В Театре им. Моссовета завершается первый сезон, который коллектив проводит со своим новым художественным руководителем Евгением МАРЧЕЛЛИ. Планов море, творческая программа насыщенная, но чтобы реализовать ее, понятно, – нужен забег на длинную дистанцию. Подробнее о своих замыслах режиссер рассказал в июньском «Театрале».
– Евгений Жозефович, вы дали уже немало интервью с того момента, как возглавили Театр им. Моссовета. В них сразу чувствуется, что вам досталось нелегкое наследие, поскольку здесь есть и небожители со своими крутыми характерами, и молодежь со столичными амбициями. В общем, первоклассная творческая палитра. С чего вы начали?
– Очень просто. Начал с долгого, неспешного знакомства с театром. Сначала посмотрел весь репертуар Большой сцены и сцены «Под крышей»; с каждым актером встретился и лично поговорил. А в труппе около ста человек.
– Сколько же вы встречались?
– Два месяца где-то. Изо дня в день… Конечно, можно было бы собрать всех в большом зале и не тратить времени на разовые встречи. Но мне выбранный путь показался более грамотным. С каждым мы беседовали по полчаса-часу в зависимости от того, как шел диалог.
Вместе с тем я приступил к работе сразу над двумя постановками. Первая – «Фрёкен Жюли» Стриндберга на сцене «Под крышей» (мы уже выпустили этот спектакль), вторая – «Жестокие игры» Арбузова на Большой сцене. Премьера состоится, скорее всего, в конце июля.
– Вернемся к началу. Как вы восприняли коллектив по приходу в театр, какие болевые точки здесь нащупали?
– Было очень приятно познакомиться со столь многогранной труппой. На встречах артисты говорили мне, что очень рады моему приходу, и возлагают на это большие надежды (такие слова – щедрый аванс, конечно, который я постараюсь оправдать).
– Они вам давали какие-нибудь советы? Например когда ваш предшественник Павел Хомский возглавлял этот театр, ему очень помогал сориентироваться во внутренней жизни директор Лев Лосев: много рассказывал о каждом. У вас нашлись доброжелатели или хорошие советчики?
– Были и советы, и предложения. Что-то из этого мне даже показалось любопытным. Например, Валентина Илларионовна Талызина предложила в год столетия театра, который будет отмечаться через два года, попробовать поставить «Маскарад» Лермонтова.
– Конечно, потому что в свое время «Маскарад» Театра им. Моссовета с Леонидом Марковым и Маргаритой Тереховой был нашумевшей постановкой.
– Валентина Илларионовна предлагает провести такую связь времен, зарифмовать день нынешний и день минувший. Мне показалось это любопытным. Я на эту тему думаю, и, наверное, созрею к тому, что это сделаю.
– Не боитесь? Мы ведь знаем, что подобного рода юбилейные реинкарнации часто не всегда получались…
– Всегда боишься и всегда рискуешь. Разве есть стопроцентная гарантия успеха? Каждый раз это поиск неизвестного. Но в этом и интерес.
– Итак, вы приняли решение возглавить один из самых популярных столичных театров. В 2019 году мы брали у вас интервью, когда вы ушли с поста худрука Ярославского театра, и тогда вы говорили, что рады долгожданной творческой свободе.
– Да, это правда.
– И надо сказать, что, оказавшись на свободе, на вас свалилось множество предложений, причем из серьезных театров.
– Но это оказалась не та свобода, которой я упивался первое время, когда оказался вне стен театра стационарного. Это очень непросто – приходить в театр на короткое время гостевым режиссером, ставить спектакль и уходить. Нужно каждый раз принимать законы того коллектива, который тебя позвал, и самое сложное – это поиск языка. За два-три месяца, грубо скажу, нужно завербовать артистов, привить им свое понимание спектакля, свою веру.
– Но все равно на «разовых постановках» ответственности же меньше. Вы уходите от пресловутой формулы «театр – дом» и можете не беспокоиться о росте спектакля, ротации творческих сил в труппе и о многом другом. Приехали, поставили, получили гонорар и свободны.
