Журнал «Театрал» выпустил в свет уникальный сборник, который состоит из пятидесяти монологов известных актёров, режиссёров и драматургов, рассказывающих о главном человеке в жизни — о маме. Эти проникновенные воспоминания не один год публиковались на страницах журнала, и теперь собраны вместе под одной обложкой. Книга так и называется - «Мамы замечательных детей». Предыдущими героями публикаций были Александр Ширвиндт, Вера Васильева, Римас Туминас, Ольга Прокофьева, Евгений Писарев, Светлана Немоляева, Евгения Симонова, Марк Захаров, Анна Терехова, Юрий Стоянов, Людмила Чурсина, Сергей Юрский, Нина Архипова, Максим Никулин, Виктор Сухоруков, Людмила Иванова, Екатерина Райкина, Юлия Рутберг, Александр Коршунов, Юлия Меньшова, Евгений Евтушенко, Владимир Андреев, Анастасия Голуб, Владимир Войнович, Наталья Наумова, Анна Дворжецкая, Дмитрий Бертман, Алёна Яковлева, Евгений Стеблов, Вера Бабичева. Cегодня предоставляем слово народному артисту России, основателю и художественному руководителю театра «Школа современной пьесы» Иосифу Райхельгаузу.
Довольно долго мне казалось, что моя мама (Фаина Иосифовна Райхельгауз) очень взрослая. Она много работала, вела домашнее хозяйство и была идеологом семьи. Лично для меня она совершила несколько фантастических поступков, и если бы не мама, то я не стал бы тем, кем стал. Потому что в свое время она поверила в меня, несмотря на то, что за профнепригодность меня выгнали из Ленинградского театрального института.
Она прилетела за мной из Одессы, и я представляю, как тяжело у нее было на душе, потому что все соседи и знакомые знали, что я поступил на режиссерский факультет и вдруг вернулся... Это такой позор. Я стал объяснять маме, что меня выгнали не потому, что я ленивый студент, а потому, что хочу заниматься совершенно другим театром. Тогда мама пошла к художественному руководителю курса Борису Вульфовичу Зону и спросила:
— Скажите, мой мальчик действительно непригоден к этой профессии?
И Зон ответил, что мальчик у нее непростой, и на курсе сложилась такая ситуация, что надо было либо его выгнать и учить всех остальных, либо отчислить всех студентов и учить только этого мальчика.
— Поэтому я выбрал первое, — подытожил профессор.
Я стал уговаривать маму оставить меня в Ленинграде, потому что профессор не прав, я обязательно добьюсь успеха, и через несколько лет в этом институте будет встреча со мной, как с известным режиссером. В итоге мама согласилась и оставила меня, семнадцатилетнего юношу, в чужом городе. Для того чтобы выжить и заниматься театром, я рисовал что-то в художественной мастерской, таскал декорации и реквизит в БДТ и в конце концов получил служебное жилье. А потом поступил в университет на факультет журналистики и стал руководить студенческим театром. То есть вот эти несколько лет в Ленинграде, после которых я приехал и поступил в ГИТИС, были определены мамой и стали для меня важнейшими в становлении профессии, идеологии и мировоззрения.
Даже в глубоко пожилом возрасте мама оставалась самостоятельным человеком и вела активный образ жизни. Каждое утро плавала в бассейне, ходила пешком, несмотря на больные ноги. Она очень много читала и с удовольствием посещала театры. Мама знала, какие у нас в стране партии и какой закон принимают в парламенте. Пыталась давать мне советы и комментировала все мои выступления на телевидении: как я выступил, что неверно сказал и как не нужно обижать людей. Например, когда у меня на передаче Соловьева возникла жаркая полемика с Прохановым, мама при встрече сказала:
— Да, он, конечно, не прав, но ты не должен был выступать в такой резкой форме.
Она не могла смириться с тем, что ей очень много лет, и в душе оставалась молодой. Шутила с внуками, подтрунивала над ними, носила яркие наряды, привезенные из-за границы внучкой Машей (художник-модельер Мария Трегубова. — Ред.). Считала, что раз Маша с ее художественным вкусом это выбрала, значит, надо носить.
