Актер Театра им. Вахтангова Алексей Гуськов рассказал в своем инстаграме о том, что впервые попробовал себя в роли фотомодели. «Театрал» решил не оставаться в стороне и попросил артиста поделиться впечатлениями.
– Да, это был новый опыт. Впечатления остались очень своеобразные. Было ощущение, что тебя рассматривают приблизительно как лошадь на продажу. Смотрят на твою выправку, на твою поступь, больше ни на что. Для меня эта профессия так и осталась тайной за семью печатями, она совершенно отдельная.
– Сегодня на страницах журналов во всем мире можно увидеть моделей самых разнообразных возрастов. Как вы относитесь к такой тенденции, и о чем это говорит прежде всего?
– Критерии красоты меняются вместе с изменениями в обществе. Есть замечательная книга под редакцией Умберто Эко, которая называется «История уродства», в которой наглядно показывается, что понятие красоты очень многозначно. Поэтому дородная женщина, воплощающая собой способность к многократному деторождению, была идеалом в прошлом, а не сегодня. Так же, как и Твигги, заставлявшая девушек худеть до изнеможения и, слава богу, тоже оставшаяся в шестидесятых. Сегодняшняя тенденция к «бодипозитиву» – это, на мой взгляд, хорошо. Это показывает, что общество стало более открытым, более толерантным. А появление «возрастных» моделей означает, что старость наконец вышла из-под запрета. Самое главное, чтобы это не осталось кратковременным рекламным приемом.
– Вы говорили, что выложили фото в Инстаграм с расстегнутой курткой и столкнулись с волной негодования. Как вы на это отреагировали, и что делать с эйджизмом в России?
– Эйджизм в России заложен в массовом сознании, когда общество не позволяет пожилым людям полноценно работать, нормально лечиться, иметь личную жизнь. Оно заставляет их прятаться на дачи, перед телевизором, на скамеечке перед домом. Когда я приезжаю в Европу и вижу всех этих живущих полной жизнью, путешествующих, ужинающих в ресторанах пожилых людей, которым даже в голову не приходит, что они должны прятаться, мне обидно за наших. Но когда я пару лет назад опубликовал эту фотографию в расстегнутой куртке, я еще не думал об этом. И столкнулся с реакциями, которые меня удивили. Я не приветствую «молодящуюся» старость, очень далек от пластических операций, затягивания морщин и т.д. Но в форме держать себя надо. Потому что, когда ты встаешь утром и у тебя ничего не болит, это не потому, что «ты умер», а потому, что вчера ты потратил время на спортзал. Это другое ощущение жизни, это энергия, это желание работать. И да, я горжусь тем, что у меня нет живота, что я могу влезть в столетней давности брюки.
– По статистике, мужчина в России живет на 10 лет меньше женщины. Какие, по-вашему, у этого основные причины?
– Мужчины во всем мире живут меньше женщин, так заложено природой. Но в России мы относимся к своему здоровью с каким-то особым легкомыслием.
– Вы как-то специально поддерживаете себя в хорошей физической форме?
– Профессия актера требует «товарного» вида. Но для меня это связано не столько с профессией, сколько с ощущением жизни. Мне важно иметь желания, ездить, работать, постоянно расширять круг общения, как писал Монтень: «шлифовать свой мозг в соприкосновении с умами других». А для этого нужна энергия. Если здоровье начинает сдавать, то энергия тоже уходит. Поэтому, пока свое здоровье и соответственно свою жизненную энергию можно поддержать не приемом тысячи медикаментов, а спортом, надо обязательно это делать.
– Что для вас стиль?
– Единство образной системы. Но эклектика – это тоже стиль. Иногда я обращаю внимание на людей, которые как бы застряли в стиле и поведении какого-то определенного времени. Наверное, в том, в котором им было особенно комфортно. Мужчины с бородами шестидесятников, заставляющие вспомнить про «физиков и лириков», женщины в туфлях-лодочках.
