Вход в Образцово-парк «взрывается» гирляндами и кактусами под мексиканскую музыку. Распорядители праздника будто бы случайно заглянули в гости к жителям столицы с Диа Де Муэртос – Мексиканского дня Мертвых. И у них тут своя Viva la Vida.
Скелеты танцуют со зрителями, болтают о Фриде Кало («эта песня о девушке... кажется она потеряла ногу, но продолжила творить»), зазывают гостей в часовню имени Фриды — такие шатры принято ставить умершим 1 и 2 ноября, в день чествования Мертвых. Ее жизнь, творчество и победу над смертью празднуют вместе со зрителями, которые бьют пиньяту и охотно рисуют грим.
Время незаметно подводит к последней картине Фриды Кало – цветастому полотну «Viva la vida! Арбузы». Зрителей к ней тоже подводят буквально за руку – скелеты забираются на колесницу и едут к сцене, выполненной в форме раскрытого арбуза.
В декорации-картине показывают Страшный суд, как будто построенный на впечатлениях самой художницы. Двенадцать свидетелей смерти выходят на сцену, тринадцатый – объявляет вводные данные и главный вопрос – так кто же убил Фриду Кало?
Эту загадку сами свидетели решить не могут. Поэтому рядом со сценой, которая «вписана» в последнюю картину художницы, возникает еще одно пространство – пространство зрительского суда, суда людского. Самые жесткие травмы и сильные впечатления – роковой автобус, который покалечил Фриду, свадьба с Диего Риверой – переносятся со сцены в «большой» зал. Подальше от врагов земных и небесных – поближе к тем, кто ценил творчество Фриды.
Чтобы убрать эту дистанцию, ансамбль скелетов скручивает остатки красно-белой ленты, которой обычно обозначают временную опасность – и приглашает зрителей в полуторачасовое путешествие по знойной маме-Мексике, капиталистической Америке и по воспоминаниям Фриды. Режиссер Борис Константинов очень бережно воссоздает детали ее внутреннего мира, выбирая и интерпретируя образы с её картин.
Ожившие на сцене полотна создала команда художников: Виктор Антонов, постоянный соавтор худрука Театра Образцова, и Александра Громова, которая окончила их совместный ГИТИСовский курс. Атрибуты и символы они продумали до мелочей – на заднике разместили мексиканские растительные орнаменты, которые, очевидно, отсылают не только к картинам Фриды Кало, но и к неиссякаемому источнику ее вдохновения – отцовскому саду.
Человеческие ребра, которые натягивают, как тетиву, бутафорские ноги и огромные ростовые куклы Ангела и Черта по отдельности устрашают, но вместе создают впечатление иммерсивнной фантастической сказки, в которой мексиканский фольклор переплетается не только с авторским восприятием Фриды, но и с интерпретацией ее интерпретации. Интерпретацией в квадрате, выполненной внимательными художниками, которые умеют передать целую жизнь через фрагменты картин.
Сама Фрида предстает в разных ипостасях – ее маску по очереди примеряют на себя тринадцать свидетелей, les Esqueletos negros. Постоянно меняется и ее окружение – Диего Ривера, «нимфомания», больницы, престарелый Троцкий.
Диего Риверу – главного мужчину в жизни Фриды – не просто выводят в центр сцены, из него делают ключевой «артефакт», укрупняют насколько возможно, обматывают красными нитями и создают над головой нимб из ребер – всё для того, чтобы показать неоднозначность этих длительных отношений, иносказательно вывести на боль от бездетности и обиду за измены.
В истории Фриды Кало чувства решают многое, но в эпизодах об отношениях с Диего Риверой именно он превращает сцену в ночной кошмар.
Престарелого любовника Льва Троцкого выводят на сцену верхом на красном коне революции и лицом тыкают в козлиную бородку – основу анималистической составляющей его образа. Пока он читает Фриде лекции по коммунизму, над сценой всплывают серп и молот.
Через символически подмеченные детали – красных коней, символизирующих Советский Союз, каменную маску с пилой вместо венца (Статуя Свободы), портреты великих живописцев, дерзко докрашенные её кистью – Фрида, свободный художник, иронизирует над властью и авторитетами как над таковыми.
Кроме доколумбовой мамы-Мексики, которая воспитала её волю и характер, она никому ничем не обязана – и поэтому вместо ответа на вопрос, заданный все тем же загробным тринадцатым свидетелем: «Кто же убил тебя?» – она удаляется. И в этом последнем танце звучит гимн жизни, свободе и чувству.