А недавно, когда в ее доме делали ремонт, по совету Маши выложила пол ярко-синей плиткой. Я бы никогда не сделал полы такими яркими, но мама сказала, что это современно.
Она азартный человек. И очень коммуникабельный. Когда ко мне приезжали друзья и коллеги, мама садилась с нами за стол — побеседовать. А потом все они, начиная с моих студентов и заканчивая знаменитым Иосифом Кобзоном, передавали маме приветы и справлялись о ее здоровье. Мама любила цитировать Пушкина. Причем не хрестоматийные стихи из школьных учебников. Я, например, говорю:
— Ну, все мама, мне пора...
А она отвечает:
— Пора, мой друг, пора. Покоя сердце просит....
И продолжала читать стихотворение. А ведь за плечами у нее только один курс медицинского училища, оконченного еще до войны.
Родители моей мамы Иосиф и Бина Каршенбойм жили в одесской области в маленьком местечке Балта. Бина была из семьи педагогов, поэтому с раннего детства много читала, что потом передалось и детям. После того, как семья Каршенбойм попала под еврейский погром, они переехали на новое место и стали строить еврейский социалистический колхоз, который почему-то носил имя Андрея Иванова. Причем, кто такой этот товарищ Иванов, никто так и не узнал. Иосиф окончил экономическое училище, но работал на ферме, что-то возил на телеге, пахал. А Бина работала в детском саду воспитателем и заодно мыла там посуду и полы. В семье было четверо детей, три сестры и брат. По тем временам получить профессиональное образование считалось большим достижением, но тем не менее старшая сестра Этель окончила педагогический техникум, а затем институт и к началу войны работала учительницей в Виннице.
Брат Миша окончил Харьковский машиностроительный техникум, отслужил армию, но домой так и не вернулся — началась война, и он погиб в первые дни. А мама мечтала о профессии врача, и поступила в медицинское училище. Отучилась год и готовилась к экзамену, который назначили на 23 июня 1941 года. На выходные приехала в деревню и здесь узнала о начале войны. Не понимая всего ужаса, была рада тому, что не надо сдавать экзамен. И ее можно понять — девчонке было всего 15 лет. А вскоре нашелся еще один повод для «праздника» — ей разрешили надеть в эвакуацию праздничные туфли.
Вот такой трагифарс.
Мама часто вспоминала, как они уезжали в эвакуацию. Был конец октября, и старые груши клонились вниз под тяжестью плодов — убирать их было уже некому. Посреди двора лежали окровавленные тушки животных — отцу пришлось зарезать всю домашнюю живность, поскольку без присмотра она все равно бы погибла.
Моя мама и ее младшая сестра Броня, которой только исполнилось двенадцать лет, сидели на подводе и тихо плакали, понимая, что происходит что-то ужасное. В какой-то момент праздничная туфелька вдруг слетела с маминой ноги, и мама, боясь, что за это ее будут ругать, промолчала. Так и доехала в одной туфле до станции Армавир, где семье предложили сдать подводу и ехать дальше на открытой площадке товарного поезда. Ехали недолго. Неожиданно эшелон остановился посреди поля, а в небе показались вражеские самолеты. Люди в ужасе стали спрыгивать с поезда и отбегать подальше от состава. И мой будущий дед, схватив дочек за руки, тоже отбежал с ними метров на сто. Но у его жены были больные ноги, поэтому она легла прямо возле вагона. Немецкие летчики, увидев, что люди в страшной суматохе покидают поезд, начали строчить из пулеметов, и папа накрыл девочек своим пиджаком, он думал, что так спасет их от пуль.
А когда самолеты улетели, оставив сотни убитых, Иосиф увидел, что его жена лежит с рассеченной головой и оторванными ногами. Он побежал к ней, убедился в том, что она не дышит, прошептал:
— Они убили мою Биночку.
Обнял ее и умер. У него случился разрыв сердца. Моя мама от переживаний потеряла сознание, а, очнувшись, увидела огромную братскую могилу. И еще мародеров, набежавших из соседних деревень. Они забирали все, что было в карманах убитых, выносили вещи из уцелевшего состава. Один из них, человек в военной форме, подошел к Иосифу Каршенбойму, обшарил карманы, вынул из них документы и деньги.
