Талант – это поселившаяся в человеке тайна, которую он разгадывает целую жизнь. Так написал в своей книге «Похвала бессоннице» Аркадий Кац. И эту тайну один из лучших отечественных театральных режиссеров разгадывает уже без малого 90 лет. Поговорить о юбиляре 2021 года мы решили с одним из знаковых артистов Рижского театра русской драмы времен Аркадия Каца – Андреем Ильиным. Окончив Нижегородское театральное училище, он был приглашен в Ригу, где за 10 лет сыграл ряд крупных ролей, в том числе Хлестакова, Треплева и Гамлета.
– Андрей Епифанович, насколько было предрешено ваше появление в труппе Рижского театра русской драмы после окончания Нижегородского театрального училища?
– В середине четвертого курса в училище обычно приезжали купцы из разных городов выбирать товар лицом. И вдруг пронеслось «Кац-Кац-Кац». Все вокруг как-то оживились. Я тогда не слышал ни об этом театре, ни об Аркадии Фридриховиче. Нам сказали, Рижский театр русской драмы – один из лучших в стране, а Аркадий Кац – превосходный режиссер, и он будет отсматривать в театр молодых артистов. Мы разволновались, стали намечать отрывки для показа, но тут прошел слух, что ему нужны только актрисы. Мы, пацаны, расстроились, носы повесили. Поскольку я был занят практически во всех дипломных спектаклях, то участвовал в показах, подыгрывая нашим девушкам, хотя понимал, что перспектив никаких нет. Я запомнил Аркадия Фридриховича тех дней мрачноватым дядечкой с усами и в кожаном пиджаке.
Как ни странно, после показа меня и двух моих сокурсников вызывают в кабинет директора училища и говорят, что Кац хотел бы еще раз нас посмотреть в театре на дополнительном показе худсовету. А я за год или за полтора до того со своим однокурсником Андреем Шарковым (артист БДТ им.Товстоногова – прим. авт.) съездил в Ригу, и город произвел на меня неизгладимое впечатление, я в него сразу влюбился. Поэтому я поехал в Ригу не раздумывая, показался худсовету, сыграв отрывок из спектакля «Гнездо глухаря». Потом поехал Юрий Шайхисламов, который сейчас работает в театре «У Никитских ворот». А вот Сережа Земцов, ныне декан актерского факультета Школы-студии МХАТ, не стал показываться. В результате меня и Юру взяли в театр.
– Атмосфера Рижского театра русской драмы отличалась от Горьковского ТЮЗа?
– Я бы сказал, наоборот, много было похожих, узнаваемых вещей. Мне страшно повезло и с Борисом Абрамовичем Наравцевичем, и с Нижегородским ТЮЗом той поры. В театре была очень творческая атмосфера, задорная молодежь, они хотели работать, они хотели доказать, удивить, поразить. Во время учебы я играл в двух спектаклях, и Борис Абрамович был уверен, что я останусь. Он даже меня останавливал, говорил: «Ты никогда у Аркаши не будешь играть ни Хлестакова, ни Гамлета, ни Треплева, а у меня ты скоро обязательно будешь это играть». А они, кстати, с Кацем были друзьями. Но я не послушал Бориса Абрамовича и уехал в Ригу, через какое-то время сыграв все те роли, которые он перечислил.
В Риге было примерно то же самое. Я увидел роскошный театр со своей самобытной труппой и репертуаром. Одним из первых спектаклей, которые я посмотрел, был «Утиная охота». Он сразил меня наповал. Я думал, что так не бывает. Это была первая постановка в стране по тогда запрещенной пьесе Александра Вампилова. Очень сильное впечатление было от Владимира Сигова в роли Зилова, он очень мощно играл. Много лет спустя, в Москве, мне предлагали сыграть Зилова в Театре «У Никитских ворот», но я понял, что никогда в жизни Сигова не переиграю, а играть хуже я не мог, поэтому отказался. Он такой же был блистательный и в спектакле «На всякого мудреца довольно простоты», играл легко, иронично. Потом я посмотрел другие потрясающие спектакли – «Телевизионные помехи» Сакони, «Земляничная поляна» Бергмана, очень хороший спектакль был «Убивец» по Достоевскому с Александром Боярским в главной роли. Чуть позже – «История лошади» Толстого в постановке Марка Розовского, где я сыграл в хоре свою первую роль.
