затаптывающий, кажется, весь мир тяжелый «танец отцов» на балу или легкий бег Джульетты.
Подчеркнуто контрастно деля партитуру на отдельные программные сцены (балет же!), Курентзис выпукло озвучил безмерную негу свиданий, степенную поступь стариков и быстрые драки молодежи. Финальные аккорды оркестровых тутти походили на прыжки с обрыва. Пиано таяли, словно мороженое в жару. Музыка предстала красочной и страстной, как персонажи Шекспира. Каждый оркестровый тембр, каждую группу инструментов дирижер подал с великим музыкальным гурманством. И какая-нибудь заштатная туба ухала с трагической многозначительностью, старинная виола вздыхала, как живая, а валторны, от которых всегда ждешь подвоха, ни разу ни выдали фальши.
Не только в танце. Был, например, организован круглый стол на вечно животрепещущую тему «Скандал как инструмент PR». (В чем в чем, а в скандалах хитроумный Дягилев знал толк). Открылись две фотовыставки: танец на сцене и ловля момента в студии. Фестиваль представил первый издательский проект: опубликована хранящаяся в Библиотеке конгресса США рукопись воспоминаний режиссера Сергея Григорьева. О труппе «Оригинальный русский балет», возникшей в Европе после смерти Дягилева и распада его компании в 1929 году.
А танец начался со спектаклей легендарной компании «Балет Мориса Бежара» (Лозанна). Бежар был кумиром конца прошлого века. По словам директора Петербургского театрального музея и арт-директора фестиваля Натальи Метелицы, молодое поколение его почти не знает, хотя уровень труппы, одинаково ловко владеющей и классикой, и техникой Марты Грэм, по-прежнему высок.
«Чудесный мандарин» на музыку Бартока представил малоизвестного для многих Бежара, не барочно-щедрого в игре с культурами всех времен и народов, но экспрессионистки жесткого, трезво-беспощадного, железной рукой выстраивающего емкие мизансцены. «Мандарин» – притча о непобедимой силе страсти и темных сторонах желаний. Впрочем, и здесь культурных цитат предостаточно. Мрачный колорит отсылает к немецкому кино 20-х годов (фильмы Фрица Ланга). В недра некой банды «вне времени», где положенная по сюжету девушка, соблазняющая прохожих – у Бежара неулыбчивый переодетый юноша, одержимый не пороком, а добыванием денег (завораживающий танец Лоренса Ригга). Сюда попадает – и символически гибнет – не только затюканный горожанин двадцатого века, но и вагнеровский герой Зигфрид с мечом. Вместо загадочно-экзотического Мандарина (его не раз убивают, но он не может умереть, не вкусив любви) действует китайский хунвейбин времен Мао и «культурной революции». Финальная сцена экзальтированного «нуара» – пряная цитата из балета дягилевской антрепризы «Послеполуденный отдых фавна».
Совсем иного рода маленький моно-балет «Этюд для дамы с камелиями» – с музыкой Шопена и Чилеа (и с голосом Марии Каллас), исповедальное исследование женской и театральной судьбы. Элизабет Рос, дива в белом трико, жесткая и ранимая одновременно, сексуальная и невинная, качаясь на красном стуле и заходясь в безмолвном крике, воплощает мечту Бежара об идеальной женщине. Известный концертный отрывок балета «Бхакти» (индийская народная музыка), в котором бог Шива жарко танцует со своей возлюбленной, для Бежара – сход и собирание витальной энергии, круговорот цивилизаций, радость единения духа и плоти. А наглядно в танце – восточная танцевальная идея оплодотворяет западную балетную пластику.