— Когда закончится война, тебе вернут эти деньги в Махачкале, — с ехидцей сказал он, обращаясь к маленькой Броне.
Этим же эшелоном голодные, осиротевшие и совершенно подавленные девочки поехали дальше, навсегда оставив в памяти станцию Нескучную.
С тех пор мама не была там, но очень хотела съездить, чтобы отдать дань памяти родителям.
Судьба испытывала людей на прочность. Мама и ее сестра скитались по стране, трудились на подсобных работах, и однажды оказались в Чкалове, ныне Оренбург, где мама устроилась санитаркой в эвакогоспиталь. Это было специализированное учреждение для тех, кто остался без конечностей, и хрупкой девочке приходилось на себе перетаскивать взрослых мужчин. Как-то начальник госпиталя отправил ее сопровождать раненого солдата домой в Молдавию. Прямого поезда не было, и в Одессе предстояло сделать пересадку.
И все бы ничего, но в Одессе жила дочь дальних родственников, которые тоже были эвакуированы в Чкалов. Едва родственники узнали, что Фаина будет ехать через Одессу, — попросили передать для нее золотые часики и кусок сливочного масла.
Передачку мама положила в узелок и, когда приехали в Одессу, оставила его возле солдата, а сама отправилась в кассу компостировать ему билет.
А когда поезд тронулся и боец уехал, она пошла по указанному адресу и только там обнаружила, что ни масла, ни золотых часов в узелке нет — раненый солдат их украл. Девочка заплакала, а хозяйка выгнала ее, посчитав воровкой. Это случилось 10 мая 1945 года. А в 1990-х та же семья уехала жить в Америку и, поскольку вывозить золото было нельзя, снова оставила золотые часы маме на временное хранение. Так случилось, что и эти часы тоже были украдены из родительского дома. Написав о случившемся в Америку, мама получила ответ, в котором ее просили не беспокоиться, поскольку часы не такие уж и дорогие. Однако через некоторое время, словно забыв о предыдущем письме, маму попросили все же часики вернуть. Пришлось отправить свои золотые часы, подаренные на день рождения.
Жизнь моей мамы была полна невероятных событий. Одно из самых из них — встреча с моим отцом Леонидом Райхельгаузом.
Отец во время войны был танкистом, разведчиком, дошел до Берлина и, расписавшись на Рейхстаге, вернулся с двумя орденами Славы, орденом Красной Звезды и многочисленными медалями. Он был лихим мотоциклистом, и после взятия Берлина принимал участие в гонках, придя к финишу первым. Проезжая перед трибуной, на которой стоял Георгий Жуков, ухитрился встать на ноги и отдать ему честь. За победу на этих соревнованиях отца отпустили на несколько дней в отпуск, а полководец подарил ему мотоцикл с именной табличкой. Вот такой герой-фронтовик стал мужем моей мамы.
Жили сначала у его родителей, и легким это время не назовешь — мой дед по папиной линии имел крутой характер. Постоянно ворчал и придирался к молодым. Дело дошло до того, что однажды выгнал маму из дома. А случилось это после того, как мама, в отсутствие стариков, угостила зашедшую в гости беременную соседку солеными огурцами, которые стояли на столе. Только женщина надкусила огурчик, как в дверях показался мамин свекор и заревел на весь колхоз:
— Вон з моей хаты, воровка! Вот хто мое добро раздае!
И хотя мама выросла в этом колхозе, и все знали, что она честная девушка и никогда не возьмет чужого, соседи останавливались у окна и с любопытством смотрели за скандалом. Не выдержав позора, мама, кстати, уже в то время беременная, быстро собрала вещи и убежала из дома. Проделав до станции путь в восемь километров, села в поезд и отправилась в Одессу, где жила ее старшая сестра. На следующий день, узнав о случившемся, к ней приехал муж. Так они стали жить и работать в Одессе. Сначала снимали проходную комнату в коммунальной квартире, а со временем купили свою. Для этого отцу пришлось три года отработать шофером в Магадане. Казалось бы, после пережитого она и слышать не захочет о своих обидчиках. Но мама — человек не злопамятный. И все равно поддерживала отношения с родителями отца, а когда они состарились, и им стало тяжело справляться с хозяйством, забрала их к себе в Одессу.
