Загадочность, отдельность, высокий профессионализм – актрисе Алле Демидовой подходят точные, острые и изысканные характеристики. Алла Сергеевна – образчик самостоятельно мыслящего человека, какие встречаются во все времена и которых всегда единицы. Спектакли и книги Демидовой делятся с нами ее огромным миром, который никому не навязан, но всем заинтересованным открыт. В этом номере Алла Сергеевна делится своими мыслями о классической литературе, а также утверждает, что сегодня в России по-прежнему много отличных поэтов.
– Год для вас начинается с «Пиковой дамы». Вы читаете пушкинскую прозу в Концертном зале Чайковского, в петербургской академической капелле. Как выбирается произведение для чтения со сцены?
– В данном случае не я выбирала репертуар. Идея прочесть «Пиковую даму» со сцены возникла не сегодня. С Евгением Колобовым, гениальным дирижером, мы делали «Поэму без героя» с музыкой и чтением в «Новой опере». И он как-то сказал: «Мне надоело слушать текст Модеста Чайковского в «Пиковой даме». Хочу послушать Пушкина. Давайте сделаем так же, как «Поэму без героя». Вы – чтение, а я подберу музыку». Мы это сделали, но после его смерти я не решалась сама читать со сцены «Пиковую даму». Когда в прошлом году Концертный зал Чайковского предложил мне прочесть «Пиковую даму», я согласилась. Даже объявили дату концерта. Но я без Колобова не сумела подобрать нужную музыку, и тогда название чем-то заменили. Сейчас я довольно долго подбирала музыку сама. Слушала в основном Шостаковича. И вообще слушала все, где могла найти трагическое и мистическое звучание.
– Что вас питает в работе над моноспектаклем – ритм слова, музыка? Это работа в одиночку?
– Я последние десять лет работаю с греческим режиссером Теодором Терзопулосом, мы делаем моноспектакли. Иногда еще выхожу с поэтическими вечерами. На радио «Культура» третий год веду воскресный цикл передач «Поэтический театр Аллы Демидовой». Когда у поэта я выбираю стихи, это кропотливая работа и в основном является проявлением моего сегодняшнего вкуса. Читаю с комментариями о поэте, его творчестве, с вкраплениями рассказов о себе, так как у меня ассоциативное мышление. Может быть, я издам антологию по этим передачам. Довольно личностная может получиться книжка, как ни странно: во-первых, это мой выбор стихов, во-вторых, комментарии. Вкус к устной поэзии мне привила «Таганка». «Таганка» первая начала делать поэтические вечера, но тогда мы работали командой, и вокруг театра всегда были передовые поэты, которые нам читали свои новые стихи. Были спектакли, например, «Антимиры» и «Берегите ваши лица» Вознесенского, «Под кожей статуи свободы» Евтушенко, «Павшие и живые», спектакли о Пушкине, Маяковском, Есенине. Когда Джорджо Стрелер был директором Театра наций, у него был проект «Голоса Европы». Из России он пригласил меня. И сам же поставил мне спектакль. Он заставил читать иногда с музыкой, на сцене обязательно стоял пюпитр с текстами. В этой форме я и продолжаю проводить свои концерты. Стихи напечатанные и стихи, произнесенные вслух, несут разную нагрузку. Равно как и пьеса, прочитанная лежа на диване, и спектакль в театре. Все зависит от того, кто их читает. Слушать полтора, два часа стихи трудно. Поэтому я их перемежаю музыкой и комментариями, чтобы зритель отдохнул.
– Хочу поблагодарить вас за книгу «Ахматовские зеркала», где вами построчно разбирается «Поэма без героя» Ахматовой.
– Это была долгая работа. Сейчас, слава Богу, выходят книги об Ахматовой, и даже против нее, как, например, «Анти-Ахматова». А когда я заболела этой поэмой, не было ни-че-го. Мне пришлось вылавливать и переводить информацию, добытую на международных ахматовских симпозиумах, буквально по крупицам. Собирала все – воспоминания, письма. Мне хотелось разгадать эту поэму.