– С чего начинается ваш стиль в одежде? Как бы вы определили ваш стиль?
– Я не могу сказать, что слежу за модой или определенными трендами. Мне должно быть комфортно. Кроме того, есть одежда настроения. Иногда хочется быть растрепанным, носить свободные рубашки. А иногда наоборот «полюбить» себя и надеть костюм с галстуком.
– Вы говорите, что много лет покупаете одежду в Доме моды на Никитской. Это ведь бутик Patrick Hellmann, верно? Что вам нравится в этом бренде?
– Мы же не можем все быть одинаковыми и идеальными, как статуя Поликлета или «Витрувианский человек» Леонардо да Винчи. Всем папы с мамой дали разное телосложение, кто-то худой с длинными ногами, кто-то широкоплечий. У каждого бренда есть свои лекала. У Brioni – одни, у Ermenegildo Zegna – другие, у Armani – третьи. Мне кажется, что к моей фигуре сейчас хорошо подходят лекала Patrick Hellmann, мне комфортно в их одежде.
– Любите ли вы классические костюмы? Согласны ли с тем, что костюм – это униформа успеха?
– Костюм не является для меня символом чего-либо. Это просто костюм. Для успеха есть и другие категории.
– Какую цветовую палитру предпочитаете в одежде?
– Цветовые предпочтения у меня часто меняются в зависимости от настроения и сезона. Но яркие, кричащие цвета – это не моя история, совершенно точно.
– Какой аксессуар вас лучше всего характеризует?
– Скорее всего, телефон. Я очень редко обхожусь без него.
– Следите ли вы за модными трендами в чем-либо?
– Я, конечно, стараюсь быть в курсе того, что в настоящий момент модно в одежде, а что – нет. Но фанатично следить за трендами, регулярно обновлять гардероб в соответствии с последней модой я не могу, у меня нет на это времени. Для этого есть профессиональные стилисты.
– Что бы вы никогда не надели?
– Носки «под Хохлому».
– Были ли у вас когда-нибудь эксперименты с внешностью и стилем?
– Сам не экспериментировал никогда. Для ролей – конечно. Кто-то из режиссеров хотел бороду, кто-то длинные волосы, кто-то короткие. Но мне лучше работать со своим «натуральным» лицом, очень не люблю клеить бороды, парики. Когда я играл в Италии папу Иоанна Павла II, грим каждый день занимал более четырех часов. На жаре это было мучением, так же, как и постоянное обесцвечивание волос.
– Кто был самым стильным героем, которого вы сыграли в театре и кино?
– Наверное, полковник Малышев в «Белой гвардии». Денис Черяга в «Охоте на изюбря». Не так давно я снялся в итальянском фильме «Бессмертный», спин-офф знаменитого сериала «Гоморра» о неаполитанской мафии. Мой герой, русский криминальный авторитет, всегда был прекрасно одет итальянскими дизайнерами.
– В «Седьмой симфонии» вы исполнили роль дирижера Карла Элиасберга. Что вы открыли в себе благодаря этой роли и работе в данном проекте?
– Это один из тех проектов, которые очень долго не отпускают. Мы все знаем историю исполнения «Седьмой симфонии», знаем о подвиге ленинградцев. Но работа над ролью Элиасберга действительно приблизила меня к этим людям, дала им лица, имена, характеры. Мне казалось очень важным сделать память об этих людях конкретной и осязаемой.
– Как проходят съемки в «Французском мастере» Юсупа Разыкова?
– Съемки «Французского мастера» только что завершились, и сейчас начинается монтажно-тонировочный период. В фильме совершенно потрясающий кастинг. Там и мои коллеги из Театра им. Вахтангова: Ирина Купченко, Виктор Добронравов, Алексей Кузнецов, Василий Симонов, и мои бывшие студентки из Школы-студии МХАТ Анна Чиповская и Мария Карпова, совершенно замечательная Ирина Шевчук, Алексей Вертков и многие другие. Это история человека, который до последнего надеялся, что судьба подарит ему счастье.
