«Театрал» продолжает беседовать с известными общественными деятелями об актуальных проблемах нашей действительности. Гостем февральского номера журнала стала политолог Екатерина ШУЛЬМАН.
- Из последних громких событий, произошедших в стране, можно выделить теракт возле здания ФСБ на Лубянке. Если принять официальную версию следствия об одном нападавшем, то это можно рассматривать как типичный акт индивидуального террора, похожий на те, что происходят в последнее время по всему миру. Это может прозвучать безнравственно, но суицидальные акты террористов-одиночек, нападающих на прохожих или пассажиров автобуса с ножами, как в Лондоне или Израиле, или расстреливающих случайных людей, как в США, - большой шаг вниз по лестнице террористической опасности по сравнению с технически сложными и разрушительными акциями, которые готовили и осуществляли международные или региональные террористические сети во второй половине ХХ и первом десятилетии ХХI веков. Жертв и их родных это не утешит, но вопреки впечатлению, которое оставляют новостные заголовки, террористическая активность в Первом мире явно на спаде.
Но если нельзя взять числом, приходится действовать умением: ниже поражающая сила - выше символическая нагрузка. В случае с лубянской стрельбой всё очень выразительно: очевидно, что время (между большой пресс-конференцией Владимира Путина и празднованием Дня чекиста) и место выбрано с целью сделать высказывание. В этом и есть смысл террористического акта информационной эпохи, который значим не столько собственно жертвами и разрушениями, сколько теми впечатлениями, которые он производит. Такой театр террора, ведь террор – это всегда театр. Люди хотят таким образом что-то сказать. Но что конкретно хотел сказать стрелявший на Лубянке, понять затруднительно, потому что никакого манифеста он не оставил. При этом его профиль выглядит довольно характерно: одинокий человек, слабо социализирован, что-то читал в интернете, и в его бедной голове стали зарождаться мысли, которые затем побудили его к насильственным действиям.
Из изложенного следует, что истинный ущерб от акций такого типа наступает не во время их осуществления, а после.
Первые последствия - кадровые выводы для спецслужб: кого-то могут уволить, кого-то наказать. В России такие теракты считаются недочетом тех правоохранительных структур, против которых эти теракты направлены: не предусмотрели, не предотвратили, как-то не так себя вели во время самого события. Но, как известно, индивидуальный терроризм не профилактируем и не предотвращаем. Мы это видим по мировой практике. Американские шутинги происходят довольно часто, там оружие более распространено, чем у нас. Тем не менее, по нашей административной традиции, кадровые последствия наступают не немедленно - это считается недостойной уступкой общественному мнению - но с задержкой в несколько недель или месяцев.
Второй тип последствий, гораздо более важный для общества, – это борьба с подобными актами в будущем. Звучит успокоительного, но борьба эта имеет свойство принимать довольно жуткие формы. Напомню, после взрыва в приемной ФСБ в Архангельске по всей стране началась раскрутка разнообразных молодежных террористических и экстремистских организаций – то ли реально существующих, то ли сформированных специально под отчетность спецслужб. Многие люди от этого пострадали. Мы видим, какой масштаб приобрели дела «Сети» и «Нового величия», очевидно, созданные ради демонстрации активной работы с молодежью. Кроме того, были внесены изменения в законодательство, ограничивающие права и свободы граждан и расширяющие полномочия спецслужб, заведены уголовные дела по статье «Оправдание терроризма» (часть 2 статьи 205.2 УК) против журналистов и людей, высказывающихся в Сети. Это широко известное дело псковской журналистки Светланы Прокопьевой, опубликовавшей на сайте «Эха Москвы» в Пскове текст со своими размышлениями о причинах архангельского взрыва. Это дело Екатерины Мурановой, молодой женщины из Медвежьегорска в Карелии, которой суд присудил 350 000 рублей штрафа за комментарий в социальной сети «ВКонтакте» на ту же тему. Муранова – одинокая мать, эта сумма для нее неподъемна. Но спецслужбам нужно отчитываться: если они не могут выявить настоящих террористов, то они их начинают создавать, а потом уже раскрывать. То есть не так страшен сам теракт, как работа по его итогам. Именно поэтому террористическая активность так губительна для общества: это цепочка усиливающегося отложенного вреда.