– Да, но на этом фоне возникает гораздо больше проблем, связанных с поиском общего языка. «На стороне» приходится тратить много времени и сил, чтобы малознакомые тебе артисты приняли твое ощущение театра. Это ведь в каком-то смысле шаманство…
– У вас особая форма взаимоотношений с актерами?
– Безусловно. Мне очень важно, чтобы артистам нравилось то, что мы делаем. Чтобы артист не формально исполнял свою роль. Обычно ведь как бывает? Пришёл на репетицию, отработал и ушёл.
– А вы как хотите?
– А я хочу, чтобы мы все были охвачены творчеством. Даже если встретились совсем ненадолго – успели бы создать «свой театр».
Это очень интересно, безумно увлекательно, но всё же лично я – за путешествие на длинных дистанциях. Мне гораздо легче работать, когда находишься системе, проще говоря, когда у тебя есть постоянная труппа.
– В Театре Моссовета как раз «постоянная труппа». Но есть немаловажный нюанс, в ней – представители разнообразных творческих школ, плюс, конечно, сила инерции накопленного опыта. И обратить их в свою веру тоже, смеем полагать, будет непросто…
– Здесь актеры, действительно, очень разные, с разным пониманием театра. И здесь совершенно пестрый репертуар. На Большой сцене один способ существования, на Малой – другой. Но как раз на Малой сцене есть спектакли, которые мне внушают большое доверие и вызывают желание продолжить эту историю. А то, что идет на Большой сцене, не вполне совпадает с моим ощущением театра. Поэтому мне немного страшновато, как театр воспримет ту эстетику и форму, которую я предложу.
– Мы понимаем, что разговор деликатный и сейчас опасно заходить за какие-то флажки, но вдруг вы можете рассказать чуть поконкретнее?
– Мне кажется, что сначала нужно выпустить те спектакли, которые придут на смену. А потом, естественно, будут уходить многолетние постановки текущего репертуара. Сами по себе, они симпатичные, но в силу возраста уже тяжело продаются – требуется обновление.
– То есть у вас метод спокойной селекции?
– Да. Вы знаете, со временем я понял, что театр – это всегда забег на длинную дистанцию, всё создается очень трудно, а рушится – в одну секунду, по щелчку. Раз – и исчез.
– Кстати, ваш коллега Михаил Ульянов (напомним читателям, что вы несколько лет работали в Театре Вахтангова) говорил, что репутация тоже нарабатывается десятилетиями, а разрушается за секунду.
– Совершенно верно. Поэтому я не сторонник радикальных действий. Мне кажется, что нужно действовать спокойно, нежно… Это очень интеллигентный театр
– Александр Леньков, помнится, иронизировал: мол, у нас если и отравят, то сделают это нежно…
– Да, совершенно особый театр. И мне хочется продолжить его историю, которая задает нам планку.
– Тревога есть? Всё-таки самый центр Москвы, две остановки и Кремль...
– Тревога была бы в любом театре. Моя задача сейчас – создать творческий импульс. Если это получится, то, полагаю, и следом всё пойдет хорошо.
– В вашем послужном списке был Советск – конкуренции нет, Омск – конкуренции нет, Ярославль – конкуренции нет.
– Да, в Москве конкуренция колоссальная. И мне после Ярославля пока не очень комфортно в этом смысле. Я привык к спокойной территории. Но я трезво всё воспринимаю. Поживем – увидим.
– Сейчас многие новые художественные руководители театров начинают свою деятельность с творческих лабораторий. Лабораторное движение охватило всю страну с легкой подачи Олега Лоевского. И очень распространено в провинции: мол, вот вам площадка – пожалуйста, приходите со своими идеями и воплощайте. В столицах тоже лаборатории стали проводиться чаще. Вы что-то подобное планируете делать?
– У каждой лаборатории есть своя конкретная цель – поиск режиссеров, театрального языка, новой драматургии, как бы поиск на будущее. Театр им. Моссовета тоже нуждается в этом поиске, только, мне кажется сейчас важнее настроить нынешний день, найти сегодняшнее звучание.
