Вряд ли Елена Чижова могла предположить, что у «Времени женщин», получившего в 2009-м премию «Русский букер», появится и своя театральная история. Причем очень интересная.
Постановку Егора Перегудова в «Современнике» многие упрекали в чрезмерном мелодраматизме, который лишь отчасти компенсировался прекрасными актерскими работами. Спектакль магнитогорцев сдержанней и строже. Может быть потому, что под псевдонимом «Алексей Данилов» скрывается не профессиональный режиссер, а художник-сценограф. Профессия приучила Алексея Вотякова, главного художника магнитогорской драмы, кстати, лауреата «Золотой маски», обходиться без слов. Отсюда, вероятно, емкость и лаконичность его первого режиссерского опыта.
Судя по всему, берясь за постановку, Алексей Вотяков вовсе не намеревался выжать из зрителей сверхнормативную слезу камланием в духе «доля ты, горькая долюшка женская», хотя сюжет к тому весьма располагает. Наивная деревенская глупышка Тоня, приехавшая в город работать на заводе, в одночасье падает в объятия профессорского сыночка, который успевает ретироваться из ее жизни до рождения малышки Сюзанны. Завод вселяет мать-одиночку в коммуналку, где маму, которой предстоит умереть от рака, и дочку, которая не говорит, но все понимает, окружают теплом и заботой три одиноких старухи.
Максимум нагрузки взяла на себя сценография, благо постановщику с художником делить лавры на этом поприще не было необходимости. Эпоха очерчена кадрами хроники, той жизни, что идет за «окнами» и приличной профессорской квартиры, и шумного заводского цеха. Коммунальный быт передан несколькими штрихами – кровать с панцирной сеткой, ветхие кухонные столы с неизменным керогазом, веревки для сушки белья. Героини даже хозяйственное мыло для стирки трут на терке. Все узнаваемо и ничего лишнего.
Посреди этого коммунального «рая» царят три женщины, которые друг другу роднее родных сестер. Ариадна (Мария Крюкова), Евдокия (Надежда Лаврова) и Гликерия (Елена Савельева) меньше всего похожи на петербурженок, как это написано у Чижовой. Но это и к лучшему – их истории получают оптику, резкость наведения которой перестает зависеть от географических или временных рамок. А главная удача и актрис, и всего спектакля – отсутствие набившего оскомину гимна коммуналкам – «как хорошо мы плохо жили». Ностальгия дозируется с микронной точностью, а потому и не вызывает отторжения у зрителей (их в зале более чем достаточно), этих времен не заставших и искренне не понимающих, как в этом кошмаре можно было жить и умудряться радоваться жизни. Есть надежда, что поймут. Хотя бы отчасти.
Тоня (Анна Дашук) - не оторва, и не искательницей приключений, скорее провинциальная Ассоль, с трагичным постоянством принимающая за капитана Грея флибустьеров без чести и совести. Режиссер удержался от соблазна сделать из соблазнителя Григория (Андрей Майоров) беспечного стилягу: работяга Николай (Владимир Богданов) в конечном итоге оказался ничем не лучше «интеллигентного» юнца. Но если у второго есть мотив для разрыва – дочка-то у «невесты» - инвалид, и сыграно это артистом точно до омерзения, то по какой причине оставит Тоню первый не очень понятно (она же, подобно героиням фильма «Москва слезам не верит» за профессорскую дочку себя не выдавала) и играть ему, получается, особо нечего.
Сюзанну, которую старухи перекрестили в Софью (Елена Кононенко) и Тоню у Вотякова играют разные актрисы, и это, пожалуй, правильно – благодаря «бабушкам», читающим ей сказки, обучающим рисованию и французскому языку, из нее второй Антонины, слава богу, не получится. И надо отдать должное молодой актрисе, которой пришлось прожить жизнь своей героини как бы со стороны, находясь на сцене с первой минуты до последней, и не произнеся за весь спектакль ни единого слова.
Время от времени за нее «говорит» магнитофонная запись, и это несколько нарушает легкую, почти невесомую органику актрисы. Особенно неуместен этот омеханиченный голос после виртуозно выстроенной сцены смерти Антонины: раздвигаются «окна и стены», с букетом маков, появляется Григорий, единственный, кого Тоня только и любила – трепетной чистой и наивной любовью, и она уходит к нему «туда» – в нарядном платье, с фатой на голове. Уходит в счастье, на земле для нее совершенно неосуществимое, даруя дочке освобождение от немоты.
Ощущение невыдуманности, настоящности происходящего на сцене трудно передавать словами. Все персонажи, включая профсоюзную активистку Зою Ивановну (Татьяна Бусыгина) и старого доктора Соломона Захаровича (Юрий Дуванов), выходят на сцену не из кулис, а из той далекой, полузабытой советской жизни, которая даже тем, кто знает, какой она была на самом деле, уже начинает казаться невероятной.