– А как вы оцениваете итоги чеховского года? Что вам было интересно?
– Мне было очень интересно на симпозиуме, организованном Конфедерацией театральных союзов зимой 2010 года в доме Пашкова. Некоторые выступления были просто удивительны. Но что любопытно: когда я прочитала доклады этого симпозиума, изданные отдельной книжечкой, то восприятие мое было совершенно иным. То, что мне нравилось в устной речи, не понравилось в письменной, и наоборот. Что лишний раз доказывает, что слово звучащее несет другую нагрузку. А из спектаклей мне, пожалуй, больше всего понравились «Дядя Ваня» Римаса Туминаса в Театре Вахтангова и «Дядя Ваня» Александринского театра в постановке Андрея Щербана. Румын Щербан сейчас живет в Америке, он из плеяды талантливых людей театра Восточной Европы. Например, лучшего спектакля по «Мастеру и Маргарите», чем в Бухаресте, я не видела. Кстати, в «Дяде Ване» всегда разрабатывают дядю Ваню, но он – результат. А Щербана заинтересовала причина – Серебряков и Елена Андреевна, и потому в спектакле Александринки акцент сделан на них. Чехова сейчас трудно ставить: кажется, уже все было. Но нет – есть хорошие спектакли. И все равно не забуду эфросовский «Вишневый сад». Он стал легендой. У меня сохранились дневники, черновые записи репетиций, стенограмма худсовета «Таганки» и управления культуры, принимавших спектакль. Премьера состоялась в 1975 году, и пять лет до смерти Высоцкого спектакль шел и эти пять лет очень развивался. Критика всегда оставляет след в памяти по одному спектаклю, как правило, премьерному. А я премьеры не люблю. Премьера – это только волнение. По-настоящему спектакль становится таким, как задуман, после десятого показа, не раньше. Может быть, я когда-нибудь напишу книжку «Вспоминая «Вишневый сад».
– На обложке книги Жоржа Баню «Наш театр – «Вишневый сад» – фотография из эфросовского «Вишневого сада».
– А, например, в Большом театре недавно была премьера оперы «Вишневый сад», и на программке тоже была фотография из нашего спектакля. Этот «Вишневый сад» остался легендой, фата-морганой.
– Вы участвуете в благотворительных концертах. Что они дают?
– Я всегда откликаюсь на призыв людей, которым доверяю. Мы очень давно как-то собрались – Володя Спиваков, Володя Васильев, Катя Максимова, чтобы сделать благотворительный вечер и найти деньги на реставрацию церкви, в которой венчался Пушкин. Тогда еще слово «благотворительность» было забыто и, кажется, с 1917 года ни разу не употреблялось. Нам нужно было собрать хорошую публику и, в общем, хорошие деньги. Поэтому мы решили сделать премьеру премьер. «Виртуозы Москвы» играли все новые вещи, Васильев с Максимовой сделали несколько совершенно новых номеров. Я читала «Реквием» Ахматовой с «Виртуозами» и музыкой Шостаковича, «Реквием» тогда еще не был напечатан. Я потом читала его и в Париже в зале «Плейель», аналоге нашей консерватории, в Армении после землетрясения в Спитаке. И «Реквием» всегда звучал в унисон с тем временем и событием, где это было. Мандельштам говорит: в каком бы малом не возникало трагическое, оно моментально дает общую картину мира. Может быть, поэтому трагедия считается высоким жанром. Я никогда не проверяю чистоту помыслов людей, занимающихся благотворительностью, я просто или верю, или не верю людям, которые организуют благотворительные концерты.
– А вы читаете современных поэтов?
– Да, конечно, и очень люблю. Совсем недавно открыла для себя Бориса Рыжего. Поэтов сейчас, слава Богу, много. Но кто из них останется в веках – неизвестно. В выборе я руководствуюсь только своим вкусом. Можно слышать, что Золотой и Серебряный века русской поэзии кончились. Мы не знаем, каким словом определят поэзию нашего времени, но она есть. Роза не может вырасти на помойке – ей нужна почва, так гениальный поэт не может вырасти на ровном месте. Вокруг Пушкина была плеяда поэтов, вокруг Блока было много разных поэтов, и даже в советское время, когда, казалось бы, не было почвы для поэзии, она сохранялась. В поэзии разрыва цивилизации не было. Заболоцкий, Самойлов, Слуцкий и нынешние – Чухонцев, Бродский, много других, слава Богу, продолжают традицию.