– Вопрос скорее про новые идеи, свежее дыхание, молодежь.
– В этом плане я предложил актерам, которые хотят попробовать себя в режиссуре, сделать заявку на спектакль. Мы сразу начали репетиции нескольких работ. Артисты делают эскизы своих постановок и, если это принимается, то работа включается в репертуар театра. Так у нас, надеюсь, появятся два новых спектакля – сказка про Карлсона и драма по пьесе Пинтера «День рождения».
– Это как-то поощряется? Что получат артисты помимо творческой самоотдачи?
– Самореализация – раз. Финансовые дивиденды – два.
Кроме того, мне хочется, чтобы с нами работали приглашённые режиссеры, которые могли бы предложить качественные работы.
– Именитые? Хедлайнеры? Или будете отбирать внутренним чутьем?
– Именно те, кто могут предложить качественный товар. Мне хочется, чтобы были разные по эстетике спектакли, рассчитанные на разные аудитории. Не важно, будут они мне нравиться или нет. Театр – искусство субъективное.
– То есть по принципу табаковского МХТ: театр – супермаркет?
– В каком-то смысле так.
– А решать судьбу этих постановок будете вы?
– Вместе с директором. И ещё У нас есть творческий совет, который тоже может принять участие.
– Надо же, многие театры избавлялись от этого советского атавизма…
– Потому что он во многом занимался вопросами идеологии и в ту пору, был решающим и определяющим органом. Сейчас это исключительно совещательный орган.
– И все же, зачем это нужно?
– Чтобы знать температуру в творческой среде театра. Я изолирован, у меня есть свой кабинет, плюс на репетициях я встречаюсь с пятью-шестью артистами. О чем люди говорят, о чем они переживаются, что их беспокоит я не знаю. Мне кажется, что очень много проблем возникает от недостатка информации? На творческом совете есть возможность и высказаться и выслушать.
Но и помимо того, дверь в мой кабинет, конечно, всегда открыта. В театре в Ярославле у меня тоже был творческий совет на тех же условиях.
– Ну, вы же понимаете, что абсолютную правду на худсовете не услышать, поскольку артисты всего не скажут руководителю, когда зависят от вас как от начальника.
– Да нет, почему же. Сказать «ты не прав» мне можно.
– Чему вы удивились, придя в этот театр? Чего нет ни в одном другом театре?
– Прежде всего, доброжелательной атмосфере. Все решается на человеческом уровне. Может быть, в этом заслуга традиции. Директор Валентина Тихоновна может успокоить каждого артиста. В общем, у нас как дома.
– Будете забирать кого-то из Ярославского театра?
– Уже две молодые актрисы работают – Екатерина Девкина и Дарья Таран. Так получилось, поскольку в Театре им. Моссовета по определенным причинам возникла острая необходимость в молодых актрисах.
– Вы сейчас шли в театр – в Москве очередной митинг, стоят перегородки, автозаки. Люди выходят, чтобы высказать недовольство…
– Это происходит, но я не особо знаю и не особо интересуюсь. У меня есть своя, закрытая территория, и я не очень хочу из нее выходить.
– Вы начинали как авангардный режиссер, а сейчас пришли к конформизму. То есть, у вас есть свой мир…
– Естественно, в молодости ты максималист и хочешь что-то горячо прокричать миру о каком-то своем знании жизни. Затем приходит жизненный опыт, мудрость... Ты начинаешь ставить «правильные мудрые спектакли» и перестаёшь быть интересным самому себе, становишься занудным учителем. Мне кажется, мудрость не интересна в театре. Стараюсь сопротивляться мудрости. При этом, все равно, твой почерк меняется, перестаёт быть резким, агрессивным... приходишь к более нежному театральному языку. Если раньше мне важна была динамика, сейчас предпочитаю статику.
– Как вы думаете, почему большая часть режиссеров прячутся за классиков, самовыражаются через них? Хотя Достоевский, Толстой, Тургенев, Гоголь писали о своем времени.