Кроме того, в театре был очень хороший завлит Зиновий Сегаль, который приносил Кацу новые пьесы на блюдечке с голубой каемочкой, ведь именно Сегалю первому авторы присылали свои пьесы, зная о высоком качестве Рижской русской драмы. В общем, я понял, что попал в фантастический театр. И коллектив очень хорошо меня принял, и в репертуар я сразу вошел. Спустя всего неделю после приезда мы с Юрой вышли из гостиницы. Встретили Аркадия Фридриховича, он спросил, как у нас дела. Мы в ответ рассказали, как устроились. Уже попрощавшись и отойдя метров на тридцать, он вдруг поворачивается и говорит: «Андрей, чуть не забыл Вам сказать, Вы же сегодня играете «Гнездо глухаря». Так получилось, что Армен Джигарханян, игравший у нас по приглашению спектакль «Беседы с Сократом» Радзинского, не смог приехать, нужно было на что-то его заменить, а артист, занятый в «Гнезде глухаря», уехал на гастроли в Таллин. До спектакля оставалось четыре часа! Но как-то в итоге я сыграл и остался в спектакле, играя в очередь.
– Была ли своя специфика в репетиционном процессе у Каца?
– У него был неоспоримый авторитет, его побаивались, иногда он бывал строг. Все, что Кац предлагал во время репетиций, не обсуждалось, потому что вера ему была абсолютная. На многие годы он стал для меня эталоном режиссера, и мне, конечно, потом было немножко трудно перестроиться, привыкнуть к другим правилам игры. Хотя я не был обижен вниманием режиссеров, переехав в Москву в Театр им.Моссовета, я работал и с Петром Фоменко, и с Павлом Хомским. Позднее с Валерием Фокиным, Адольфом Шапиро. Сложно выделять особенности, но вот вера тому, что Кац говорит и делает, была стопроцентная. Ну, и кроме того, он обладал гениальной способностью осмысления, он всегда знал, про что ставит спектакль. В «Ревизоре», скажем, была находка, когда Добчинский приходил к Хлестакову с дрожечками, а потом Хлестаков эти дрожечки тянул минут пять сценического времени от одной кулисы до другой через всю сцену, а параллельно вертелись верстовые столбы. В этом столько философии, столько постижения человеческого. В этой лошадке, в этих дрожечках, в этих верстовых – вся Россия.
– Вы ведь, приехав в Ригу, продолжили обучение в Латвийской консерватории. Какой он, Кац-педагог?
– Меня каждый год пытались забрать в армию, но какое-то время дело обходилось отсрочками. И вот, когда уже меня должны были окончательно призвать, Аркадий Фридрихович взял меня за руку, повел к ректору и сказал ему: «Вот этот парень будет у меня учиться». А это уже была вторая половина второго курса. Кстати, «Ревизор» родился на курсе консерватории из самостоятельной работы – сцена ухаживания Хлестакова за Марьей Антоновной. Дней через пять после того, как мы с Мариной Калмыковой с успехом ее показали, в театре вывесили распределение.
Аркадий Фридрихович мыслил в масштабах постановки, глобально. Ему не хватало времени заниматься актерством. Но рядом с ним была Райна Борисовна Праудина, которая ему в этом помогала. И Семен Михайлович Лосев, преподававший у нас на курсе, вот он был актерским режиссером, он любил разминать, очень подробно нами занимался. Казалось, он и зайца научил бы барабанить. А Кац видел отрывок в целом. Очень часто он просил сделать отрывки, ему показать, а потом это все разбиралось, отбиралось то, что ему нравилось, скажем, в диплом, либо он дорабатывал отрывок, добиваясь от нас правды жизни.
А в армию меня все же забрали, но позже, когда я уже сыграл Хлестакова, и театр меня ждал со спектаклями.
– Аркадий Кац говорит, что, принимаясь за постановку «Чайки» Чехова, режиссер должен объяснить необъяснимое, увидеть, то, что никто не увидит. С какими словами он приступил к репетициям?
