Популярная книга Марии Парр – новой Астрид Линдгрен – про очень самостоятельную 10-летнюю Тоню, рядом с которой даже взрослые кажутся инфантильными, перебралась на сцену. За предметным миром, который сочинила постановочная команда – во главе с режиссером Иваном Пачиным – зрители наблюдают в мини-бинокли: норвежские домики, куколки, открытки… И бесстрашная Тоня. Главное в жизни – «скорость и самоуважение». Почему? Узнали у актрисы Театра Вахтангова Евгении Ивашовой. В «Тоне Глиммердал» она играет почти за всех персонажей книги – за исключением одного.
– До Театрального проекта 27 вы с режиссером Иваном Пачиным пересекались в театре?
– Это наша первая работа в театре, но мы знакомы с 2012 года. Ваня закончил «Щуку», курс Владимира Владимировича Иванова. А потом еще поступил на актёрско-режиссерский курс Дворжецкой и Туминаса. Римас Владимирович набрал тогда группу режиссеров, где и учился Ваня. А я училась на курс младше. В общем, мы с Иваном Сергеевичем давно осведомлены о существовании друг друга и вот, наконец-то, встретились в «большом» мире.
– Режиссер называет Тоню бесстрашной и бессмертной. Про бесстрашие понятно, а бессмертие тут причем?
– Дело в ощущении времени. У ребенка и у взрослого оно течет по-разному, а, возможно, его вообще не существует для детей. Думаю, для артиста, который играет ребёнка, важно поймать именно это ощущение, этот внутренний полёт, иначе как стать «бессмертным»?!
– За что Тоню можно уважать? Какие качества хотелось бы себе заполучить – из тех, что есть у этой девочки «без тормозов»?
– В ней есть качество, которое присуще всем детям – жажда жизни. И происходит это, как мне кажется, от незнания. Ты не знаешь, что тебя ожидает впереди – и потому жаждешь. Ты не знаешь, какие могут быть последствия – и потому ты бесстрашен. Мне 30 лет, и я не так давно начала ощущать свое внутреннее взросление. Раньше это вообще не фиксировала, не задумывалась о возрасте.
Взросление – это умение отстраниться, посмотреть на ситуацию со стороны и выстроить логическую цепочку действий, опираясь на свой опыт. Детям это непонятно. И я раньше не понимала, что значит «жизненный опыт»? Ты его приобретаешь, когда снова и снова наталкиваешься на препятствия, когда выходит не так, как ты хотел, думал или мечтал. И тут запускается процесс самосохранения, самораспределения, самоконтроля. Ты обрастаешь принципами, вкусами, взглядами. И внутри возникает бессознательный страх, потому что взрослый человек вынужден постоянно разграничивать: так можно, а так нельзя. Это естественный процесс. И в нём мне видится своя неповторимая красота. С годами жажда безотчетная, бьющая вулканом, «переплавляется» в другую силу.
Сила детства и есть сила Тони. Бесстрашие, наивность и открытость. Взрослый не готов набивать себе шишки. «Туда не пойду», – думает он и дверцу закрывает. А Тоня готова действовать. Она несётся по жизни, как на снегокате с горы: свернула налево – «ды-дыщ», врезалась, свернула направо – там её напоили какао. И всё отлично! Никаких проблем! Эта скорость тут очень важна: она и делает Тоню заразительной.
– Что еще важно «поймать», чтобы сыграть ребенка? Дети же могут запросто уличить артиста в наигранности, просто потому что «он не такой, как я».
– Да, в детском театре случаются обманы. Но во взрослом тоже.
– И все-таки дети чутче на это реагируют.
– И да, и нет. Иногда детей проще обмануть. Какими-нибудь яркими красками, спецэффектами... Тут всё зависит от самосознания художников, от ощущения ответственности за то, что ты делаешь. Мне кажется важным, когда артист в детском спектакле не притворяется ребенком, а играет в него. Этот «зазор» необходим. Я вот, например, совсем не ребенок – все же видят, что у меня рост 175 см.