– Они писали о вечном. Писали не про «тогда», а про «всегда». Это очень качественная, проверенная временем драматургия о человеке. При этом, у нас есть территория поиска, есть сцена «Под крышей», где кипит работа и над современной драматургией.
– Евгений Жозефович, вы дали уже немало интервью с того момента, как возглавили Театр им. Моссовета. В них сразу чувствуется, что вам досталось нелегкое наследие, поскольку здесь есть и небожители со своими крутыми характерами, и молодежь со столичными амбициями. В общем, первоклассная творческая палитра. С чего вы начали?
– Очень просто. Начал с долгого, неспешного знакомства с театром. Сначала посмотрел весь репертуар Большой сцены и сцены «Под крышей»; с каждым актером встретился и лично поговорил. А в труппе около ста человек.
– Сколько же вы встречались?
– Два месяца где-то. Изо дня в день… Конечно, можно было бы собрать всех в большом зале и не тратить времени на разовые встречи. Но мне выбранный путь показался более грамотным. С каждым мы беседовали по полчаса-часу в зависимости от того, как шел диалог.
Вместе с тем я приступил к работе сразу над двумя постановками. Первая – «Фрёкен Жюли» Стриндберга на сцене «Под крышей» (мы уже выпустили этот спектакль), вторая – «Жестокие игры» Арбузова на Большой сцене. Премьера состоится, скорее всего, в конце июля.
– Вернемся к началу. Как вы восприняли коллектив по приходу в театр, какие болевые точки здесь нащупали?
– Было очень приятно познакомиться со столь многогранной труппой. На встречах артисты говорили мне, что очень рады моему приходу, и возлагают на это большие надежды (такие слова – щедрый аванс, конечно, который я постараюсь оправдать).
– Они вам давали какие-нибудь советы? Например когда ваш предшественник Павел Хомский возглавлял этот театр, ему очень помогал сориентироваться во внутренней жизни директор Лев Лосев: много рассказывал о каждом. У вас нашлись доброжелатели или хорошие советчики?
– Были и советы, и предложения. Что-то из этого мне даже показалось любопытным. Например, Валентина Илларионовна Талызина предложила в год столетия театра, который будет отмечаться через два года, попробовать поставить «Маскарад» Лермонтова.
– Конечно, потому что в свое время «Маскарад» Театра им. Моссовета с Леонидом Марковым и Маргаритой Тереховой был нашумевшей постановкой.
– Валентина Илларионовна предлагает провести такую связь времен, зарифмовать день нынешний и день минувший. Мне показалось это любопытным. Я на эту тему думаю, и, наверное, созрею к тому, что это сделаю.
– Не боитесь? Мы ведь знаем, что подобного рода юбилейные реинкарнации часто не всегда получались…
– Всегда боишься и всегда рискуешь. Разве есть стопроцентная гарантия успеха? Каждый раз это поиск неизвестного. Но в этом и интерес.
– Итак, вы приняли решение возглавить один из самых популярных столичных театров. В 2019 году мы брали у вас интервью, когда вы ушли с поста худрука Ярославского театра, и тогда вы говорили, что рады долгожданной творческой свободе.
– Да, это правда.
– И надо сказать, что, оказавшись на свободе, на вас свалилось множество предложений, причем из серьезных театров.
– Но это оказалась не та свобода, которой я упивался первое время, когда оказался вне стен театра стационарного. Это очень непросто – приходить в театр на короткое время гостевым режиссером, ставить спектакль и уходить. Нужно каждый раз принимать законы того коллектива, который тебя позвал, и самое сложное – это поиск языка. За два-три месяца, грубо скажу, нужно завербовать артистов, привить им свое понимание спектакля, свою веру.
– Но все равно на «разовых постановках» ответственности же меньше. Вы уходите от пресловутой формулы «театр – дом» и можете не беспокоиться о росте спектакля, ротации творческих сил в труппе и о многом другом. Приехали, поставили, получили гонорар и свободны.