– Я не помню, что он говорил во вступительном слове, но Чехов – его любимейший автор. До этого у него был блистательный спектакль «Вишневый сад». Надо сказать, что его чеховские постановки были очень атмосферные, очень тонкие по разбору, отношению, задачам и сверхзадачам. В «Чайке» была прекрасная декорация – развалившаяся лодка, через которую проросло дерево, и из нее выходили корни. К дереву была прибита медная наивная луна, с которой говорила Заречная в театре Треплева. И все действие происходило в этой лодке. Мы делали спектакль про очень талантливого человека и непонимание его творчества, про то, что он не находит отклика в людях, которых очень любит, и ему очень больно от того, что он непонимаем, чувствует себя лишним, от чего и стреляется, поскольку не видит смысла жить дальше. Спектакль был очень сущностный, замешанный на очень хорошем актерском масле.
– В «Гамлете» Ваш герой держал над свечой очки, и потом, всякий раз надевая эти почерневшие стекла, его поражало безумие. Вам самому Гамлет кажется безумным?
– Нет, он абсолютно здоровый, трезвый человек. Он изображает безумца, чтобы спровоцировать Полония, Клавдия или мать на какие-то поступки. Эти очки, надо сказать, очень эффектно срабатывали в те моменты, когда Гамлет решает быть безумным. Отличный был спектакль. В нем еще был образ колокола, придуманный Аркадием Фридриховичем. Гамлет убивает колоколом. Что это такое? Набат, вечный звук, призыв к молитве, символ церкви, веры. Вот он этой верой убивает, превращая ситуацию в полное безверие.
– А бой на рапирах был?
– Был бой. Я на этом спектакле даже научился ножи метать. Гамлет все время ходил с крестом, сколоченным из толстых досок. И вот я ходил с этим крестом, ставил его и тренировался бросать ножи. Это было зрелищно.
– Вы рассказывали, что во время репетиций «Калигулы» в Театре им. Моссовета Евгений Лазарев, когда что-то не получалось, с целью поддержать Вас сказал: «Играй как в Риге». Так что же значит «играть как в Риге»?
– Быть уверенным в себе, не сомневаться ни в чем, даже, если ничего не получается, проявлять волю к достижению результата. У меня ведь в Риге не было проходных ролей, все имело отклик, резонанс и в собственной душе, и у зрителей, и у критиков. Если бы Кац не ушел в конце 1980-х годов, наверное, были бы и еще роли.
– Сейчас для Вас его мнение играет какую-то определяющую роль?
– Да, для меня он всю жизнь будет неоспоримым авторитетом. И я ему благодарен за все, что он в жизни для меня сделал.
– Вы следите за творческой жизнью друг друга?
– Аркадий Фридрихович бывал на моих спектаклях в Театре им. Моссовета, в МХТ им.Чехова. Приходил и на «Крик лангусты» в Театр им. Вахтангова. И я смотрел его спектакли, в частности, «Я, бабушка, Илико и Илларион» с Райной Праудиной – замечательный спектакль в театре «У Никитских ворот». Но он очень много ставит за пределами Москвы, что уже смотреть труднее. Дай Бог, ему здоровья и долгих творческих лет жизни. Это, конечно, феноменальное явление – в 90 лет быть активным режиссером, сохраняя при этом ясность ума. Достойно Книги рекордов Гиннесса.
Справка
Аркадий Фридрихович Кац родился 22 февраля в 1931 года в Николаеве. В 1951 году окончил актерское отделение Одесского театрального училища, а в 1960 году, отслужив перед этим несколько лет в ВМФ, режиссерский факультет ЛГИТМиК. С 1963 по 1988 годы – главный режиссер Рижского театра русской драмы (ныне – Рижский русский театр им. Чехова). Четверть века жизни театра под руководством Аркадия Каца была отмечена творческим взлетом. За это время им были поставлены десятки спектакли, среди которых: «Варвары» Горького, «На всякого мудреца довольно простоты» Островского, «Беседы с Сократом» Радзинского, «В списках не значился» Васильева, «Король Лир» и «Гамлет» Шекспира, «Земляничная поляна» Бергмана, «Что случилось в зоопарке» Олби, «Вишнёвый сад» и «Чайка» Чехова, «Ревизор» Гоголя, «Трехгрошовая опера» Брехта, «Человек из Ламанчи» и другие. Переехав в 1988 году в Москву, по приглашению Михаила Ульянова в течение 13 лет работал в Театре Вахтангова. С 2002 года – режиссер театра «У Никитских ворот». Ставил в театрах Латвии, Украины, России. Преподавал на театральном факультете Латвийской государственной консерватории и актёрском факультете Университета штата Мичиган (США). Народный артист Латвийской ССР, Украины, заслуженный деятель искусств РФ. Супруга – актриса Райна Праудина (1935-2019), сын – театральный режиссер Анатолий Праудин.