В этом смысле у Вани Пачина есть «ключи». Он ещё в 2011 году организовал с друзьями «Творческое объединение 9», чтобы создавать с единомышленниками спектакли для родителей и детей, творить живой театр, разговаривать со зрителями на важные, сокровенные темы и пробуждать воображение. Ваня был там главным режиссером и с тех пор создал множество замечательнейших спектаклей.
– «Вафельное сердце» той же Марии Парр. Недавно перевыпустил в Петербурге с Театральным проектом 27.
– С Егором Строковым, моим однокурсником. Эта роль, большая и прекрасная, создавалась, когда мы только выпустились из института. Егор виртуозно владеет природой внутренних переключений, и она дает много открытий и возможностей сотворчества с детьми… Есть театр-праздник, а это – театр-удивление.
– Из чего здесь «высекается» удивление?
– Наверно, из логики, которую Ваня выстраивает… Ребенку неважно, на самом деле, как это выглядит. Ему важно просто сказать: представь, что карандаш – это крокодил.
– То есть все может быть феноменально просто.
– Да. Заход идет через воображение. У Вани есть спектакль «История одного чуда» – такой «настольный театр», где только кувшины, войлок, мука, свечки и летающее, как ангел, перо. Тоже мои друзья играют: Вова Логинов, артист Вахтанговского театра, и Лена Дементьева. Или их «Муха-Цокотуха». Просто чемоданчик, откуда извлекается история. Такая в этих спектаклях есть ясность и чистота. Ваня что-то важное разгадал про детей, приоткрыл какую-то тайну и делится этим.
– Как вы поняли, что это будет малонаселенная история: только Тоня и её крестный? Персонажей в книге – на футбольную команду хватит.
– После каждого спектакля у нас проводится обсуждение, и одна девочка однажды сказала: «Мне кажется, это очень верная логика: артистам нужно пространство, а персонажей слишком много. Здесь просто нет места для 12-ти человек». Такая простая и точная мысль! Но, если серьезно, думаю, что Тоня и её крестный Гунвальд, отражают всех героев, преломляют их, как лучи.
– Тоня рассказывает о том, что уже произошло. И начинается всё с конца – вы открываете новый кемпинг и вспоминаете, что было до.
– Да, это наша придумка. В театре, особенно в детском, очень важно ответить на вопрос: почему я рассказываю эту историю? По какой причине люди должны её слушать? Мы стали искать ответы, искать «точку входа». Сначала просто шли по истории. И драматург Федя Парасюк, мой однокурсник (тоже давно работает с Ваней), писал разные варианты. В книге иногда возникают письма. Сразу возникает вопрос: «Кто их пишет? Великанша Хейди? Может быть, это её история?» Но Хейди не имела бы права перевоплощаться, и это была бы совсем другая история. А ребенку, Тоне, позволено всё!
– То есть это дает свободу и некоторую долю безответственности?
– Да, но тут тоже необходимо иметь «такт фантазии», чтобы не упиваться собой. Это опасная вещь. Нужно иметь в себе силу «не жать на педали».
В итоге мы начали с того момента, что всё сложилось: крёстный Тони восстановил отношения с дочерью, вернул свой дом, в деревне открылся семейный кемпинг и вернулись дети. Вообще в детских спектакля всегда должна быть надежда, проблемы, даже, вроде бы, неразрешимые, должны разрешаться. Это просто необходимо для ребенка – верить в чудо. В нашем спектакле оно и становится точкой отсчета. А дальше важно рассказать, как именно Тоня и Гунвальд пришли к тому, что «жизнь прекрасна». Такое начало – первый трамплин для истории, в которой девочка не готова мириться с несовершенством мира.
– Это же благодаря Тоне, на самом деле, всё получилось? Взрослые без неё, наверно, не справились бы, не пришли к миру?
– Я думаю, что дело не только в Тоне. Конечно, она катализатор. Но и взрослые тут все-таки не покрылись коркой, которую не отодрать. Они тоже оказались способными осознать свои ошибки, найти в себе силы, чтобы сказать «я не прав» и примириться. Это для детей не подвиг, а для взрослого – подвиг. В чем сила Гунвальда? Он не стал злобным, нелюдимым стариком, который все отрицает, всех отгоняет от себя. Он же свою любовь к дочери пронес через всю жизнь и передал Тоне, распространил её, поделился ей – и был щедрым. Это меня восхищает.
