Спектакль «Мама» по мотивам пьесы Флориана Зеллера станет режиссерским дебютом Егора Трухина на сцене МХТ имени Чехова. По первой профессии Егор актер – в 2017 году он окончил Московскую театральную школу Олега Табакова и сегодня учится на пятом курсе режиссерской мастерской Сергея Женовача в ГИТИСе. О том, каким он видит свое будущее и о чем для него пьеса «Мама» – в интервью Егора Трухина в преддверии показа в рамках «Лаборатории режиссерских дебютов», который пройдет на Новой сцене МХТ 11 марта.
– Как вы решили стать режиссером?
– Я не думал о режиссуре до того момента, пока на втором курсе Школы Табакова ни попробовал сделать «Балаганчик» Блока. Я ведь учился на артиста, и, как говорится, ничего не предвещало. Но тут вдруг начал осознавать, что мозги у меня не актерские, а режиссерские. Мне действительно все хотелось делать самому. Спросил своего мастера Михаила Андреевича Лобанова, можно ли мне попробовать поставить Блока. Он дал добро. Разумеется, «Балаганчик» у меня не получился (смеется). И тогда я страшно на себя разозлился. И созрело желание научиться тому, что у меня не получилось «само». Сейчас я бы, конечно, «Балаганчик» уже не выбрал. Учась в ГИТИСе, я начал понимать, какая драматургия сценична, а какая нет. Но тогда главным было то, что пьеса меня «зацепила», я даже плакал, когда ее читал.
– Волновались во время поступления в ГИТИС?
– Нет, я был абсолютно спокоен. Всех педагогов я «брал» количеством эскизов. У меня их было штук шестьдесят. Я входил в аудиторию и говорил: «Мне три стола надо». – «Зачем?». – «У меня очень много эскизов». И это сработало. Показывал свою идею «Леса» Островского, и вдруг Бутусов задал мне вопрос: «А почему именно так?...» (уж не помню, что я там напридумывал). А я решительно ответил: «Юрий Николаевич, мне надо». И дальше понес какую-то пургу. Но очень уверенно (смеется). И все. Я почувствовал победу.
– Актерское образование хорошо для режиссера?
– Да, и Сергей Васильевич Женовач нам всегда об этом говорит. О том, что это помогает работать с актерами и находить с ними общий язык. А без общего языка ты спектакль не сделаешь. Я патологически доверяю актерам. Доверяю всему, что они приносят на репетицию, всему, что говорят. И я хочу, чтобы спектакль всегда был сделан 50 на 50: половина – от режиссера, половина – от артистов.
Именно так мы «Гамлета» нашего сделали («Гамлет» – дипломная постановка Егора Трухина – прим. Н.В.). Я постарался организовать такую среду на репетициях, чтобы ребята могли сами все время что-то придумывать, чтобы не было диктатуры. Свобода артиста равно ответственность. И он должен эту ответственность осознавать.
– А о зрителе вы думаете?
– Конечно, ведь спектакль делается для него. Не для себя и артистов, а для него. Это с ним же что-то должно произойти на спектакле.
Главное, чему научил меня Сергей Васильевич, это свободе. В театре можно все. Нет того, что плохо, что хорошо, что можно, что нельзя. Еще Женовач научил меня постоянно задавать вопрос: «Что такое театр сегодня»? Режиссер — это тот, кто задает себе этот вопрос. Театр не равен кино, он постоянно меняется, как воздух. Это всегда поиск диалога со зрителем. В последнее время я стал ходить на спектакли и представлять, уйдет зритель в антракте или останется? А если уйдет, спектакль будет идти точно так же, как до антракта или в нем что-то изменится? Если изменится, это настоящий театр. Повторюсь, театр это всегда диалог со зрителем. Если он налажен, он может быть любым: грубым, нежным, вообще бессловесным. Главное – внутри зрителя непременно должно что-то происходить. Он не должен уйти пустым.
– О чем для вас «Мама» Зеллера?
– Для меня это личная работа. Я думаю, мы все в какой-то степени «бросаем» своих мам. Когда уезжаем в свою жизнь из родного города, из дома, где выросли. И мама остается одна. Вот про это пьеса. Про то, как мама осталась одна. Мысленно я этот спектакль посвящаю своей маме. Я же знаю, что она сидит и ждет моего звонка. Вот этот спектакль как еще один звонок от меня. Глобально хочется, чтобы каждый вышел с этого спектакля и решил позвонить маме. Простите за глупый пафос.
На главную роль я пригласил актрису Марию Зорину. Мы с ней очень давно знакомы. Она очень живая, настоящая, искренняя. Человечище! Еще в спектакле заняты Кузьма Котрелев, Алексей Красненков, Мария Сокольская.