– Андрей Епифанович, насколько было предрешено ваше появление в труппе Рижского театра русской драмы после окончания Нижегородского театрального училища?
– В середине четвертого курса в училище обычно приезжали купцы из разных городов выбирать товар лицом. И вдруг пронеслось «Кац-Кац-Кац». Все вокруг как-то оживились. Я тогда не слышал ни об этом театре, ни об Аркадии Фридриховиче. Нам сказали, Рижский театр русской драмы – один из лучших в стране, а Аркадий Кац – превосходный режиссер, и он будет отсматривать в театр молодых артистов. Мы разволновались, стали намечать отрывки для показа, но тут прошел слух, что ему нужны только актрисы. Мы, пацаны, расстроились, носы повесили. Поскольку я был занят практически во всех дипломных спектаклях, то участвовал в показах, подыгрывая нашим девушкам, хотя понимал, что перспектив никаких нет. Я запомнил Аркадия Фридриховича тех дней мрачноватым дядечкой с усами и в кожаном пиджаке.
Как ни странно, после показа меня и двух моих сокурсников вызывают в кабинет директора училища и говорят, что Кац хотел бы еще раз нас посмотреть в театре на дополнительном показе худсовету. А я за год или за полтора до того со своим однокурсником Андреем Шарковым (артист БДТ им.Товстоногова – прим. авт.) съездил в Ригу, и город произвел на меня неизгладимое впечатление, я в него сразу влюбился. Поэтому я поехал в Ригу не раздумывая, показался худсовету, сыграв отрывок из спектакля «Гнездо глухаря». Потом поехал Юрий Шайхисламов, который сейчас работает в театре «У Никитских ворот». А вот Сережа Земцов, ныне декан актерского факультета Школы-студии МХАТ, не стал показываться. В результате меня и Юру взяли в театр.
– Атмосфера Рижского театра русской драмы отличалась от Горьковского ТЮЗа?
– Я бы сказал, наоборот, много было похожих, узнаваемых вещей. Мне страшно повезло и с Борисом Абрамовичем Наравцевичем, и с Нижегородским ТЮЗом той поры. В театре была очень творческая атмосфера, задорная молодежь, они хотели работать, они хотели доказать, удивить, поразить. Во время учебы я играл в двух спектаклях, и Борис Абрамович был уверен, что я останусь. Он даже меня останавливал, говорил: «Ты никогда у Аркаши не будешь играть ни Хлестакова, ни Гамлета, ни Треплева, а у меня ты скоро обязательно будешь это играть». А они, кстати, с Кацем были друзьями. Но я не послушал Бориса Абрамовича и уехал в Ригу, через какое-то время сыграв все те роли, которые он перечислил.
В Риге было примерно то же самое. Я увидел роскошный театр со своей самобытной труппой и репертуаром. Одним из первых спектаклей, которые я посмотрел, был «Утиная охота». Он сразил меня наповал. Я думал, что так не бывает. Это была первая постановка в стране по тогда запрещенной пьесе Александра Вампилова. Очень сильное впечатление было от Владимира Сигова в роли Зилова, он очень мощно играл. Много лет спустя, в Москве, мне предлагали сыграть Зилова в Театре «У Никитских ворот», но я понял, что никогда в жизни Сигова не переиграю, а играть хуже я не мог, поэтому отказался. Он такой же был блистательный и в спектакле «На всякого мудреца довольно простоты», играл легко, иронично. Потом я посмотрел другие потрясающие спектакли – «Телевизионные помехи» Сакони, «Земляничная поляна» Бергмана, очень хороший спектакль был «Убивец» по Достоевскому с Александром Боярским в главной роли. Чуть позже – «История лошади» Толстого в постановке Марка Розовского, где я сыграл в хоре свою первую роль.