– Вы столько раз перепрыгиваете из образа в образ. Зачем вам понадобился Гунвальд? Кажется, про него Тоня тоже могла бы рассказать, как и про всех остальных.
– Я вообще за партнёрский театр. Когда предложила Ване «Тоню Глиммердал», мы подумали, что это может сыграть один человек. Но когда сочиняли спектакль, пришли к осознанию того, что без Гунвальда никак нельзя! Гунвальд, он же для Тони не просто крёстный – он скорее её ангел. И вообще эта связь человека пожилого и ребенка, она выводит историю на другой уровень.
Гунвальд занимает особое место. Мне кажется, когда Тоне страшно, она внутренне обращается к нему: «Ты здесь? – Да!» Гунвальд всегда рядом. Он из тех, кто стоит за твоим плечом. И если вдруг ты на что-то наткнешься в темноте, то сможешь схватить его за руку – вот про это Гунвальд. А если бы его не было, может быть, Тоня не была бы такой смелой.
Как сказал Стриндберг, «когда приходишь в театр, садишься в зрительный зал, и начинается действие, ты понимаешь, что ты не один». Вот главная сила. И наш спектакль, наверно, про это – про то, что «ты не один».
– С вами работала художник, которая специализируется на театре предмета?
– Оля Галицкая, да. Они с Ваней сотрудничают, выпустили несколько спектаклей вместе. В пространстве «Тони Глиммердалл» очень много всяких предметов и все они не случайны – Оля очень детально подошла к их подбору. Но бесценно и радостно, что тут был момент настоящего сотворчества, командной работы. Очень удачно Ваня тогда снял квартиру, и мы репетировали в его однокомнатной. Все началось с того, что был листок бумаги, очки, две табуретки с кухни – я брала и использовала то, что рядом.
– Металлическая кружка, в которую Тоня говорит за своего папу.
– Кружка тоже с кухни. Мы всегда были вместе, экспериментировали – и предметный мир спектакля собирался по ходу. Чего только там не было! Мини-проектор, вилки, зубные щётки, книжки, свечки – всё шло в ход!
На обсуждении детей спросили: «Как вы думаете, почему все такое маленькое, а Тоня такая большая?» И одна девочка сказала: «Потому что мир Тони настолько огромен, что может вместить в себя всё». И это так.
– Перед премьерой «Самокат» анонсировал встречу в издательстве с создателями спектакля. Дети тоже приняли участие в собирании предметного мира, с которым вы работаете?
– Меня на той встрече не было. Единственное, что я знаю и что до меня дошло – это стопка писем, в которых дети рисовали, как они видят персонажей, ситуации из книги. Я решила открывать их постепенно, раз в месяц. Мы же все время играем, даже в жизни. И знакомство с содержимым конвертов – тоже игра. Это вдруг подсказывает что-то... Например, в одном письме были предложения по поводу того, как выглядит кемпинг, а в другом – карта Глиммердала...
– Почему книги Марии Парр, новой Астрид Линдгрен, стали популярными и по театрам стремительно разошлись? И «Вафельное сердце», и «Тоня Гиммердал». Ее же ставили в новосибирском «Первом театре», и на фестивале «Арлекин» она взяла первое место. В чем секрет?
– Наверно, это можно объяснить сентиментально. Это её дар. Она попала туда, куда давно не заглядывали. Как это объяснить, я не знаю. Но понимаю, что сейчас с детской литературой все прекрасно. Уже лет 10 издается огромное количество книг для подростков, где нащупана грань откровения и сказки: как будто мы говорим про что-то серьезное, про что-то сокровенное, но при этом не забываем про сказочную составляющую. Наверно, это очень верный баланс.