Перед смертью Фрида Кало писала в своем дневнике: «Я весело жду ухода и надеюсь никогда не возвращаться».
Скелеты танцуют со зрителями, болтают о Фриде Кало («эта песня о девушке... кажется она потеряла ногу, но продолжила творить»), зазывают гостей в часовню имени Фриды — такие шатры принято ставить умершим 1 и 2 ноября, в день чествования Мертвых. Ее жизнь, творчество и победу над смертью празднуют вместе со зрителями, которые бьют пиньяту и охотно рисуют грим.
Время незаметно подводит к последней картине Фриды Кало – цветастому полотну «Viva la vida! Арбузы». Зрителей к ней тоже подводят буквально за руку – скелеты забираются на колесницу и едут к сцене, выполненной в форме раскрытого арбуза.В декорации-картине показывают Страшный суд, как будто построенный на впечатлениях самой художницы. Двенадцать свидетелей смерти выходят на сцену, тринадцатый – объявляет вводные данные и главный вопрос – так кто же убил Фриду Кало?
Эту загадку сами свидетели решить не могут. Поэтому рядом со сценой, которая «вписана» в последнюю картину художницы, возникает еще одно пространство – пространство зрительского суда, суда людского. Самые жесткие травмы и сильные впечатления – роковой автобус, который покалечил Фриду, свадьба с Диего Риверой – переносятся со сцены в «большой» зал. Подальше от врагов земных и небесных – поближе к тем, кто ценил творчество Фриды.
Чтобы убрать эту дистанцию, ансамбль скелетов скручивает остатки красно-белой ленты, которой обычно обозначают временную опасность – и приглашает зрителей в полуторачасовое путешествие по знойной маме-Мексике, капиталистической Америке и по воспоминаниям Фриды. Режиссер Борис Константинов очень бережно воссоздает детали ее внутреннего мира, выбирая и интерпретируя образы с её картин.
Ожившие на сцене полотна создала команда художников: Виктор Антонов, постоянный соавтор худрука Театра Образцова, и Александра Громова, которая окончила их совместный ГИТИСовский курс. Атрибуты и символы они продумали до мелочей – на заднике разместили мексиканские растительные орнаменты, которые, очевидно, отсылают не только к картинам Фриды Кало, но и к неиссякаемому источнику ее вдохновения – отцовскому саду.Человеческие ребра, которые натягивают, как тетиву, бутафорские ноги и огромные ростовые куклы Ангела и Черта по отдельности устрашают, но вместе создают впечатление иммерсивнной фантастической сказки, в которой мексиканский фольклор переплетается не только с авторским восприятием Фриды, но и с интерпретацией ее интерпретации. Интерпретацией в квадрате, выполненной внимательными художниками, которые умеют передать целую жизнь через фрагменты картин.
Сама Фрида предстает в разных ипостасях – ее маску по очереди примеряют на себя тринадцать свидетелей, les Esqueletos negros. Постоянно меняется и ее окружение – Диего Ривера, «нимфомания», больницы, престарелый Троцкий.
Диего Риверу – главного мужчину в жизни Фриды – не просто выводят в центр сцены, из него делают ключевой «артефакт», укрупняют насколько возможно, обматывают красными нитями и создают над головой нимб из ребер – всё для того, чтобы показать неоднозначность этих длительных отношений, иносказательно вывести на боль от бездетности и обиду за измены.
В истории Фриды Кало чувства решают многое, но в эпизодах об отношениях с Диего Риверой именно он превращает сцену в ночной кошмар.
Престарелого любовника Льва Троцкого выводят на сцену верхом на красном коне революции и лицом тыкают в козлиную бородку – основу анималистической составляющей его образа. Пока он читает Фриде лекции по коммунизму, над сценой всплывают серп и молот.
Через символически подмеченные детали – красных коней, символизирующих Советский Союз, каменную маску с пилой вместо венца (Статуя Свободы), портреты великих живописцев, дерзко докрашенные её кистью – Фрида, свободный художник, иронизирует над властью и авторитетами как над таковыми.
Кроме доколумбовой мамы-Мексики, которая воспитала её волю и характер, она никому ничем не обязана – и поэтому вместо ответа на вопрос, заданный все тем же загробным тринадцатым свидетелем: «Кто же убил тебя?» – она удаляется. И в этом последнем танце звучит гимн жизни, свободе и чувству.Перед смертью Фрида Кало писала в своем дневнике: «Я весело жду ухода и надеюсь никогда не возвращаться».