Теперь труппой распоряжается преемник Бежара Жиль Роман, который вовсе не хочет быть директором музея Бежара. Роман привез свой балет-балладу Anima blues навеянный психоаналитическими книгами Юнга и его идеей «анимэ» – тайной женской половиной мужской души. Соответственно, все дуэты – не контакт полов, но встреча частей одной личности, отчего брутальность и кокетливость прихотливо меняются местами. Мелькают кружева и бриджи, звучит шальная томная гитара, дамы шествуют походкой «от бедра», парни задорно выпендриваются. И вообще, все это – сюрреалистический сон одного из персонажей, неподвижно сидящего под ворохом (или грузом?) сыплющихся то ли снежинок, то ли опилок. Кульминация сна – балерина Екатерина Шалкина в образе особо женственной Одри Хепберн, на фоне ее же голоса в фонограмме фильма «Моя прекрасная леди»: о, эти знаменитые старательные пробы произношения: «Рейн ин Спейн, эгейн..»
Новое имя для российских зрителей – «Белый театр танца» (Польша). Основатель и хореограф – Изадора Вайс, которая избегает пуантов и прочего из классики, предпочитая раскрепощающий современный танец по мотивам знаменитого хореографа Килиана и сюжетные балеты, непременно по серьезной литературе.
Гости из Гданьска привезли три одноактных вещи: «Девушка и смерть» с музыкой Шуберта, «Федра» с Малером и «Тристан и Изольда» (Пендерецкий-Гринвуд). Кстати, Кшиштоф Пендерецкий. живой классик современной музыки, приехал на фестиваль, где получил от организаторов приз «Удиви меня» (любимый девиз Дягилева) – и отметил в Петербурге свой день рождения. Что касается Вайс, то ее совсем молодые танцовщики очень стараются, и многого достигают, хотя энтузиазма иной раз больше, чем точного умения. А ее постановки балансируют – с разной степенью успешности – между буквализмом воспроизведения историй и условными обобщениями фабул.
В «Федре» по мотивам пьесы Расина главные персонажи танцуют на ковре из красных лепестков, а масса этаким античным хором топчется на заднем плане. В «Тристане» музыка длится дольше, чем хореографические идеи Вайс, отчего привкус однообразия и затянутости витает вполне отчетливо. На взгляд автора этих строк, лучше всего удалась «Девушка и смерть»: по соотношению неожиданной концепции и танца, по ползучей злобной пластике Смерти, по сбалансированной встрече пауз с активностью. Учитывая, что все балеты кончаются одинаково (скорбящая героиня кладет лежащему герою голову на грудь), мы, кажется, имели дело с трилогией. Да и Ипполит из «Федры» по танцу похож на Тристана как две капли воды.
Фестиваль, отмечающий юбилейную дату Сергея Прокофьева, организовал мощный художественный десант с Урала. Екатеринбургский оперный театр привозит балет «Ромео и Джульетта» в замечательной постановке Вячеслава Самодурова. А Теодор Курентзис, музыкальный глава Пермского театра оперы и балета, вместе с огромным оркестром (собранным на проект из музыкантов разных городов), после трехдневных репетиций исполнил музыку балета «Ромео и Джульетта». Это было аншлаговое событие, собравшее не только меломанов, но и светскую тусовку. Ей представили программно-субъективного, фирменно-дирижерского Прокофьева: с неистовым подчеркиванием темпов, мощным, объемным, но почти декоративным трагизмом и усиленным продвижением конкретных эмоций. Будь то ярая вражда или отчаянная смерть, безбрежная любовь или философическое размышление, затаптывающий, кажется, весь мир тяжелый «танец отцов» на балу или легкий бег Джульетты.
Подчеркнуто контрастно деля партитуру на отдельные программные сцены (балет же!), Курентзис выпукло озвучил безмерную негу свиданий, степенную поступь стариков и быстрые драки молодежи. Финальные аккорды оркестровых тутти походили на прыжки с обрыва. Пиано таяли, словно мороженое в жару. Музыка предстала красочной и страстной, как персонажи Шекспира. Каждый оркестровый тембр, каждую группу инструментов дирижер подал с великим музыкальным гурманством. И какая-нибудь заштатная туба ухала с трагической многозначительностью, старинная виола вздыхала, как живая, а валторны, от которых всегда ждешь подвоха, ни разу ни выдали фальши.