Вообще детство – это предчувствие. Мы говорили уже о незнании, но дело даже, наверно, не в знании, не в опыте, а в ощущении «сейчас что-то будет». Сама жизнь на этапе детсад-школа-институт, когда человек взрослеет, берет «разгон», выстроена на ожидании, что вот-вот что-то свершится, что-то произойдет – и, наверняка, что-то хорошее. И, наверно, вот почему книги Парр стали бестселлерами – там очень много предощущения. Во что бы ты ни врезался, там нет остановки. Это безостановочное движение – внутреннее, душевное – оно, я думаю, и вызывает трепет.
– До Театрального проекта 27 вы с режиссером Иваном Пачиным пересекались в театре?
– Это наша первая работа в театре, но мы знакомы с 2012 года. Ваня закончил «Щуку», курс Владимира Владимировича Иванова. А потом еще поступил на актёрско-режиссерский курс Дворжецкой и Туминаса. Римас Владимирович набрал тогда группу режиссеров, где и учился Ваня. А я училась на курс младше. В общем, мы с Иваном Сергеевичем давно осведомлены о существовании друг друга и вот, наконец-то, встретились в «большом» мире.
– Режиссер называет Тоню бесстрашной и бессмертной. Про бесстрашие понятно, а бессмертие тут причем?
– Дело в ощущении времени. У ребенка и у взрослого оно течет по-разному, а, возможно, его вообще не существует для детей. Думаю, для артиста, который играет ребёнка, важно поймать именно это ощущение, этот внутренний полёт, иначе как стать «бессмертным»?!
– За что Тоню можно уважать? Какие качества хотелось бы себе заполучить – из тех, что есть у этой девочки «без тормозов»?– В ней есть качество, которое присуще всем детям – жажда жизни. И происходит это, как мне кажется, от незнания. Ты не знаешь, что тебя ожидает впереди – и потому жаждешь. Ты не знаешь, какие могут быть последствия – и потому ты бесстрашен. Мне 30 лет, и я не так давно начала ощущать свое внутреннее взросление. Раньше это вообще не фиксировала, не задумывалась о возрасте.
Взросление – это умение отстраниться, посмотреть на ситуацию со стороны и выстроить логическую цепочку действий, опираясь на свой опыт. Детям это непонятно. И я раньше не понимала, что значит «жизненный опыт»? Ты его приобретаешь, когда снова и снова наталкиваешься на препятствия, когда выходит не так, как ты хотел, думал или мечтал. И тут запускается процесс самосохранения, самораспределения, самоконтроля. Ты обрастаешь принципами, вкусами, взглядами. И внутри возникает бессознательный страх, потому что взрослый человек вынужден постоянно разграничивать: так можно, а так нельзя. Это естественный процесс. И в нём мне видится своя неповторимая красота. С годами жажда безотчетная, бьющая вулканом, «переплавляется» в другую силу.
Сила детства и есть сила Тони. Бесстрашие, наивность и открытость. Взрослый не готов набивать себе шишки. «Туда не пойду», – думает он и дверцу закрывает. А Тоня готова действовать. Она несётся по жизни, как на снегокате с горы: свернула налево – «ды-дыщ», врезалась, свернула направо – там её напоили какао. И всё отлично! Никаких проблем! Эта скорость тут очень важна: она и делает Тоню заразительной.
– Что еще важно «поймать», чтобы сыграть ребенка? Дети же могут запросто уличить артиста в наигранности, просто потому что «он не такой, как я».
– Да, в детском театре случаются обманы. Но во взрослом тоже.
– И все-таки дети чутче на это реагируют.
– И да, и нет. Иногда детей проще обмануть. Какими-нибудь яркими красками, спецэффектами... Тут всё зависит от самосознания художников, от ощущения ответственности за то, что ты делаешь. Мне кажется важным, когда артист в детском спектакле не притворяется ребенком, а играет в него. Этот «зазор» необходим. Я вот, например, совсем не ребенок – все же видят, что у меня рост 175 см.
В этом смысле у Вани Пачина есть «ключи». Он ещё в 2011 году организовал с друзьями «Творческое объединение 9», чтобы создавать с единомышленниками спектакли для родителей и детей, творить живой театр, разговаривать со зрителями на важные, сокровенные темы и пробуждать воображение. Ваня был там главным режиссером и с тех пор создал множество замечательнейших спектаклей.