Если терроризм одиночек непредсказуем и труднопредотвращаем, то процесс радикализации, приводящий к появлению настоящих, а не воображаемых экстремистских организаций, хорошо изучен политической наукой. Радикализация как политический процесс имеет причиной отсутствие выхода в легальное политическое пространство. Наилучшим лекарством от экстремизма является допуск всех на выборы. Это кажется в высшей степени контринтуитивной рекомендацией: мол, как же их выпускать на выборы, они же получат в руки власть и неизвестно, что натворят. На самом деле, в ходе хотя бы публичной избирательной кампании все радикалы становятся куда менее радикальными. А уж те, кому повезет избраться в низовые коллективные органы (муниципальные советы и региональные законодательные собрания), попадают в среду, наполненную такими же депутатами, как они сами, с которыми нужно вступать в отношения компромисса, договоренностей и взаимовыгодного обмена. Это как раз способствует дерадикализации.
А вот с теми, кто уходит в подполье, кто не видит для себя легального политического выхода, происходит многоступенчатый процесс. Сначала отваливаются люди, которые в подполье уходить не готовы. Соответственно образуется радикальное ядро – лидер и его окружение. Те, кто готовы жить на таком положении, ощущают себя противостоящими всему внешнему враждебному миру, который действительно к ним враждебен. Затем образуется мартиролог – свой список мучеников, пострадавших за участие в организации, и делается естественный вывод, что законы, налагаемые и соблюдаемые обществом, враждебны, потому что само общество и выражающее его интересы государство враждебны, следовательно, соблюдать их необязательно. Те люди, которые так не считают, постепенно отшелушиваются от организации, и остается вот это самое радикальное ядро. Отсюда переход к насильственным действиям очень прост и естественен: как вы с нами – так и мы с вами.
Историки и публицисты часто задаются вопросом, как же так получается, что при падении того или иного авторитарного режима власть переходит к радикалам. Из этого они делают вывод, что нужно беречь диктаторов, так как после их ухода становится еще хуже. Да, после них действительно становится хуже, но это результат их собственной деятельности. По итогам авторитарного правления общественное пространство обычно пусто: никаким структурам, кроме лоялистских, не позволяется существовать, а лоялистские структуры не переживут исчезновения кормящей руки и растворятся в ту же минуту, как поддерживающая их власть ослабеет. У них нет собственной субъектности. А у радикалов она есть. Радикалы перехватывают власть, потому что в этот момент только у них есть организованная структура, готовая идеология, привычка к насилию, решимость и вождь. Такая боевая единица идеально приспособлена к тому, чтобы в условиях временного безвластья всё взять в свои руки. Не надо допускать, чтобы эти структуры образовывались. Как известно, в подполье никто не хорошеет, там все становятся больным и уродливыми.
Логичный вывод из этого не тот, что надо эффективнее выкуривать всех из подполья, а тот, что не надо создавать условия, когда люди там вынуждены укрываться. Все должны проявлять политическую активность на свежем воздухе и участвовать в легальном политическом процессе: в особенности это касается выборов на местном уровне в коллективные представительные органы. Люди, которые активно проявляют себя публично, высказываются в соцсетях, пытаются организовать митинги, должны иметь возможность бороться за мандаты муниципальных и региональных депутатов и мэров городов. Некоторые такие положительные примеры уже есть, что не может не радовать. Но есть и бессмысленная борьба за принудительную радикализацию тех, кто по природе своей не склонен к радикализму. Политически активные люди должны везде баллотироваться и избираться, это очень полезно для общества: снижается уровень насилия и упрочивается гражданский мир.
Справка
Екатерина Шульман - политолог, кандидат политических наук, специалист по проблемам законотворчества. Ведущая авторской программы на радиостанции «Эхо Москвы», публикуется в изданиях «Ведомости», «Такие дела», «Православие и мир», Republic, Московский центр Карнеги и др. Ведет канал на Youtube (147 тыс. подписчиков).
