Булгаковская «Кабала святош» сегодня звучит как никогда актуально. История запрещения мольеровского «Тартюфа», оскорбившего высшее духовенство в его лучших чувствах, и гонений слишком смелого и острого на язык комедианта удивительно рифмуется со злобой дня: скандалом вокруг фильма «Матильда», возбудившего православных экстремистов, и «театральным делом» Кирилла Серебренникова.
Не случайно прозорливый Марк Захаров выбрал именно эту пьесу из трех, предложенных ему режиссером Павлом Сафоновым, дебютирующим на сцене «Ленкома». Но тот не захотел использовать её мощный злободневный потенциал. В его постановке, как ни странно, никаких современных политических аллюзий нет. Напротив, она подчеркнуто отстраненна и гордо парит вне времени. Тут нет исторических отсылок ни к эпохе Короля-Солнца (никаких тебе, слава богу, париков и фижм), ни к советскому времени (параллели между Мольером и Булгаковым, Людовиком и Сталиным были столь очевидны, что пьеса была запрещена цензурой), ни к нынешним дням.
В декорациях Мариуса Яцковиса массивная, во всю сцену, бронзовая рама, как у старинных картин, соседствует с холодными стальными поверхностями, а стильные костюмы Евгении Панфиловой лишь легкими штрихами обозначают статус персонажей (узнаваемая шапочка-пирожок партийных бонз на Людовике, щегольская сутана архиепископа, венецианские маски членов тайного ордена). Сам Мольер в видавшем виды потертом пиджаке и грубых, тяжелых ботинках выглядит преемником предыдущей роли Игоря Миркурбанова – Венички Ерофеева из спектакля «Вальпургиева ночь», еще одного художника, отторгнутого государственной системой.
Миркурбанов играет прежде всего Артиста с большой буквы, яростного холерика, одинаково страстного и на сцене, и в жизни. Он способен разнести весь театр из-за упавшей свечи – и тут вспоминаются рассказы очевидцев о страшных истериках Гончарова, бушевавшего из-за плохо направленного луча прожектора. И хочется сказать: «Верю». Люди искусства с веками мало меняются. Но если в спектаклях Константина Богомолова и Марка Захарова Миркурбанова сдерживала крепкая режиссерская рука, то здесь он дает волю своему темпераменту: кричит, рычит и «рвет на груди рубаху» к немалому удовольствию публики.
Но лучшими в спектакле становятся немногие тихие, интимные моменты, когда этот сильный, харизматичный лидер театра вдруг становится слабым, беззащитным в своих чувствах, раздавленным и вышибленным из седла – тогда в нем открывается трагическая природа преданного близкими короля Лира, а в глазах читается почти детское удивление перед несправедливостью мира: «За что вы меня бьете, я же вам ничего не сделал»?
По контрасту с буйным протагонистом его оппоненты – блистательный Людовик Виктора Вержбицкого и вкрадчивый архиепископ Дмитрия Гизбрехта иезуитски сдержанны и спокойны. Они уверенны в своей силе и знают, что могут лишить зарвавшегося актера и работы, и жизни одним мановением пальца. Хороша тут и вся старая гвардия «Ленкома»: Иван Агапов в роли старого слуги Бутона, Павел Капитонов — летописец театра в Пале-Рояле, и Анна Большова, отважно играющая Мадлену Бежар, бывшую любовницу Мольера. Молодые артисты пока не столь убедительны и не дотягивают до уровня мастеров.
Но все это по большому счету не так важно по сравнению с главным просчетом постановки. Несмотря на очевидную актуальность темы, кажется, что этот спектакль поставлен лет 20 назад, когда в моде была многозначительная метафоричность – все эти маски, пластические композиции, пафосные жесты, туманная эстетика сновидений... Этот отвлеченный сценический язык создает впечатление, что действие происходит не в нашем мире, а в каком-то вымороченном театральном зазеркалье, не имеющем отношения к реальной жизни.
Когда в 1966 году Анатолий Эфрос выпускал на сцене «Ленкома» своего «Мольера», в его тихом, уставшем, отказавшемся от борьбы герое сквозил другой персонаж Булгакова – Мастер из знаменитого романа. Говоря о крестном пути Художника, режиссер вписывал туда и собственную непростую судьбу – словно предвидел грядущие невзгоды, травлю и изгнание из театра. И вместе со своим героем выбирал жертвенную, христианскую позицию непротивления.
О ком и о чем нынешний спектакль «Ленкома»? Об историческом Мольере? Нет. Об авторе пьесы? Тоже нет. Это даже не собирательный портрет современного режиссера, которого преследуют власти и церковь. У Сафонова и Миркурбанова получился образ слишком условный и обобщенный, чтобы внушить сочувствие. И слишком беззубый, чтобы вызвать злость и возмущение.
Сам режиссер объясняет название спектакля так: «Наша действительность иногда и впрямь, как дурной сон. И хочется встряхнуть всех, чтобы проснулись, чтобы увидели, что нельзя убивать за веру, что нельзя предавать». Но вот именно что встряхнуть и не получается: публика выходит из зала вполне удовлетворенная приятным вечером и отправляется дальше смотреть свои сны возле экранов телевизоров, уверенная, что все случившееся её точно не касается.