– Какой последний просмотренный фильм, сериал, спектакль произвел на вас сильное впечатление?
– Все опять же зависит от настроения. Где-то задевает актерская игра, где-то красота и цельность картины, где-то сюжет. Но так, чтобы меня перевернуло и «ах!», ничего назвать не могу. Сейчас у меня такой период, когда классическая музыка производит на меня гораздо большее впечатление. Бесконечно слушаю и смотрю концерты под управлением Сейдзи Одзавы, смотрю, как он менялся с возрастом, как менялась его манера дирижирования. Его трактовки классических произведений – это, пожалуй, самые сильные мои впечатления последнего времени.
– Вы говорите: я своим делом возрождаю жизнь. Что вы имеете в виду?
– На самом деле, я повторил, а не сказал. Мы актеры умеем очень убедительно повторять чужие фразы – так, что все думают, что фраза принадлежит нам. На самом деле, мысль принадлежит Шкловскому. Он говорил, что искусство может «вернуть ощущение жизни, дает возможность почувствовать вещи». Мы ведь живем так быстро, так заняты своими проблемами, что абсолютно не успеваем «прожить» жизнь, почувствовать ее. А когда люди приходят в театр, на концерт, в кино, то время останавливается, и у них есть возможность в этот момент понять, что в жизни есть важного и главного. Искусство – это способ переживания.
– Что делает вас счастливым?
– А я не могу назвать себя счастливым. Во-первых, счастье – это понятие для каждого свое. Bonheur у французов, happiness у англичан, у африканских племен наверняка тоже есть свое слово для этого состояния. Но в любом случае это короткий момент. Первый поцелуй, рождение ребенка. Был ли я в этот момент счастлив? Конечно. Но все это позади. А если бы я был счастлив перманентно, то я ничего не менял бы в жизни, не делал бы ничего нового. Не выходил бы на сцену, не работал бы, не начинал проекты. Просто сидел бы на месте. Поэтому нет, я не счастлив.
– Да, это был новый опыт. Впечатления остались очень своеобразные. Было ощущение, что тебя рассматривают приблизительно как лошадь на продажу. Смотрят на твою выправку, на твою поступь, больше ни на что. Для меня эта профессия так и осталась тайной за семью печатями, она совершенно отдельная.
– Сегодня на страницах журналов во всем мире можно увидеть моделей самых разнообразных возрастов. Как вы относитесь к такой тенденции, и о чем это говорит прежде всего?
– Критерии красоты меняются вместе с изменениями в обществе. Есть замечательная книга под редакцией Умберто Эко, которая называется «История уродства», в которой наглядно показывается, что понятие красоты очень многозначно. Поэтому дородная женщина, воплощающая собой способность к многократному деторождению, была идеалом в прошлом, а не сегодня. Так же, как и Твигги, заставлявшая девушек худеть до изнеможения и, слава богу, тоже оставшаяся в шестидесятых. Сегодняшняя тенденция к «бодипозитиву» – это, на мой взгляд, хорошо. Это показывает, что общество стало более открытым, более толерантным. А появление «возрастных» моделей означает, что старость наконец вышла из-под запрета. Самое главное, чтобы это не осталось кратковременным рекламным приемом.
– Вы говорили, что выложили фото в Инстаграм с расстегнутой курткой и столкнулись с волной негодования. Как вы на это отреагировали, и что делать с эйджизмом в России?
