Разумеется, не забыты и «Игроки», не остается без внимания и проза – от «Сорочинской ярмарки» до «Мертвых душ». И не только, кстати, в столице и не обязательно в драме, но и в музыкальных и кукольных театрах тоже заметно возрос интерес к творчеству автора «Шинели», которую примерили сперва в «Современнике», затем в ЦАТРА, а теперь в Художественном театре.
Подобный интерес, вероятно, объясняется не столько юбилеем, сколько скорее актуальностью самих сочинений Гоголя, которые, к сожалению и стыду нашему, ничуть не утратили своей злободневности за минувшие 200 лет: и взяточники, и коррупционеры благоденствуют, и произвол творится, и никому нет дела до нужд титулярного советника Акакия Акакиевича Башмачкина, трагедию которого с таким сочувствием передал классик.
Автор сценической версии в МХТ – он же режиссер – Антон Коваленко с помощью художника Олега Головко решил придать своему повествованию особую монументальность, хотя представление идет в небольшом зале, где вряд ли умещается сто зрителей. У начинающих режиссеров подобное случается довольно часто: все свои замыслы, наработки студенческих лет и даже цитаты из чужих спектаклей они спешат реализовать в первой же постановке, то ли от щедрости душевной, то ли из желания сразу же взять быка за рога.
К достоинству спектакля следует отнести прежде всего работы актеров, которые поставлены режиссером в достаточно жесткие условия: Валерия Малинина, Артема Быстрова и Валерия Трошина. Они беспрекословно выполняют волю режиссера, представляя то хор, то чиновников разного уровня, то грабителей, с помощью нехитрых аксессуаров обозначая род занятий своих персонажей. Режиссер не стремится к их индивидуализации, а напротив, полагает, что они составляют единообразное, неодушевленное, механическое существо, движущееся по заранее заданным параметрам. Но в таком случае число их может быть безболезненно сокращено или, наоборот, увеличено до бесконечности.
В более выгодном положении оказались Авангард Леонтьев – Башмачкин и Валерий Хлевинский – Григорий Петрович, он же Будочник. Им предоставлена свобода, и они ею сполна воспользовались. Есть неторопливость и деловитость в поведении хитроватого Петровича, располагающая к нему Акакия Акакиевича. Он не выглядит скупердяем и жмотом, но при этом знает себе цену и любит свое дело.
Что же касается Башмачкина, то он сперва был огорчен и озадачен несговорчивостью портного. Но позже, когда все-таки удалось наскрести средства на новую шинель и он уже даже примерил ее, у Акакия Акакиевича как-то сразу изменилось не только настроение, выражение лица, но и голова перестала вытягиваться в плечи, он прибавил в росте, и походка стала совсем другой, более уверенной, что ли. Зато когда разбойники ограбили несчастного, он от отчаяния, не помня себя, начал метаться от Будочника до высокого чиновника в надежде найти, если не шинель, то хотя бы сочувствие, пока не осознал всю тщетность своих усилий. И тогда у Акакия Акакиевича сломался хребет, и он окончательно рухнул и был погребен, что, впрочем, никто в Петербурге не заметил, будто и не было его никогда…
Правда, я не уверен, что спектакль должен начинаться с конца, с вопля Башмачкина, который сейчас воспринимается как эпиграф. Сомнение вызывают и назойливые повторы текста, будто театр не доверяет нашему слуху и вколачивает какие-то фразы, как гвозди, по нескольку раз, отчего он длится дольше, чем должен был бы длиться, создавая ощущение некоторой многословности, в которой автор вовсе не повинен.
Впрочем, наберемся терпения: все-таки это дебют режиссера на сцене Художественного театра. Я ведь предупреждал: дебютантам часто бывает трудно себя ограничить, а хотят получить все сразу. Будем же к ним снисходительны, учитывая, какая это драгоценная профессия.
Подобный интерес, вероятно, объясняется не столько юбилеем, сколько скорее актуальностью самих сочинений Гоголя, которые, к сожалению и стыду нашему, ничуть не утратили своей злободневности за минувшие 200 лет: и взяточники, и коррупционеры благоденствуют, и произвол творится, и никому нет дела до нужд титулярного советника Акакия Акакиевича Башмачкина, трагедию которого с таким сочувствием передал классик.
Автор сценической версии в МХТ – он же режиссер – Антон Коваленко с помощью художника Олега Головко решил придать своему повествованию особую монументальность, хотя представление идет в небольшом зале, где вряд ли умещается сто зрителей. У начинающих режиссеров подобное случается довольно часто: все свои замыслы, наработки студенческих лет и даже цитаты из чужих спектаклей они спешат реализовать в первой же постановке, то ли от щедрости душевной, то ли из желания сразу же взять быка за рога.
К достоинству спектакля следует отнести прежде всего работы актеров, которые поставлены режиссером в достаточно жесткие условия: Валерия Малинина, Артема Быстрова и Валерия Трошина. Они беспрекословно выполняют волю режиссера, представляя то хор, то чиновников разного уровня, то грабителей, с помощью нехитрых аксессуаров обозначая род занятий своих персонажей. Режиссер не стремится к их индивидуализации, а напротив, полагает, что они составляют единообразное, неодушевленное, механическое существо, движущееся по заранее заданным параметрам. Но в таком случае число их может быть безболезненно сокращено или, наоборот, увеличено до бесконечности.
В более выгодном положении оказались Авангард Леонтьев – Башмачкин и Валерий Хлевинский – Григорий Петрович, он же Будочник. Им предоставлена свобода, и они ею сполна воспользовались. Есть неторопливость и деловитость в поведении хитроватого Петровича, располагающая к нему Акакия Акакиевича. Он не выглядит скупердяем и жмотом, но при этом знает себе цену и любит свое дело.
Что же касается Башмачкина, то он сперва был огорчен и озадачен несговорчивостью портного. Но позже, когда все-таки удалось наскрести средства на новую шинель и он уже даже примерил ее, у Акакия Акакиевича как-то сразу изменилось не только настроение, выражение лица, но и голова перестала вытягиваться в плечи, он прибавил в росте, и походка стала совсем другой, более уверенной, что ли. Зато когда разбойники ограбили несчастного, он от отчаяния, не помня себя, начал метаться от Будочника до высокого чиновника в надежде найти, если не шинель, то хотя бы сочувствие, пока не осознал всю тщетность своих усилий. И тогда у Акакия Акакиевича сломался хребет, и он окончательно рухнул и был погребен, что, впрочем, никто в Петербурге не заметил, будто и не было его никогда…
Правда, я не уверен, что спектакль должен начинаться с конца, с вопля Башмачкина, который сейчас воспринимается как эпиграф. Сомнение вызывают и назойливые повторы текста, будто театр не доверяет нашему слуху и вколачивает какие-то фразы, как гвозди, по нескольку раз, отчего он длится дольше, чем должен был бы длиться, создавая ощущение некоторой многословности, в которой автор вовсе не повинен.
Впрочем, наберемся терпения: все-таки это дебют режиссера на сцене Художественного театра. Я ведь предупреждал: дебютантам часто бывает трудно себя ограничить, а хотят получить все сразу. Будем же к ним снисходительны, учитывая, какая это драгоценная профессия.