– В данном случае не я выбирала репертуар. Идея прочесть «Пиковую даму» со сцены возникла не сегодня. С Евгением Колобовым, гениальным дирижером, мы делали «Поэму без героя» с музыкой и чтением в «Новой опере». И он как-то сказал: «Мне надоело слушать текст Модеста Чайковского в «Пиковой даме». Хочу послушать Пушкина. Давайте сделаем так же, как «Поэму без героя». Вы – чтение, а я подберу музыку». Мы это сделали, но после его смерти я не решалась сама читать со сцены «Пиковую даму». Когда в прошлом году Концертный зал Чайковского предложил мне прочесть «Пиковую даму», я согласилась. Даже объявили дату концерта. Но я без Колобова не сумела подобрать нужную музыку, и тогда название чем-то заменили. Сейчас я довольно долго подбирала музыку сама. Слушала в основном Шостаковича. И вообще слушала все, где могла найти трагическое и мистическое звучание.
– Что вас питает в работе над моноспектаклем – ритм слова, музыка? Это работа в одиночку?
– Я последние десять лет работаю с греческим режиссером Теодором Терзопулосом, мы делаем моноспектакли. Иногда еще выхожу с поэтическими вечерами. На радио «Культура» третий год веду воскресный цикл передач «Поэтический театр Аллы Демидовой». Когда у поэта я выбираю стихи, это кропотливая работа и в основном является проявлением моего сегодняшнего вкуса. Читаю с комментариями о поэте, его творчестве, с вкраплениями рассказов о себе, так как у меня ассоциативное мышление. Может быть, я издам антологию по этим передачам. Довольно личностная может получиться книжка, как ни странно: во-первых, это мой выбор стихов, во-вторых, комментарии. Вкус к устной поэзии мне привила «Таганка». «Таганка» первая начала делать поэтические вечера, но тогда мы работали командой, и вокруг театра всегда были передовые поэты, которые нам читали свои новые стихи. Были спектакли, например, «Антимиры» и «Берегите ваши лица» Вознесенского, «Под кожей статуи свободы» Евтушенко, «Павшие и живые», спектакли о Пушкине, Маяковском, Есенине. Когда Джорджо Стрелер был директором Театра наций, у него был проект «Голоса Европы». Из России он пригласил меня. И сам же поставил мне спектакль. Он заставил читать иногда с музыкой, на сцене обязательно стоял пюпитр с текстами. В этой форме я и продолжаю проводить свои концерты. Стихи напечатанные и стихи, произнесенные вслух, несут разную нагрузку. Равно как и пьеса, прочитанная лежа на диване, и спектакль в театре. Все зависит от того, кто их читает. Слушать полтора, два часа стихи трудно. Поэтому я их перемежаю музыкой и комментариями, чтобы зритель отдохнул.
– Хочу поблагодарить вас за книгу «Ахматовские зеркала», где вами построчно разбирается «Поэма без героя» Ахматовой.
– Это была долгая работа. Сейчас, слава Богу, выходят книги об Ахматовой, и даже против нее, как, например, «Анти-Ахматова». А когда я заболела этой поэмой, не было ни-че-го. Мне пришлось вылавливать и переводить информацию, добытую на международных ахматовских симпозиумах, буквально по крупицам. Собирала все – воспоминания, письма. Мне хотелось разгадать эту поэму.
– А как вы оцениваете итоги чеховского года? Что вам было интересно?