Мои родители прожили долгую счастливую жизнь, и когда отец ушел из жизни, мама с трудом перенесла это печальное событие. Она бережно хранила память об отце, и в его комнате все осталось, как было при жизни, и у портрета папы всегда стояли свежие цветы.
И я очень благодарен своей маме, потому что всему, что я умею в жизни, я научился именно у нее.
Записала Елена Милиенко.
Довольно долго мне казалось, что моя мама (Фаина Иосифовна Райхельгауз) очень взрослая. Она много работала, вела домашнее хозяйство и была идеологом семьи. Лично для меня она совершила несколько фантастических поступков, и если бы не мама, то я не стал бы тем, кем стал. Потому что в свое время она поверила в меня, несмотря на то, что за профнепригодность меня выгнали из Ленинградского театрального института.Она прилетела за мной из Одессы, и я представляю, как тяжело у нее было на душе, потому что все соседи и знакомые знали, что я поступил на режиссерский факультет и вдруг вернулся... Это такой позор. Я стал объяснять маме, что меня выгнали не потому, что я ленивый студент, а потому, что хочу заниматься совершенно другим театром. Тогда мама пошла к художественному руководителю курса Борису Вульфовичу Зону и спросила:
— Скажите, мой мальчик действительно непригоден к этой профессии?
И Зон ответил, что мальчик у нее непростой, и на курсе сложилась такая ситуация, что надо было либо его выгнать и учить всех остальных, либо отчислить всех студентов и учить только этого мальчика.
— Поэтому я выбрал первое, — подытожил профессор.
Я стал уговаривать маму оставить меня в Ленинграде, потому что профессор не прав, я обязательно добьюсь успеха, и через несколько лет в этом институте будет встреча со мной, как с известным режиссером. В итоге мама согласилась и оставила меня, семнадцатилетнего юношу, в чужом городе. Для того чтобы выжить и заниматься театром, я рисовал что-то в художественной мастерской, таскал декорации и реквизит в БДТ и в конце концов получил служебное жилье. А потом поступил в университет на факультет журналистики и стал руководить студенческим театром. То есть вот эти несколько лет в Ленинграде, после которых я приехал и поступил в ГИТИС, были определены мамой и стали для меня важнейшими в становлении профессии, идеологии и мировоззрения.Даже в глубоко пожилом возрасте мама оставалась самостоятельным человеком и вела активный образ жизни. Каждое утро плавала в бассейне, ходила пешком, несмотря на больные ноги. Она очень много читала и с удовольствием посещала театры. Мама знала, какие у нас в стране партии и какой закон принимают в парламенте. Пыталась давать мне советы и комментировала все мои выступления на телевидении: как я выступил, что неверно сказал и как не нужно обижать людей. Например, когда у меня на передаче Соловьева возникла жаркая полемика с Прохановым, мама при встрече сказала:
— Да, он, конечно, не прав, но ты не должен был выступать в такой резкой форме.
Она не могла смириться с тем, что ей очень много лет, и в душе оставалась молодой. Шутила с внуками, подтрунивала над ними, носила яркие наряды, привезенные из-за границы внучкой Машей (художник-модельер Мария Трегубова. — Ред.). Считала, что раз Маша с ее художественным вкусом это выбрала, значит, надо носить.
А недавно, когда в ее доме делали ремонт, по совету Маши выложила пол ярко-синей плиткой. Я бы никогда не сделал полы такими яркими, но мама сказала, что это современно.
Она азартный человек. И очень коммуникабельный. Когда ко мне приезжали друзья и коллеги, мама садилась с нами за стол — побеседовать. А потом все они, начиная с моих студентов и заканчивая знаменитым Иосифом Кобзоном, передавали маме приветы и справлялись о ее здоровье. Мама любила цитировать Пушкина. Причем не хрестоматийные стихи из школьных учебников. Я, например, говорю:
— Ну, все мама, мне пора...