– Да, но на этом фоне возникает гораздо больше проблем, связанных с поиском общего языка. «На стороне» приходится тратить много времени и сил, чтобы малознакомые тебе артисты приняли твое ощущение театра. Это ведь в каком-то смысле шаманство…
– У вас особая форма взаимоотношений с актерами?
– Безусловно. Мне очень важно, чтобы артистам нравилось то, что мы делаем. Чтобы артист не формально исполнял свою роль. Обычно ведь как бывает? Пришёл на репетицию, отработал и ушёл.
– А вы как хотите?
– А я хочу, чтобы мы все были охвачены творчеством. Даже если встретились совсем ненадолго – успели бы создать «свой театр».
Это очень интересно, безумно увлекательно, но всё же лично я – за путешествие на длинных дистанциях. Мне гораздо легче работать, когда находишься системе, проще говоря, когда у тебя есть постоянная труппа.
– В Театре Моссовета как раз «постоянная труппа». Но есть немаловажный нюанс, в ней – представители разнообразных творческих школ, плюс, конечно, сила инерции накопленного опыта. И обратить их в свою веру тоже, смеем полагать, будет непросто…
– Здесь актеры, действительно, очень разные, с разным пониманием театра. И здесь совершенно пестрый репертуар. На Большой сцене один способ существования, на Малой – другой. Но как раз на Малой сцене есть спектакли, которые мне внушают большое доверие и вызывают желание продолжить эту историю. А то, что идет на Большой сцене, не вполне совпадает с моим ощущением театра. Поэтому мне немного страшновато, как театр воспримет ту эстетику и форму, которую я предложу.
– Мы понимаем, что разговор деликатный и сейчас опасно заходить за какие-то флажки, но вдруг вы можете рассказать чуть поконкретнее?
– Мне кажется, что сначала нужно выпустить те спектакли, которые придут на смену. А потом, естественно, будут уходить многолетние постановки текущего репертуара. Сами по себе, они симпатичные, но в силу возраста уже тяжело продаются – требуется обновление.
– То есть у вас метод спокойной селекции?
– Да. Вы знаете, со временем я понял, что театр – это всегда забег на длинную дистанцию, всё создается очень трудно, а рушится – в одну секунду, по щелчку. Раз – и исчез.
– Кстати, ваш коллега Михаил Ульянов (напомним читателям, что вы несколько лет работали в Театре Вахтангова) говорил, что репутация тоже нарабатывается десятилетиями, а разрушается за секунду.
– Совершенно верно. Поэтому я не сторонник радикальных действий. Мне кажется, что нужно действовать спокойно, нежно… Это очень интеллигентный театр
– Александр Леньков, помнится, иронизировал: мол, у нас если и отравят, то сделают это нежно…
– Да, совершенно особый театр. И мне хочется продолжить его историю, которая задает нам планку.
– Тревога есть? Всё-таки самый центр Москвы, две остановки и Кремль...
– Тревога была бы в любом театре. Моя задача сейчас – создать творческий импульс. Если это получится, то, полагаю, и следом всё пойдет хорошо.
– В вашем послужном списке был Советск – конкуренции нет, Омск – конкуренции нет, Ярославль – конкуренции нет.
– Да, в Москве конкуренция колоссальная. И мне после Ярославля пока не очень комфортно в этом смысле. Я привык к спокойной территории. Но я трезво всё воспринимаю. Поживем – увидим.
– Сейчас многие новые художественные руководители театров начинают свою деятельность с творческих лабораторий. Лабораторное движение охватило всю страну с легкой подачи Олега Лоевского. И очень распространено в провинции: мол, вот вам площадка – пожалуйста, приходите со своими идеями и воплощайте. В столицах тоже лаборатории стали проводиться чаще. Вы что-то подобное планируете делать?
– У каждой лаборатории есть своя конкретная цель – поиск режиссеров, театрального языка, новой драматургии, как бы поиск на будущее. Театр им. Моссовета тоже нуждается в этом поиске, только, мне кажется сейчас важнее настроить нынешний день, найти сегодняшнее звучание.