– Мне было очень интересно на симпозиуме, организованном Конфедерацией театральных союзов зимой 2010 года в доме Пашкова. Некоторые выступления были просто удивительны. Но что любопытно: когда я прочитала доклады этого симпозиума, изданные отдельной книжечкой, то восприятие мое было совершенно иным. То, что мне нравилось в устной речи, не понравилось в письменной, и наоборот. Что лишний раз доказывает, что слово звучащее несет другую нагрузку. А из спектаклей мне, пожалуй, больше всего понравились «Дядя Ваня» Римаса Туминаса в Театре Вахтангова и «Дядя Ваня» Александринского театра в постановке Андрея Щербана. Румын Щербан сейчас живет в Америке, он из плеяды талантливых людей театра Восточной Европы. Например, лучшего спектакля по «Мастеру и Маргарите», чем в Бухаресте, я не видела. Кстати, в «Дяде Ване» всегда разрабатывают дядю Ваню, но он – результат. А Щербана заинтересовала причина – Серебряков и Елена Андреевна, и потому в спектакле Александринки акцент сделан на них. Чехова сейчас трудно ставить: кажется, уже все было. Но нет – есть хорошие спектакли. И все равно не забуду эфросовский «Вишневый сад». Он стал легендой. У меня сохранились дневники, черновые записи репетиций, стенограмма худсовета «Таганки» и управления культуры, принимавших спектакль. Премьера состоялась в 1975 году, и пять лет до смерти Высоцкого спектакль шел и эти пять лет очень развивался. Критика всегда оставляет след в памяти по одному спектаклю, как правило, премьерному. А я премьеры не люблю. Премьера – это только волнение. По-настоящему спектакль становится таким, как задуман, после десятого показа, не раньше. Может быть, я когда-нибудь напишу книжку «Вспоминая «Вишневый сад».
– На обложке книги Жоржа Баню «Наш театр – «Вишневый сад» – фотография из эфросовского «Вишневого сада».
– А, например, в Большом театре недавно была премьера оперы «Вишневый сад», и на программке тоже была фотография из нашего спектакля. Этот «Вишневый сад» остался легендой, фата-морганой.
– Вы участвуете в благотворительных концертах. Что они дают?
– Я всегда откликаюсь на призыв людей, которым доверяю. Мы очень давно как-то собрались – Володя Спиваков, Володя Васильев, Катя Максимова, чтобы сделать благотворительный вечер и найти деньги на реставрацию церкви, в которой венчался Пушкин. Тогда еще слово «благотворительность» было забыто и, кажется, с 1917 года ни разу не употреблялось. Нам нужно было собрать хорошую публику и, в общем, хорошие деньги. Поэтому мы решили сделать премьеру премьер. «Виртуозы Москвы» играли все новые вещи, Васильев с Максимовой сделали несколько совершенно новых номеров. Я читала «Реквием» Ахматовой с «Виртуозами» и музыкой Шостаковича, «Реквием» тогда еще не был напечатан. Я потом читала его и в Париже в зале «Плейель», аналоге нашей консерватории, в Армении после землетрясения в Спитаке. И «Реквием» всегда звучал в унисон с тем временем и событием, где это было. Мандельштам говорит: в каком бы малом не возникало трагическое, оно моментально дает общую картину мира. Может быть, поэтому трагедия считается высоким жанром. Я никогда не проверяю чистоту помыслов людей, занимающихся благотворительностью, я просто или верю, или не верю людям, которые организуют благотворительные концерты.
– А вы читаете современных поэтов?
– Да, конечно, и очень люблю. Совсем недавно открыла для себя Бориса Рыжего. Поэтов сейчас, слава Богу, много. Но кто из них останется в веках – неизвестно. В выборе я руководствуюсь только своим вкусом. Можно слышать, что Золотой и Серебряный века русской поэзии кончились. Мы не знаем, каким словом определят поэзию нашего времени, но она есть. Роза не может вырасти на помойке – ей нужна почва, так гениальный поэт не может вырасти на ровном месте. Вокруг Пушкина была плеяда поэтов, вокруг Блока было много разных поэтов, и даже в советское время, когда, казалось бы, не было почвы для поэзии, она сохранялась. В поэзии разрыва цивилизации не было. Заболоцкий, Самойлов, Слуцкий и нынешние – Чухонцев, Бродский, много других, слава Богу, продолжают традицию.