Кроме того, в театре был очень хороший завлит Зиновий Сегаль, который приносил Кацу новые пьесы на блюдечке с голубой каемочкой, ведь именно Сегалю первому авторы присылали свои пьесы, зная о высоком качестве Рижской русской драмы. В общем, я понял, что попал в фантастический театр. И коллектив очень хорошо меня принял, и в репертуар я сразу вошел. Спустя всего неделю после приезда мы с Юрой вышли из гостиницы. Встретили Аркадия Фридриховича, он спросил, как у нас дела. Мы в ответ рассказали, как устроились. Уже попрощавшись и отойдя метров на тридцать, он вдруг поворачивается и говорит: «Андрей, чуть не забыл Вам сказать, Вы же сегодня играете «Гнездо глухаря». Так получилось, что Армен Джигарханян, игравший у нас по приглашению спектакль «Беседы с Сократом» Радзинского, не смог приехать, нужно было на что-то его заменить, а артист, занятый в «Гнезде глухаря», уехал на гастроли в Таллин. До спектакля оставалось четыре часа! Но как-то в итоге я сыграл и остался в спектакле, играя в очередь.
– Была ли своя специфика в репетиционном процессе у Каца?
– У него был неоспоримый авторитет, его побаивались, иногда он бывал строг. Все, что Кац предлагал во время репетиций, не обсуждалось, потому что вера ему была абсолютная. На многие годы он стал для меня эталоном режиссера, и мне, конечно, потом было немножко трудно перестроиться, привыкнуть к другим правилам игры. Хотя я не был обижен вниманием режиссеров, переехав в Москву в Театр им.Моссовета, я работал и с Петром Фоменко, и с Павлом Хомским. Позднее с Валерием Фокиным, Адольфом Шапиро. Сложно выделять особенности, но вот вера тому, что Кац говорит и делает, была стопроцентная. Ну, и кроме того, он обладал гениальной способностью осмысления, он всегда знал, про что ставит спектакль. В «Ревизоре», скажем, была находка, когда Добчинский приходил к Хлестакову с дрожечками, а потом Хлестаков эти дрожечки тянул минут пять сценического времени от одной кулисы до другой через всю сцену, а параллельно вертелись верстовые столбы. В этом столько философии, столько постижения человеческого. В этой лошадке, в этих дрожечках, в этих верстовых – вся Россия.
– Вы ведь, приехав в Ригу, продолжили обучение в Латвийской консерватории. Какой он, Кац-педагог?
– Меня каждый год пытались забрать в армию, но какое-то время дело обходилось отсрочками. И вот, когда уже меня должны были окончательно призвать, Аркадий Фридрихович взял меня за руку, повел к ректору и сказал ему: «Вот этот парень будет у меня учиться». А это уже была вторая половина второго курса. Кстати, «Ревизор» родился на курсе консерватории из самостоятельной работы – сцена ухаживания Хлестакова за Марьей Антоновной. Дней через пять после того, как мы с Мариной Калмыковой с успехом ее показали, в театре вывесили распределение.
Аркадий Фридрихович мыслил в масштабах постановки, глобально. Ему не хватало времени заниматься актерством. Но рядом с ним была Райна Борисовна Праудина, которая ему в этом помогала. И Семен Михайлович Лосев, преподававший у нас на курсе, вот он был актерским режиссером, он любил разминать, очень подробно нами занимался. Казалось, он и зайца научил бы барабанить. А Кац видел отрывок в целом. Очень часто он просил сделать отрывки, ему показать, а потом это все разбиралось, отбиралось то, что ему нравилось, скажем, в диплом, либо он дорабатывал отрывок, добиваясь от нас правды жизни.
А в армию меня все же забрали, но позже, когда я уже сыграл Хлестакова, и театр меня ждал со спектаклями.
– Аркадий Кац говорит, что, принимаясь за постановку «Чайки» Чехова, режиссер должен объяснить необъяснимое, увидеть, то, что никто не увидит. С какими словами он приступил к репетициям?
– Я не помню, что он говорил во вступительном слове, но Чехов – его любимейший автор. До этого у него был блистательный спектакль «Вишневый сад». Надо сказать, что его чеховские постановки были очень атмосферные, очень тонкие по разбору, отношению, задачам и сверхзадачам. В «Чайке» была прекрасная декорация – развалившаяся лодка, через которую проросло дерево, и из нее выходили корни. К дереву была прибита медная наивная луна, с которой говорила Заречная в театре Треплева. И все действие происходило в этой лодке. Мы делали спектакль про очень талантливого человека и непонимание его творчества, про то, что он не находит отклика в людях, которых очень любит, и ему очень больно от того, что он непонимаем, чувствует себя лишним, от чего и стреляется, поскольку не видит смысла жить дальше. Спектакль был очень сущностный, замешанный на очень хорошем актерском масле.