- Из последних громких событий, произошедших в стране, можно выделить теракт возле здания ФСБ на Лубянке. Если принять официальную версию следствия об одном нападавшем, то это можно рассматривать как типичный акт индивидуального террора, похожий на те, что происходят в последнее время по всему миру. Это может прозвучать безнравственно, но суицидальные акты террористов-одиночек, нападающих на прохожих или пассажиров автобуса с ножами, как в Лондоне или Израиле, или расстреливающих случайных людей, как в США, - большой шаг вниз по лестнице террористической опасности по сравнению с технически сложными и разрушительными акциями, которые готовили и осуществляли международные или региональные террористические сети во второй половине ХХ и первом десятилетии ХХI веков. Жертв и их родных это не утешит, но вопреки впечатлению, которое оставляют новостные заголовки, террористическая активность в Первом мире явно на спаде.
Но если нельзя взять числом, приходится действовать умением: ниже поражающая сила - выше символическая нагрузка. В случае с лубянской стрельбой всё очень выразительно: очевидно, что время (между большой пресс-конференцией Владимира Путина и празднованием Дня чекиста) и место выбрано с целью сделать высказывание. В этом и есть смысл террористического акта информационной эпохи, который значим не столько собственно жертвами и разрушениями, сколько теми впечатлениями, которые он производит. Такой театр террора, ведь террор – это всегда театр. Люди хотят таким образом что-то сказать. Но что конкретно хотел сказать стрелявший на Лубянке, понять затруднительно, потому что никакого манифеста он не оставил. При этом его профиль выглядит довольно характерно: одинокий человек, слабо социализирован, что-то читал в интернете, и в его бедной голове стали зарождаться мысли, которые затем побудили его к насильственным действиям.
Из изложенного следует, что истинный ущерб от акций такого типа наступает не во время их осуществления, а после.
Первые последствия - кадровые выводы для спецслужб: кого-то могут уволить, кого-то наказать. В России такие теракты считаются недочетом тех правоохранительных структур, против которых эти теракты направлены: не предусмотрели, не предотвратили, как-то не так себя вели во время самого события. Но, как известно, индивидуальный терроризм не профилактируем и не предотвращаем. Мы это видим по мировой практике. Американские шутинги происходят довольно часто, там оружие более распространено, чем у нас. Тем не менее, по нашей административной традиции, кадровые последствия наступают не немедленно - это считается недостойной уступкой общественному мнению - но с задержкой в несколько недель или месяцев.
Второй тип последствий, гораздо более важный для общества, – это борьба с подобными актами в будущем. Звучит успокоительного, но борьба эта имеет свойство принимать довольно жуткие формы. Напомню, после взрыва в приемной ФСБ в Архангельске по всей стране началась раскрутка разнообразных молодежных террористических и экстремистских организаций – то ли реально существующих, то ли сформированных специально под отчетность спецслужб. Многие люди от этого пострадали. Мы видим, какой масштаб приобрели дела «Сети» и «Нового величия», очевидно, созданные ради демонстрации активной работы с молодежью. Кроме того, были внесены изменения в законодательство, ограничивающие права и свободы граждан и расширяющие полномочия спецслужб, заведены уголовные дела по статье «Оправдание терроризма» (часть 2 статьи 205.2 УК) против журналистов и людей, высказывающихся в Сети. Это широко известное дело псковской журналистки Светланы Прокопьевой, опубликовавшей на сайте «Эха Москвы» в Пскове текст со своими размышлениями о причинах архангельского взрыва. Это дело Екатерины Мурановой, молодой женщины из Медвежьегорска в Карелии, которой суд присудил 350 000 рублей штрафа за комментарий в социальной сети «ВКонтакте» на ту же тему. Муранова – одинокая мать, эта сумма для нее неподъемна. Но спецслужбам нужно отчитываться: если они не могут выявить настоящих террористов, то они их начинают создавать, а потом уже раскрывать. То есть не так страшен сам теракт, как работа по его итогам. Именно поэтому террористическая активность так губительна для общества: это цепочка усиливающегося отложенного вреда.