Не случайно прозорливый Марк Захаров выбрал именно эту пьесу из трех, предложенных ему режиссером Павлом Сафоновым, дебютирующим на сцене «Ленкома». Но тот не захотел использовать её мощный злободневный потенциал. В его постановке, как ни странно, никаких современных политических аллюзий нет. Напротив, она подчеркнуто отстраненна и гордо парит вне времени. Тут нет исторических отсылок ни к эпохе Короля-Солнца (никаких тебе, слава богу, париков и фижм), ни к советскому времени (параллели между Мольером и Булгаковым, Людовиком и Сталиным были столь очевидны, что пьеса была запрещена цензурой), ни к нынешним дням.
В декорациях Мариуса Яцковиса массивная, во всю сцену, бронзовая рама, как у старинных картин, соседствует с холодными стальными поверхностями, а стильные костюмы Евгении Панфиловой лишь легкими штрихами обозначают статус персонажей (узнаваемая шапочка-пирожок партийных бонз на Людовике, щегольская сутана архиепископа, венецианские маски членов тайного ордена). Сам Мольер в видавшем виды потертом пиджаке и грубых, тяжелых ботинках выглядит преемником предыдущей роли Игоря Миркурбанова – Венички Ерофеева из спектакля «Вальпургиева ночь», еще одного художника, отторгнутого государственной системой. Миркурбанов играет прежде всего Артиста с большой буквы, яростного холерика, одинаково страстного и на сцене, и в жизни. Он способен разнести весь театр из-за упавшей свечи – и тут вспоминаются рассказы очевидцев о страшных истериках Гончарова, бушевавшего из-за плохо направленного луча прожектора. И хочется сказать: «Верю». Люди искусства с веками мало меняются. Но если в спектаклях Константина Богомолова и Марка Захарова Миркурбанова сдерживала крепкая режиссерская рука, то здесь он дает волю своему темпераменту: кричит, рычит и «рвет на груди рубаху» к немалому удовольствию публики.
Но лучшими в спектакле становятся немногие тихие, интимные моменты, когда этот сильный, харизматичный лидер театра вдруг становится слабым, беззащитным в своих чувствах, раздавленным и вышибленным из седла – тогда в нем открывается трагическая природа преданного близкими короля Лира, а в глазах читается почти детское удивление перед несправедливостью мира: «За что вы меня бьете, я же вам ничего не сделал»?
По контрасту с буйным протагонистом его оппоненты – блистательный Людовик Виктора Вержбицкого и вкрадчивый архиепископ Дмитрия Гизбрехта иезуитски сдержанны и спокойны. Они уверенны в своей силе и знают, что могут лишить зарвавшегося актера и работы, и жизни одним мановением пальца. Хороша тут и вся старая гвардия «Ленкома»: Иван Агапов в роли старого слуги Бутона, Павел Капитонов — летописец театра в Пале-Рояле, и Анна Большова, отважно играющая Мадлену Бежар, бывшую любовницу Мольера. Молодые артисты пока не столь убедительны и не дотягивают до уровня мастеров.
Но все это по большому счету не так важно по сравнению с главным просчетом постановки. Несмотря на очевидную актуальность темы, кажется, что этот спектакль поставлен лет 20 назад, когда в моде была многозначительная метафоричность – все эти маски, пластические композиции, пафосные жесты, туманная эстетика сновидений... Этот отвлеченный сценический язык создает впечатление, что действие происходит не в нашем мире, а в каком-то вымороченном театральном зазеркалье, не имеющем отношения к реальной жизни.Когда в 1966 году Анатолий Эфрос выпускал на сцене «Ленкома» своего «Мольера», в его тихом, уставшем, отказавшемся от борьбы герое сквозил другой персонаж Булгакова – Мастер из знаменитого романа. Говоря о крестном пути Художника, режиссер вписывал туда и собственную непростую судьбу – словно предвидел грядущие невзгоды, травлю и изгнание из театра. И вместе со своим героем выбирал жертвенную, христианскую позицию непротивления.
О ком и о чем нынешний спектакль «Ленкома»? Об историческом Мольере? Нет. Об авторе пьесы? Тоже нет. Это даже не собирательный портрет современного режиссера, которого преследуют власти и церковь. У Сафонова и Миркурбанова получился образ слишком условный и обобщенный, чтобы внушить сочувствие. И слишком беззубый, чтобы вызвать злость и возмущение. Сам режиссер объясняет название спектакля так: «Наша действительность иногда и впрямь, как дурной сон. И хочется встряхнуть всех, чтобы проснулись, чтобы увидели, что нельзя убивать за веру, что нельзя предавать». Но вот именно что встряхнуть и не получается: публика выходит из зала вполне удовлетворенная приятным вечером и отправляется дальше смотреть свои сны возле экранов телевизоров, уверенная, что все случившееся её точно не касается.