– «Вафельное сердце» той же Марии Парр. Недавно перевыпустил в Петербурге с Театральным проектом 27.
– С Егором Строковым, моим однокурсником. Эта роль, большая и прекрасная, создавалась, когда мы только выпустились из института. Егор виртуозно владеет природой внутренних переключений, и она дает много открытий и возможностей сотворчества с детьми… Есть театр-праздник, а это – театр-удивление.
– Из чего здесь «высекается» удивление?
– Наверно, из логики, которую Ваня выстраивает… Ребенку неважно, на самом деле, как это выглядит. Ему важно просто сказать: представь, что карандаш – это крокодил.
– То есть все может быть феноменально просто.
– Да. Заход идет через воображение. У Вани есть спектакль «История одного чуда» – такой «настольный театр», где только кувшины, войлок, мука, свечки и летающее, как ангел, перо. Тоже мои друзья играют: Вова Логинов, артист Вахтанговского театра, и Лена Дементьева. Или их «Муха-Цокотуха». Просто чемоданчик, откуда извлекается история. Такая в этих спектаклях есть ясность и чистота. Ваня что-то важное разгадал про детей, приоткрыл какую-то тайну и делится этим.
– Как вы поняли, что это будет малонаселенная история: только Тоня и её крестный? Персонажей в книге – на футбольную команду хватит.– После каждого спектакля у нас проводится обсуждение, и одна девочка однажды сказала: «Мне кажется, это очень верная логика: артистам нужно пространство, а персонажей слишком много. Здесь просто нет места для 12-ти человек». Такая простая и точная мысль! Но, если серьезно, думаю, что Тоня и её крестный Гунвальд, отражают всех героев, преломляют их, как лучи.
– Тоня рассказывает о том, что уже произошло. И начинается всё с конца – вы открываете новый кемпинг и вспоминаете, что было до.
– Да, это наша придумка. В театре, особенно в детском, очень важно ответить на вопрос: почему я рассказываю эту историю? По какой причине люди должны её слушать? Мы стали искать ответы, искать «точку входа». Сначала просто шли по истории. И драматург Федя Парасюк, мой однокурсник (тоже давно работает с Ваней), писал разные варианты. В книге иногда возникают письма. Сразу возникает вопрос: «Кто их пишет? Великанша Хейди? Может быть, это её история?» Но Хейди не имела бы права перевоплощаться, и это была бы совсем другая история. А ребенку, Тоне, позволено всё!
– То есть это дает свободу и некоторую долю безответственности?
– Да, но тут тоже необходимо иметь «такт фантазии», чтобы не упиваться собой. Это опасная вещь. Нужно иметь в себе силу «не жать на педали».
В итоге мы начали с того момента, что всё сложилось: крёстный Тони восстановил отношения с дочерью, вернул свой дом, в деревне открылся семейный кемпинг и вернулись дети. Вообще в детских спектакля всегда должна быть надежда, проблемы, даже, вроде бы, неразрешимые, должны разрешаться. Это просто необходимо для ребенка – верить в чудо. В нашем спектакле оно и становится точкой отсчета. А дальше важно рассказать, как именно Тоня и Гунвальд пришли к тому, что «жизнь прекрасна». Такое начало – первый трамплин для истории, в которой девочка не готова мириться с несовершенством мира.
– Это же благодаря Тоне, на самом деле, всё получилось? Взрослые без неё, наверно, не справились бы, не пришли к миру?– Я думаю, что дело не только в Тоне. Конечно, она катализатор. Но и взрослые тут все-таки не покрылись коркой, которую не отодрать. Они тоже оказались способными осознать свои ошибки, найти в себе силы, чтобы сказать «я не прав» и примириться. Это для детей не подвиг, а для взрослого – подвиг. В чем сила Гунвальда? Он не стал злобным, нелюдимым стариком, который все отрицает, всех отгоняет от себя. Он же свою любовь к дочери пронес через всю жизнь и передал Тоне, распространил её, поделился ей – и был щедрым. Это меня восхищает.
– Вы столько раз перепрыгиваете из образа в образ. Зачем вам понадобился Гунвальд? Кажется, про него Тоня тоже могла бы рассказать, как и про всех остальных.