– Что бы вы хотели в будущем?
– Я очень надеюсь найти своих людей. Открыть с ними свой театр. Театр — это не работа. Это не должно быть работой. А с кем театр не будет работой? Только со своими. Поэтому я верю в театр со своими, в театр-дом. Этого я действительно хочу.
– Как вы решили стать режиссером?
– Я не думал о режиссуре до того момента, пока на втором курсе Школы Табакова ни попробовал сделать «Балаганчик» Блока. Я ведь учился на артиста, и, как говорится, ничего не предвещало. Но тут вдруг начал осознавать, что мозги у меня не актерские, а режиссерские. Мне действительно все хотелось делать самому. Спросил своего мастера Михаила Андреевича Лобанова, можно ли мне попробовать поставить Блока. Он дал добро. Разумеется, «Балаганчик» у меня не получился (смеется). И тогда я страшно на себя разозлился. И созрело желание научиться тому, что у меня не получилось «само». Сейчас я бы, конечно, «Балаганчик» уже не выбрал. Учась в ГИТИСе, я начал понимать, какая драматургия сценична, а какая нет. Но тогда главным было то, что пьеса меня «зацепила», я даже плакал, когда ее читал.
– Волновались во время поступления в ГИТИС?
– Нет, я был абсолютно спокоен. Всех педагогов я «брал» количеством эскизов. У меня их было штук шестьдесят. Я входил в аудиторию и говорил: «Мне три стола надо». – «Зачем?». – «У меня очень много эскизов». И это сработало. Показывал свою идею «Леса» Островского, и вдруг Бутусов задал мне вопрос: «А почему именно так?...» (уж не помню, что я там напридумывал). А я решительно ответил: «Юрий Николаевич, мне надо». И дальше понес какую-то пургу. Но очень уверенно (смеется). И все. Я почувствовал победу.
– Актерское образование хорошо для режиссера?
– Да, и Сергей Васильевич Женовач нам всегда об этом говорит. О том, что это помогает работать с актерами и находить с ними общий язык. А без общего языка ты спектакль не сделаешь. Я патологически доверяю актерам. Доверяю всему, что они приносят на репетицию, всему, что говорят. И я хочу, чтобы спектакль всегда был сделан 50 на 50: половина – от режиссера, половина – от артистов.
Именно так мы «Гамлета» нашего сделали («Гамлет» – дипломная постановка Егора Трухина – прим. Н.В.). Я постарался организовать такую среду на репетициях, чтобы ребята могли сами все время что-то придумывать, чтобы не было диктатуры. Свобода артиста равно ответственность. И он должен эту ответственность осознавать.
– А о зрителе вы думаете?
– Конечно, ведь спектакль делается для него. Не для себя и артистов, а для него. Это с ним же что-то должно произойти на спектакле.
Главное, чему научил меня Сергей Васильевич, это свободе. В театре можно все. Нет того, что плохо, что хорошо, что можно, что нельзя. Еще Женовач научил меня постоянно задавать вопрос: «Что такое театр сегодня»? Режиссер — это тот, кто задает себе этот вопрос. Театр не равен кино, он постоянно меняется, как воздух. Это всегда поиск диалога со зрителем. В последнее время я стал ходить на спектакли и представлять, уйдет зритель в антракте или останется? А если уйдет, спектакль будет идти точно так же, как до антракта или в нем что-то изменится? Если изменится, это настоящий театр. Повторюсь, театр это всегда диалог со зрителем. Если он налажен, он может быть любым: грубым, нежным, вообще бессловесным. Главное – внутри зрителя непременно должно что-то происходить. Он не должен уйти пустым.
– О чем для вас «Мама» Зеллера?– Для меня это личная работа. Я думаю, мы все в какой-то степени «бросаем» своих мам. Когда уезжаем в свою жизнь из родного города, из дома, где выросли. И мама остается одна. Вот про это пьеса. Про то, как мама осталась одна. Мысленно я этот спектакль посвящаю своей маме. Я же знаю, что она сидит и ждет моего звонка. Вот этот спектакль как еще один звонок от меня. Глобально хочется, чтобы каждый вышел с этого спектакля и решил позвонить маме. Простите за глупый пафос.
На главную роль я пригласил актрису Марию Зорину. Мы с ней очень давно знакомы. Она очень живая, настоящая, искренняя. Человечище! Еще в спектакле заняты Кузьма Котрелев, Алексей Красненков, Мария Сокольская.
– Что бы вы хотели в будущем?
– Я очень надеюсь найти своих людей. Открыть с ними свой театр. Театр — это не работа. Это не должно быть работой. А с кем театр не будет работой? Только со своими. Поэтому я верю в театр со своими, в театр-дом. Этого я действительно хочу.