– В «Гамлете» Ваш герой держал над свечой очки, и потом, всякий раз надевая эти почерневшие стекла, его поражало безумие. Вам самому Гамлет кажется безумным?– Нет, он абсолютно здоровый, трезвый человек. Он изображает безумца, чтобы спровоцировать Полония, Клавдия или мать на какие-то поступки. Эти очки, надо сказать, очень эффектно срабатывали в те моменты, когда Гамлет решает быть безумным. Отличный был спектакль. В нем еще был образ колокола, придуманный Аркадием Фридриховичем. Гамлет убивает колоколом. Что это такое? Набат, вечный звук, призыв к молитве, символ церкви, веры. Вот он этой верой убивает, превращая ситуацию в полное безверие.
– А бой на рапирах был?
– Был бой. Я на этом спектакле даже научился ножи метать. Гамлет все время ходил с крестом, сколоченным из толстых досок. И вот я ходил с этим крестом, ставил его и тренировался бросать ножи. Это было зрелищно.
– Вы рассказывали, что во время репетиций «Калигулы» в Театре им. Моссовета Евгений Лазарев, когда что-то не получалось, с целью поддержать Вас сказал: «Играй как в Риге». Так что же значит «играть как в Риге»?– Быть уверенным в себе, не сомневаться ни в чем, даже, если ничего не получается, проявлять волю к достижению результата. У меня ведь в Риге не было проходных ролей, все имело отклик, резонанс и в собственной душе, и у зрителей, и у критиков. Если бы Кац не ушел в конце 1980-х годов, наверное, были бы и еще роли.
– Сейчас для Вас его мнение играет какую-то определяющую роль?
– Да, для меня он всю жизнь будет неоспоримым авторитетом. И я ему благодарен за все, что он в жизни для меня сделал.
– Вы следите за творческой жизнью друг друга?
– Аркадий Фридрихович бывал на моих спектаклях в Театре им. Моссовета, в МХТ им.Чехова. Приходил и на «Крик лангусты» в Театр им. Вахтангова. И я смотрел его спектакли, в частности, «Я, бабушка, Илико и Илларион» с Райной Праудиной – замечательный спектакль в театре «У Никитских ворот». Но он очень много ставит за пределами Москвы, что уже смотреть труднее. Дай Бог, ему здоровья и долгих творческих лет жизни. Это, конечно, феноменальное явление – в 90 лет быть активным режиссером, сохраняя при этом ясность ума. Достойно Книги рекордов Гиннесса.
Справка
Аркадий Фридрихович Кац родился 22 февраля в 1931 года в Николаеве. В 1951 году окончил актерское отделение Одесского театрального училища, а в 1960 году, отслужив перед этим несколько лет в ВМФ, режиссерский факультет ЛГИТМиК. С 1963 по 1988 годы – главный режиссер Рижского театра русской драмы (ныне – Рижский русский театр им. Чехова). Четверть века жизни театра под руководством Аркадия Каца была отмечена творческим взлетом. За это время им были поставлены десятки спектакли, среди которых: «Варвары» Горького, «На всякого мудреца довольно простоты» Островского, «Беседы с Сократом» Радзинского, «В списках не значился» Васильева, «Король Лир» и «Гамлет» Шекспира, «Земляничная поляна» Бергмана, «Что случилось в зоопарке» Олби, «Вишнёвый сад» и «Чайка» Чехова, «Ревизор» Гоголя, «Трехгрошовая опера» Брехта, «Человек из Ламанчи» и другие. Переехав в 1988 году в Москву, по приглашению Михаила Ульянова в течение 13 лет работал в Театре Вахтангова. С 2002 года – режиссер театра «У Никитских ворот». Ставил в театрах Латвии, Украины, России. Преподавал на театральном факультете Латвийской государственной консерватории и актёрском факультете Университета штата Мичиган (США). Народный артист Латвийской ССР, Украины, заслуженный деятель искусств РФ. Супруга – актриса Райна Праудина (1935-2019), сын – театральный режиссер Анатолий Праудин.