– Я вообще за партнёрский театр. Когда предложила Ване «Тоню Глиммердал», мы подумали, что это может сыграть один человек. Но когда сочиняли спектакль, пришли к осознанию того, что без Гунвальда никак нельзя! Гунвальд, он же для Тони не просто крёстный – он скорее её ангел. И вообще эта связь человека пожилого и ребенка, она выводит историю на другой уровень.
Гунвальд занимает особое место. Мне кажется, когда Тоне страшно, она внутренне обращается к нему: «Ты здесь? – Да!» Гунвальд всегда рядом. Он из тех, кто стоит за твоим плечом. И если вдруг ты на что-то наткнешься в темноте, то сможешь схватить его за руку – вот про это Гунвальд. А если бы его не было, может быть, Тоня не была бы такой смелой.
Как сказал Стриндберг, «когда приходишь в театр, садишься в зрительный зал, и начинается действие, ты понимаешь, что ты не один». Вот главная сила. И наш спектакль, наверно, про это – про то, что «ты не один».
– С вами работала художник, которая специализируется на театре предмета?– Оля Галицкая, да. Они с Ваней сотрудничают, выпустили несколько спектаклей вместе. В пространстве «Тони Глиммердалл» очень много всяких предметов и все они не случайны – Оля очень детально подошла к их подбору. Но бесценно и радостно, что тут был момент настоящего сотворчества, командной работы. Очень удачно Ваня тогда снял квартиру, и мы репетировали в его однокомнатной. Все началось с того, что был листок бумаги, очки, две табуретки с кухни – я брала и использовала то, что рядом.
– Металлическая кружка, в которую Тоня говорит за своего папу.
– Кружка тоже с кухни. Мы всегда были вместе, экспериментировали – и предметный мир спектакля собирался по ходу. Чего только там не было! Мини-проектор, вилки, зубные щётки, книжки, свечки – всё шло в ход!
На обсуждении детей спросили: «Как вы думаете, почему все такое маленькое, а Тоня такая большая?» И одна девочка сказала: «Потому что мир Тони настолько огромен, что может вместить в себя всё». И это так.
– Перед премьерой «Самокат» анонсировал встречу в издательстве с создателями спектакля. Дети тоже приняли участие в собирании предметного мира, с которым вы работаете?
– Меня на той встрече не было. Единственное, что я знаю и что до меня дошло – это стопка писем, в которых дети рисовали, как они видят персонажей, ситуации из книги. Я решила открывать их постепенно, раз в месяц. Мы же все время играем, даже в жизни. И знакомство с содержимым конвертов – тоже игра. Это вдруг подсказывает что-то... Например, в одном письме были предложения по поводу того, как выглядит кемпинг, а в другом – карта Глиммердала...
– Почему книги Марии Парр, новой Астрид Линдгрен, стали популярными и по театрам стремительно разошлись? И «Вафельное сердце», и «Тоня Гиммердал». Ее же ставили в новосибирском «Первом театре», и на фестивале «Арлекин» она взяла первое место. В чем секрет?
– Наверно, это можно объяснить сентиментально. Это её дар. Она попала туда, куда давно не заглядывали. Как это объяснить, я не знаю. Но понимаю, что сейчас с детской литературой все прекрасно. Уже лет 10 издается огромное количество книг для подростков, где нащупана грань откровения и сказки: как будто мы говорим про что-то серьезное, про что-то сокровенное, но при этом не забываем про сказочную составляющую. Наверно, это очень верный баланс.
Вообще детство – это предчувствие. Мы говорили уже о незнании, но дело даже, наверно, не в знании, не в опыте, а в ощущении «сейчас что-то будет». Сама жизнь на этапе детсад-школа-институт, когда человек взрослеет, берет «разгон», выстроена на ожидании, что вот-вот что-то свершится, что-то произойдет – и, наверняка, что-то хорошее. И, наверно, вот почему книги Парр стали бестселлерами – там очень много предощущения. Во что бы ты ни врезался, там нет остановки. Это безостановочное движение – внутреннее, душевное – оно, я думаю, и вызывает трепет.
