Зрительская премия «Звезда Театрала»-2015 собирает ваши предложения по лонг-листу и запускает еженедельный обзор премьер нового сезона, которые стоит взять на заметку. Следите вместе с нами за главными театральными событиями и номинируйте те, что, на ваш взгляд, не должны остаться без награды.
«Посвящается Ялте», театр «Современник»Для своего режиссерского дебюта Артур Смольянинов выбрал поэму Бродского «Посвящается Ялте» и соединил белый стих с «нерифмованной» музыкой Шнитке. Первая соната для виолончели и фортепиано – диссонансная, нервная – стала полноправным участником спектакля. Она где-то спорит, где-то соглашается с актерами, «договаривает» все то, что не проявили интонации, паузы – и руки. Они, как и сигарета, выпускающая беспокойную струйку дыма, говорят о главном, пусть и в гомеопатических дозах. Все подозреваемые в убийстве – а показания дают Наталья Ушакова, Евгения Брик и сам Смольянинов – поочередно возникают в луче прожектора и рассказывают свою версию событий. И все дымят.
Три одиноких стула и одна табуретка, три свидетеля и один мальчишка – стоит, руки в брюки, виновато опущенный взгляд. От театрализации Смольянинов постарался максимально уйти и сделал стильную, лаконичную постановку про то, что наша жизнь хоть и проще, чем мы думаем, но логикой никак не хочет проверяться. Расследование в «Ялте» отрицает причинно-следственные связи и приводит к одному простому выводу – преступление, как само присутствие человека в этом мире, чистая случайность. Следователь «за кадром» начинает подгонять задачу под ответ, а потом вдруг понимает, «что преступник – вовсе не преступник», «что следствие – лишь форма ожидания». И если отмотать назад, то выясняется, что все случилось из-за сигареты – вопреки всем призрачным фактам, которые, как известно, не существуют без интерпретаций.
«19.14», МХТ им. ЧеховаСпектакль о Первой, точнее – вечной мировой 22-летний Александр Молочников сделал в жанре кабаре, рассадив публику за столиками перед сценой и ровно в 19.14 выпустив конферансье, пародию на резидента standup-шоу, который шутит, задирает, развлекает – и комментирует события 1914-го. По чистой случайности Принцип пульнул в живот эрцгерцогу – и понеслось… Со свойственной жанру легкостью, несерьезностью – на контрасте с серьезной темой и стопроцентным попаданием в нерв времени. С условностью враждующих сторон.
Немцы с их ура-патриотическими бредом и расслабленные французы, уверенные в том, что политики договорятся. Уклонист Ганс и доброволец Жан. Один попадает под мобилизацию и прессинг патриота-отца, который выпроваживает на фронт, шантажируя самоубийством. Другой, как в отпуск, отправляется на войну с оружием «нового поколения» и наивно полагает, что уже через неделю вернется. Но Первая мировая растянулась на долгих четыре года. Одни засели в окопах c крысами и вшами, а другие, всего-то в ста километрах от ада, продолжали есть фуа-гра и ощущать подъем своих патриотических чувств. Это соседство «войны» и «мира» повторяется в самом устройстве кабаре – со столиками, абажурами, живой музыкой и трепом конферансье. «Они там умирают, а мы здесь можем вкусно поесть!», – заявляет он, небрежно обращаясь к зрителям и присаживаясь рядом.
Шоумен в красном, вертлявый, как бес, не просто насмешничает и встревает во все гротесковые сценки – от муштры и учебных построений до первых газовых атак – он заправляет процессом. И со Смертью, кажется, заодно. Людей с передовой они выдергивают без разбора: этого берем – этого не берем. Шинелька (читай – душа) отлетает вверх, солдатик в исподнем прыгает вниз, в пустоту (читай – могилу) между досками. И как это могло случится? Молочников показывает «как» буквально на пальцах, меняя тон от легкомысленной иронии вначале до абсолютной истерики в конце, от безопасной дистанции, с которой условные французы и немцы смотрели на Первую мировую, до страшной близости Второй. «А дальше такое, что вам и не снилось…», – финальный зонг Жан (Артем Быстров) и конферансье (Артем Волобуев) поют совсем по-брехтовски, всерьез. Повторяют куплеты, до предела разгоняясь – и никак не могут остановиться, потому что обоим, да в общем, каждому сейчас понятно: ни первый, ни второй круг ада, пройденный в XX веке, не гарантируют, что в XXI «мир-мир-мир» не вырулит на третий.