Если терроризм одиночек непредсказуем и труднопредотвращаем, то процесс радикализации, приводящий к появлению настоящих, а не воображаемых экстремистских организаций, хорошо изучен политической наукой. Радикализация как политический процесс имеет причиной отсутствие выхода в легальное политическое пространство. Наилучшим лекарством от экстремизма является допуск всех на выборы. Это кажется в высшей степени контринтуитивной рекомендацией: мол, как же их выпускать на выборы, они же получат в руки власть и неизвестно, что натворят. На самом деле, в ходе хотя бы публичной избирательной кампании все радикалы становятся куда менее радикальными. А уж те, кому повезет избраться в низовые коллективные органы (муниципальные советы и региональные законодательные собрания), попадают в среду, наполненную такими же депутатами, как они сами, с которыми нужно вступать в отношения компромисса, договоренностей и взаимовыгодного обмена. Это как раз способствует дерадикализации.
А вот с теми, кто уходит в подполье, кто не видит для себя легального политического выхода, происходит многоступенчатый процесс. Сначала отваливаются люди, которые в подполье уходить не готовы. Соответственно образуется радикальное ядро – лидер и его окружение. Те, кто готовы жить на таком положении, ощущают себя противостоящими всему внешнему враждебному миру, который действительно к ним враждебен. Затем образуется мартиролог – свой список мучеников, пострадавших за участие в организации, и делается естественный вывод, что законы, налагаемые и соблюдаемые обществом, враждебны, потому что само общество и выражающее его интересы государство враждебны, следовательно, соблюдать их необязательно. Те люди, которые так не считают, постепенно отшелушиваются от организации, и остается вот это самое радикальное ядро. Отсюда переход к насильственным действиям очень прост и естественен: как вы с нами – так и мы с вами.
Историки и публицисты часто задаются вопросом, как же так получается, что при падении того или иного авторитарного режима власть переходит к радикалам. Из этого они делают вывод, что нужно беречь диктаторов, так как после их ухода становится еще хуже. Да, после них действительно становится хуже, но это результат их собственной деятельности. По итогам авторитарного правления общественное пространство обычно пусто: никаким структурам, кроме лоялистских, не позволяется существовать, а лоялистские структуры не переживут исчезновения кормящей руки и растворятся в ту же минуту, как поддерживающая их власть ослабеет. У них нет собственной субъектности. А у радикалов она есть. Радикалы перехватывают власть, потому что в этот момент только у них есть организованная структура, готовая идеология, привычка к насилию, решимость и вождь. Такая боевая единица идеально приспособлена к тому, чтобы в условиях временного безвластья всё взять в свои руки. Не надо допускать, чтобы эти структуры образовывались. Как известно, в подполье никто не хорошеет, там все становятся больным и уродливыми.
Логичный вывод из этого не тот, что надо эффективнее выкуривать всех из подполья, а тот, что не надо создавать условия, когда люди там вынуждены укрываться. Все должны проявлять политическую активность на свежем воздухе и участвовать в легальном политическом процессе: в особенности это касается выборов на местном уровне в коллективные представительные органы. Люди, которые активно проявляют себя публично, высказываются в соцсетях, пытаются организовать митинги, должны иметь возможность бороться за мандаты муниципальных и региональных депутатов и мэров городов. Некоторые такие положительные примеры уже есть, что не может не радовать. Но есть и бессмысленная борьба за принудительную радикализацию тех, кто по природе своей не склонен к радикализму. Политически активные люди должны везде баллотироваться и избираться, это очень полезно для общества: снижается уровень насилия и упрочивается гражданский мир.
Справка
Екатерина Шульман - политолог, кандидат политических наук, специалист по проблемам законотворчества. Ведущая авторской программы на радиостанции «Эхо Москвы», публикуется в изданиях «Ведомости», «Такие дела», «Православие и мир», Republic, Московский центр Карнеги и др. Ведет канал на Youtube (147 тыс. подписчиков).