– Вопрос скорее про новые идеи, свежее дыхание, молодежь.
– В этом плане я предложил актерам, которые хотят попробовать себя в режиссуре, сделать заявку на спектакль. Мы сразу начали репетиции нескольких работ. Артисты делают эскизы своих постановок и, если это принимается, то работа включается в репертуар театра. Так у нас, надеюсь, появятся два новых спектакля – сказка про Карлсона и драма по пьесе Пинтера «День рождения».
– Это как-то поощряется? Что получат артисты помимо творческой самоотдачи?
– Самореализация – раз. Финансовые дивиденды – два.
Кроме того, мне хочется, чтобы с нами работали приглашённые режиссеры, которые могли бы предложить качественные работы.
– Именитые? Хедлайнеры? Или будете отбирать внутренним чутьем?
– Именно те, кто могут предложить качественный товар. Мне хочется, чтобы были разные по эстетике спектакли, рассчитанные на разные аудитории. Не важно, будут они мне нравиться или нет. Театр – искусство субъективное.
– То есть по принципу табаковского МХТ: театр – супермаркет?
– В каком-то смысле так.
– А решать судьбу этих постановок будете вы?
– Вместе с директором. И ещё У нас есть творческий совет, который тоже может принять участие.
– Надо же, многие театры избавлялись от этого советского атавизма…
– Потому что он во многом занимался вопросами идеологии и в ту пору, был решающим и определяющим органом. Сейчас это исключительно совещательный орган.
– И все же, зачем это нужно?
– Чтобы знать температуру в творческой среде театра. Я изолирован, у меня есть свой кабинет, плюс на репетициях я встречаюсь с пятью-шестью артистами. О чем люди говорят, о чем они переживают
Но и помимо того, дверь в мой кабинет, конечно, всегда открыта. В театре в Ярославле у меня тоже был творческий совет на тех же условиях.
– Ну, вы же понимаете, что абсолютную правду на худсовете не услышать, поскольку артисты всего не скажут руководителю, когда зависят от вас как от начальника.
– Да нет, почему же. Сказать «ты не прав» мне можно.
– Чему вы удивились, придя в этот театр? Чего нет ни в одном другом театре?
– Прежде всего, доброжелательной атмосфере. Все решается на человеческом уровне. Может быть, в этом заслуга традиции. Директор Валентина Тихоновна может успокоить каждого артиста. В общем, у нас как дома.
– Будете забирать кого-то из Ярославского театра?
– Уже две молодые актрисы работают – Екатерина Девкина и Дарья Таран. Так получилось, поскольку в Театре им. Моссовета по определенным причинам возникла острая необходимость в молодых актрисах.
– Вы сейчас шли в театр – в Москве очередной митинг, стоят перегородки, автозаки. Люди выходят, чтобы высказать недовольство…
– Это происходит, но я не особо знаю и не особо интересуюсь. У меня есть своя, закрытая территория, и я не очень хочу из нее выходить.
– Вы начинали как авангардный режиссер, а сейчас пришли к конформизму. То есть, у вас есть свой мир…
– Естественно, в молодости ты максималист и хочешь что-то горячо прокричать миру о каком-то своем знании жизни. Затем приходит жизненный опыт, мудрость... Ты начинаешь ставить «правильные мудрые спектакли» и перестаёшь быть интересным самому себе, становишься занудным учителем. Мне кажется, мудрость не интересна в театре. Стараюсь сопротивляться мудрости. При этом, все равно, твой почерк меняется, перестаёт быть резким, агрессивным... приходишь к более нежному театральному языку. Если раньше мне важна была динамика, сейчас предпочитаю статику.
– Как вы думаете, почему большая часть режиссеров прячутся за классиков, самовыражаются через них? Хотя Достоевский, Толстой, Тургенев, Гоголь писали о своем времени.
– Они писали о вечном. Писали не про «тогда», а про «всегда». Это очень качественная, проверенная временем драматургия о человеке. При этом, у нас есть территория поиска, есть сцена «Под крышей», где кипит работа и над современной драматургией.