– Эйджизм в России заложен в массовом сознании, когда общество не позволяет пожилым людям полноценно работать, нормально лечиться, иметь личную жизнь. Оно заставляет их прятаться на дачи, перед телевизором, на скамеечке перед домом. Когда я приезжаю в Европу и вижу всех этих живущих полной жизнью, путешествующих, ужинающих в ресторанах пожилых людей, которым даже в голову не приходит, что они должны прятаться, мне обидно за наших. Но когда я пару лет назад опубликовал эту фотографию в расстегнутой куртке, я еще не думал об этом. И столкнулся с реакциями, которые меня удивили. Я не приветствую «молодящуюся» старость, очень далек от пластических операций, затягивания морщин и т.д. Но в форме держать себя надо. Потому что, когда ты встаешь утром и у тебя ничего не болит, это не потому, что «ты умер», а потому, что вчера ты потратил время на спортзал. Это другое ощущение жизни, это энергия, это желание работать. И да, я горжусь тем, что у меня нет живота, что я могу влезть в столетней давности брюки.
– По статистике, мужчина в России живет на 10 лет меньше женщины. Какие, по-вашему, у этого основные причины?
– Мужчины во всем мире живут меньше женщин, так заложено природой. Но в России мы относимся к своему здоровью с каким-то особым легкомыслием.
– Вы как-то специально поддерживаете себя в хорошей физической форме?
– Профессия актера требует «товарного» вида. Но для меня это связано не столько с профессией, сколько с ощущением жизни. Мне важно иметь желания, ездить, работать, постоянно расширять круг общения, как писал Монтень: «шлифовать свой мозг в соприкосновении с умами других». А для этого нужна энергия. Если здоровье начинает сдавать, то энергия тоже уходит. Поэтому, пока свое здоровье и соответственно свою жизненную энергию можно поддержать не приемом тысячи медикаментов, а спортом, надо обязательно это делать.
– Что для вас стиль?– Единство образной системы. Но эклектика – это тоже стиль. Иногда я обращаю внимание на людей, которые как бы застряли в стиле и поведении какого-то определенного времени. Наверное, в том, в котором им было особенно комфортно. Мужчины с бородами шестидесятников, заставляющие вспомнить про «физиков и лириков», женщины в туфлях-лодочках.
– С чего начинается ваш стиль в одежде? Как бы вы определили ваш стиль?
– Я не могу сказать, что слежу за модой или определенными трендами. Мне должно быть комфортно. Кроме того, есть одежда настроения. Иногда хочется быть растрепанным, носить свободные рубашки. А иногда наоборот «полюбить» себя и надеть костюм с галстуком.
– Вы говорите, что много лет покупаете одежду в Доме моды на Никитской. Это ведь бутик Patrick Hellmann, верно? Что вам нравится в этом бренде?
– Мы же не можем все быть одинаковыми и идеальными, как статуя Поликлета или «Витрувианский человек» Леонардо да Винчи. Всем папы с мамой дали разное телосложение, кто-то худой с длинными ногами, кто-то широкоплечий. У каждого бренда есть свои лекала. У Brioni – одни, у Ermenegildo Zegna – другие, у Armani – третьи. Мне кажется, что к моей фигуре сейчас хорошо подходят лекала Patrick Hellmann, мне комфортно в их одежде.
– Любите ли вы классические костюмы? Согласны ли с тем, что костюм – это униформа успеха?
– Костюм не является для меня символом чего-либо. Это просто костюм. Для успеха есть и другие категории.
– Какую цветовую палитру предпочитаете в одежде?
– Цветовые предпочтения у меня часто меняются в зависимости от настроения и сезона. Но яркие, кричащие цвета – это не моя история, совершенно точно.
– Какой аксессуар вас лучше всего характеризует?
– Скорее всего, телефон. Я очень редко обхожусь без него.
– Следите ли вы за модными трендами в чем-либо?
– Я, конечно, стараюсь быть в курсе того, что в настоящий момент модно в одежде, а что – нет. Но фанатично следить за трендами, регулярно обновлять гардероб в соответствии с последней модой я не могу, у меня нет на это времени. Для этого есть профессиональные стилисты.
– Что бы вы никогда не надели?
– Носки «под Хохлому».
– Были ли у вас когда-нибудь эксперименты с внешностью и стилем?