А она отвечает:
— Пора, мой друг, пора. Покоя сердце просит....
И продолжала читать стихотворение. А ведь за плечами у нее только один курс медицинского училища, оконченного еще до войны.
Родители моей мамы Иосиф и Бина Каршенбойм жили в одесской области в маленьком местечке Балта. Бина была из семьи педагогов, поэтому с раннего детства много читала, что потом передалось и детям. После того, как семья Каршенбойм попала под еврейский погром, они переехали на новое место и стали строить еврейский социалистический колхоз, который почему-то носил имя Андрея Иванова. Причем, кто такой этот товарищ Иванов, никто так и не узнал. Иосиф окончил экономическое училище, но работал на ферме, что-то возил на телеге, пахал. А Бина работала в детском саду воспитателем и заодно мыла там посуду и полы. В семье было четверо детей, три сестры и брат. По тем временам получить профессиональное образование считалось большим достижением, но тем не менее старшая сестра Этель окончила педагогический техникум, а затем институт и к началу войны работала учительницей в Виннице.Брат Миша окончил Харьковский машиностроительный техникум, отслужил армию, но домой так и не вернулся — началась война, и он погиб в первые дни. А мама мечтала о профессии врача, и поступила в медицинское училище. Отучилась год и готовилась к экзамену, который назначили на 23 июня 1941 года. На выходные приехала в деревню и здесь узнала о начале войны. Не понимая всего ужаса, была рада тому, что не надо сдавать экзамен. И ее можно понять — девчонке было всего 15 лет. А вскоре нашелся еще один повод для «праздника» — ей разрешили надеть в эвакуацию праздничные туфли.
Вот такой трагифарс.
Мама часто вспоминала, как они уезжали в эвакуацию. Был конец октября, и старые груши клонились вниз под тяжестью плодов — убирать их было уже некому. Посреди двора лежали окровавленные тушки животных — отцу пришлось зарезать всю домашнюю живность, поскольку без присмотра она все равно бы погибла.
Моя мама и ее младшая сестра Броня, которой только исполнилось двенадцать лет, сидели на подводе и тихо плакали, понимая, что происходит что-то ужасное. В какой-то момент праздничная туфелька вдруг слетела с маминой ноги, и мама, боясь, что за это ее будут ругать, промолчала. Так и доехала в одной туфле до станции Армавир, где семье предложили сдать подводу и ехать дальше на открытой площадке товарного поезда. Ехали недолго. Неожиданно эшелон остановился посреди поля, а в небе показались вражеские самолеты. Люди в ужасе стали спрыгивать с поезда и отбегать подальше от состава. И мой будущий дед, схватив дочек за руки, тоже отбежал с ними метров на сто. Но у его жены были больные ноги, поэтому она легла прямо возле вагона. Немецкие летчики, увидев, что люди в страшной суматохе покидают поезд, начали строчить из пулеметов, и папа накрыл девочек своим пиджаком, он думал, что так спасет их от пуль.
А когда самолеты улетели, оставив сотни убитых, Иосиф увидел, что его жена лежит с рассеченной головой и оторванными ногами. Он побежал к ней, убедился в том, что она не дышит, прошептал:
— Они убили мою Биночку.
Обнял ее и умер. У него случился разрыв сердца. Моя мама от переживаний потеряла сознание, а, очнувшись, увидела огромную братскую могилу. И еще мародеров, набежавших из соседних деревень. Они забирали все, что было в карманах убитых, выносили вещи из уцелевшего состава. Один из них, человек в военной форме, подошел к Иосифу Каршенбойму, обшарил карманы, вынул из них документы и деньги.
— Когда закончится война, тебе вернут эти деньги в Махачкале, — с ехидцей сказал он, обращаясь к маленькой Броне.
Этим же эшелоном голодные, осиротевшие и совершенно подавленные девочки поехали дальше, навсегда оставив в памяти станцию Нескучную.
С тех пор мама не была там, но очень хотела съездить, чтобы отдать дань памяти родителям.