В мелодраме, как ни в одном другом жанре, легко впасть в сусальную слезливую пошлость. Магнитогорцам удалось этого избежать. Режиссер вывел процесс умирания Тони за сцену – суть ведь не в нем, а в том, что можно даже перед лицом смерти бороться за жизнь, как эти старухи, придумывающие головоломную комбинацию, чтобы их дорогую Сонечку не отдали в детский дом, а оставили с ними после смерти матери. И сами они не умирают, хотя Соня и ставит нас об этом в известность. Время женщин никогда не кончается.
Отыскать надежду в безнадежности – не в этом ли призвание театра?..
Судя по всему, берясь за постановку, Алексей Вотяков вовсе не намеревался выжать из зрителей сверхнормативную слезу камланием в духе «доля ты, горькая долюшка женская», хотя сюжет к тому весьма располагает. Наивная деревенская глупышка Тоня, приехавшая в город работать на заводе, в одночасье падает в объятия профессорского сыночка, который успевает ретироваться из ее жизни до рождения малышки Сюзанны. Завод вселяет мать-одиночку в коммуналку, где маму, которой предстоит умереть от рака, и дочку, которая не говорит, но все понимает, окружают теплом и заботой три одиноких старухи.
Максимум нагрузки взяла на себя сценография, благо постановщику с художником делить лавры на этом поприще не было необходимости. Эпоха очерчена кадрами хроники, той жизни, что идет за «окнами» и приличной профессорской квартиры, и шумного заводского цеха. Коммунальный быт передан несколькими штрихами – кровать с панцирной сеткой, ветхие кухонные столы с неизменным керогазом, веревки для сушки белья. Героини даже хозяйственное мыло для стирки трут на терке. Все узнаваемо и ничего лишнего.
Посреди этого коммунального «рая» царят три женщины, которые друг другу роднее родных сестер. Ариадна (Мария Крюкова), Евдокия (Надежда Лаврова) и Гликерия (Елена Савельева) меньше всего похожи на петербурженок, как это написано у Чижовой. Но это и к лучшему – их истории получают оптику, резкость наведения которой перестает зависеть от географических или временных рамок. А главная удача и актрис, и всего спектакля – отсутствие набившего оскомину гимна коммуналкам – «как хорошо мы плохо жили». Ностальгия дозируется с микронной точностью, а потому и не вызывает отторжения у зрителей (их в зале более чем достаточно), этих времен не заставших и искренне не понимающих, как в этом кошмаре можно было жить и умудряться радоваться жизни. Есть надежда, что поймут. Хотя бы отчасти.
Тоня (Анна Дашук) - не оторва, и не искательницей приключений, скорее провинциальная Ассоль, с трагичным постоянством принимающая за капитана Грея флибустьеров без чести и совести. Режиссер удержался от соблазна сделать из соблазнителя Григория (Андрей Майоров) беспечного стилягу: работяга Николай (Владимир Богданов) в конечном итоге оказался ничем не лучше «интеллигентного» юнца. Но если у второго есть мотив для разрыва – дочка-то у «невесты» - инвалид, и сыграно это артистом точно до омерзения, то по какой причине оставит Тоню первый не очень понятно (она же, подобно героиням фильма «Москва слезам не верит» за профессорскую дочку себя не выдавала) и играть ему, получается, особо нечего. Сюзанну, которую старухи перекрестили в Софью (Елена Кононенко) и Тоню у Вотякова играют разные актрисы, и это, пожалуй, правильно – благодаря «бабушкам», читающим ей сказки, обучающим рисованию и французскому языку, из нее второй Антонины, слава богу, не получится. И надо отдать должное молодой актрисе, которой пришлось прожить жизнь своей героини как бы со стороны, находясь на сцене с первой минуты до последней, и не произнеся за весь спектакль ни единого слова.
Время от времени за нее «говорит» магнитофонная запись, и это несколько нарушает легкую, почти невесомую органику актрисы. Особенно неуместен этот омеханиченный голос после виртуозно выстроенной сцены смерти Антонины: раздвигаются «окна и стены», с букетом маков, появляется Григорий, единственный, кого Тоня только и любила – трепетной чистой и наивной любовью, и она уходит к нему «туда» – в нарядном платье, с фатой на голове. Уходит в счастье, на земле для нее совершенно неосуществимое, даруя дочке освобождение от немоты.
Ощущение невыдуманности, настоящности происходящего на сцене трудно передавать словами. Все персонажи, включая профсоюзную активистку Зою Ивановну (Татьяна Бусыгина) и старого доктора Соломона Захаровича (Юрий Дуванов), выходят на сцену не из кулис, а из той далекой, полузабытой советской жизни, которая даже тем, кто знает, какой она была на самом деле, уже начинает казаться невероятной.
В мелодраме, как ни в одном другом жанре, легко впасть в сусальную слезливую пошлость. Магнитогорцам удалось этого избежать. Режиссер вывел процесс умирания Тони за сцену – суть ведь не в нем, а в том, что можно даже перед лицом смерти бороться за жизнь, как эти старухи, придумывающие головоломную комбинацию, чтобы их дорогую Сонечку не отдали в детский дом, а оставили с ними после смерти матери. И сами они не умирают, хотя Соня и ставит нас об этом в известность. Время женщин никогда не кончается.
Отыскать надежду в безнадежности – не в этом ли призвание театра?..