– Сам не экспериментировал никогда. Для ролей – конечно. Кто-то из режиссеров хотел бороду, кто-то длинные волосы, кто-то короткие. Но мне лучше работать со своим «натуральным» лицом, очень не люблю клеить бороды, парики. Когда я играл в Италии папу Иоанна Павла II, грим каждый день занимал более четырех часов. На жаре это было мучением, так же, как и постоянное обесцвечивание волос.
– Кто был самым стильным героем, которого вы сыграли в театре и кино?
– Наверное, полковник Малышев в «Белой гвардии». Денис Черяга в «Охоте на изюбря». Не так давно я снялся в итальянском фильме «Бессмертный», спин-офф знаменитого сериала «Гоморра» о неаполитанской мафии. Мой герой, русский криминальный авторитет, всегда был прекрасно одет итальянскими дизайнерами.
– В «Седьмой симфонии» вы исполнили роль дирижера Карла Элиасберга. Что вы открыли в себе благодаря этой роли и работе в данном проекте?
– Это один из тех проектов, которые очень долго не отпускают. Мы все знаем историю исполнения «Седьмой симфонии», знаем о подвиге ленинградцев. Но работа над ролью Элиасберга действительно приблизила меня к этим людям, дала им лица, имена, характеры. Мне казалось очень важным сделать память об этих людях конкретной и осязаемой.
– Как проходят съемки в «Французском мастере» Юсупа Разыкова?
– Съемки «Французского мастера» только что завершились, и сейчас начинается монтажно-тонировочный период. В фильме совершенно потрясающий кастинг. Там и мои коллеги из Театра им. Вахтангова: Ирина Купченко, Виктор Добронравов, Алексей Кузнецов, Василий Симонов, и мои бывшие студентки из Школы-студии МХАТ Анна Чиповская и Мария Карпова, совершенно замечательная Ирина Шевчук, Алексей Вертков и многие другие. Это история человека, который до последнего надеялся, что судьба подарит ему счастье.
– Какой последний просмотренный фильм, сериал, спектакль произвел на вас сильное впечатление?– Все опять же зависит от настроения. Где-то задевает актерская игра, где-то красота и цельность картины, где-то сюжет. Но так, чтобы меня перевернуло и «ах!», ничего назвать не могу. Сейчас у меня такой период, когда классическая музыка производит на меня гораздо большее впечатление. Бесконечно слушаю и смотрю концерты под управлением Сейдзи Одзавы, смотрю, как он менялся с возрастом, как менялась его манера дирижирования. Его трактовки классических произведений – это, пожалуй, самые сильные мои впечатления последнего времени.
– Вы говорите: я своим делом возрождаю жизнь. Что вы имеете в виду?
– На самом деле, я повторил, а не сказал. Мы актеры умеем очень убедительно повторять чужие фразы – так, что все думают, что фраза принадлежит нам. На самом деле, мысль принадлежит Шкловскому. Он говорил, что искусство может «вернуть ощущение жизни, дает возможность почувствовать вещи». Мы ведь живем так быстро, так заняты своими проблемами, что абсолютно не успеваем «прожить» жизнь, почувствовать ее. А когда люди приходят в театр, на концерт, в кино, то время останавливается, и у них есть возможность в этот момент понять, что в жизни есть важного и главного. Искусство – это способ переживания.
– Что делает вас счастливым?
– А я не могу назвать себя счастливым. Во-первых, счастье – это понятие для каждого свое. Bonheur у французов, happiness у англичан, у африканских племен наверняка тоже есть свое слово для этого состояния. Но в любом случае это короткий момент. Первый поцелуй, рождение ребенка. Был ли я в этот момент счастлив? Конечно. Но все это позади. А если бы я был счастлив перманентно, то я ничего не менял бы в жизни, не делал бы ничего нового. Не выходил бы на сцену, не работал бы, не начинал проекты. Просто сидел бы на месте. Поэтому нет, я не счастлив.