Судьба испытывала людей на прочность. Мама и ее сестра скитались по стране, трудились на подсобных работах, и однажды оказались в Чкалове, ныне Оренбург, где мама устроилась санитаркой в эвакогоспиталь. Это было специализированное учреждение для тех, кто остался без конечностей, и хрупкой девочке приходилось на себе перетаскивать взрослых мужчин. Как-то начальник госпиталя отправил ее сопровождать раненого солдата домой в Молдавию. Прямого поезда не было, и в Одессе предстояло сделать пересадку.
И все бы ничего, но в Одессе жила дочь дальних родственников, которые тоже были эвакуированы в Чкалов. Едва родственники узнали, что Фаина будет ехать через Одессу, — попросили передать для нее золотые часики и кусок сливочного масла.
Передачку мама положила в узелок и, когда приехали в Одессу, оставила его возле солдата, а сама отправилась в кассу компостировать ему билет.
А когда поезд тронулся и боец уехал, она пошла по указанному адресу и только там обнаружила, что ни масла, ни золотых часов в узелке нет — раненый солдат их украл. Девочка заплакала, а хозяйка выгнала ее, посчитав воровкой. Это случилось 10 мая 1945 года. А в 1990-х та же семья уехала жить в Америку и, поскольку вывозить золото было нельзя, снова оставила золотые часы маме на временное хранение. Так случилось, что и эти часы тоже были украдены из родительского дома. Написав о случившемся в Америку, мама получила ответ, в котором ее просили не беспокоиться, поскольку часы не такие уж и дорогие. Однако через некоторое время, словно забыв о предыдущем письме, маму попросили все же часики вернуть. Пришлось отправить свои золотые часы, подаренные на день рождения.
Жизнь моей мамы была полна невероятных событий. Одно из самых из них — встреча с моим отцом Леонидом Райхельгаузом.
Отец во время войны был танкистом, разведчиком, дошел до Берлина и, расписавшись на Рейхстаге, вернулся с двумя орденами Славы, орденом Красной Звезды и многочисленными медалями. Он был лихим мотоциклистом, и после взятия Берлина принимал участие в гонках, придя к финишу первым. Проезжая перед трибуной, на которой стоял Георгий Жуков, ухитрился встать на ноги и отдать ему честь. За победу на этих соревнованиях отца отпустили на несколько дней в отпуск, а полководец подарил ему мотоцикл с именной табличкой. Вот такой герой-фронтовик стал мужем моей мамы.Жили сначала у его родителей, и легким это время не назовешь — мой дед по папиной линии имел крутой характер. Постоянно ворчал и придирался к молодым. Дело дошло до того, что однажды выгнал маму из дома. А случилось это после того, как мама, в отсутствие стариков, угостила зашедшую в гости беременную соседку солеными огурцами, которые стояли на столе. Только женщина надкусила огурчик, как в дверях показался мамин свекор и заревел на весь колхоз:
— Вон з моей хаты, воровка! Вот хто мое добро раздае!
И хотя мама выросла в этом колхозе, и все знали, что она честная девушка и никогда не возьмет чужого, соседи останавливались у окна и с любопытством смотрели за скандалом. Не выдержав позора, мама, кстати, уже в то время беременная, быстро собрала вещи и убежала из дома. Проделав до станции путь в восемь километров, села в поезд и отправилась в Одессу, где жила ее старшая сестра. На следующий день, узнав о случившемся, к ней приехал муж. Так они стали жить и работать в Одессе. Сначала снимали проходную комнату в коммунальной квартире, а со временем купили свою. Для этого отцу пришлось три года отработать шофером в Магадане. Казалось бы, после пережитого она и слышать не захочет о своих обидчиках. Но мама — человек не злопамятный. И все равно поддерживала отношения с родителями отца, а когда они состарились, и им стало тяжело справляться с хозяйством, забрала их к себе в Одессу.
Мои родители прожили долгую счастливую жизнь, и когда отец ушел из жизни, мама с трудом перенесла это печальное событие. Она бережно хранила память об отце, и в его комнате все осталось, как было при жизни, и у портрета папы всегда стояли свежие цветы.И я очень благодарен своей маме, потому что всему, что я умею в жизни, я научился именно у нее.
Записала Елена Милиенко.