«Безумный день, или Женитьба Фигаро», Театр ВахтанговаКарнавальная стихия Бомарше стала для Владимира Мирзоева поводом сделать спектакль о безумии общества и столкновении нового сознания с феодальной архаикой. Граф Альмавива, у которого есть высокий статус, богатство, но отсутствуют элементарные представления об этике – примитивный деспот, уверенный, что он в своем праве, что он здесь власть. Но безумно устаревшая модель армейская иерархия, где вообще не существует горизонтальных связей, где они активно отрицаются и представляются опасными – Альмавиву подводит.
В выборе актера на главную роль Мирзоев, как всегда, оказался не оригинален: играет графа Максим Суханов, который давно стал «козырной картой» режиссера. В «Безумном дне» он создает образ «пещерного человека», сознание которого собрано из примитивных, грубых материалов. Как племенной вождь с африканскими узорами на майке, оберегом на шее и руками по локоть в крови, он копается в туше убитого оленя и привычными движениями выбрасывает кишки. Но нельзя не признать, что при всех звериных повадках граф – все-таки обаятельный тип. Избалованный вниманием и капризный. С надутыми губками, как у ребенка, и прищуром старого лиса. Фигаро (в трех составах) на его фоне совершенно теряется и никакой находчивости не проявляет, никак произволу «местной власти» не противостоит. Вообще без приставки «Женитьба Фигаро» вахтанговский «Безумный день» мог бы легко обойтись, как и без самого Фигаро. Если у Бомарше он – самый «прогрессивный», как сейчас бы сказали, свободно мыслящий представитель народа, то у Мирзоева – среднестатистический: слишком много необработанных мыслей и слишком мало понимания текущего момента.
«Декалог», Сцена на Сретенке «Бродилка в десяти заповедях» охватила все пространство Сцены на Сретенке и удачно совместила два формата – новый «театр-променад» и старый «вербатим». Работа над «Декалогом» началась с того, что актеры отправились исследовать район, чтобы сделать спектакль об идентичности места, об уходящей или уже ушедшей Москве, и допрашивали местных. Из прохожих «выбивали признание» в нехорошем поступке – и все частные истории свелись к нарушению одной из десяти заповедей. К тому же выяснилось, что злостные нарушители запретов – «не убий», «не укради», «не прелюбодействуй» – на карте Сретенки были локализованы: в одном квартале сосредоточились публичные дома, где начинал врачебную практику Чехов, в другом – воровские малины, в третьем – расстрельные тюрьмы. Здесь до сих пор есть здания без номеров, с закрашенными окнами, где каждый день десятками убивали «политически неблагонадежных». И все это – по соседству со Сретенским монастырем.
В «Декалоге» многое существует на стыке: документальные свидетельства и фантазии, современная фактура и история, которая вдруг догоняет и напоминает о себе почти в каждом сретенском переулке – Костяном, Пушкаревом, Даевом… Почти в каждом эпизоде происходит перекличка прошлого с современным, смазанным представлением о заповедях. Не то чтобы они подлежат пересмотру с поправкой на наше время, но где-то более легкомысленное, где-то более эгоистичное, где-то более утилитарное отношение ко многим вещам наблюдается. «Нравственные ловушки» драматург Саша Денисова и режиссер Никита Кобелев заложили на всех пунктах маршрута. Хотя ни грамма назидательности в спектакле нет. Он, скорее, «искрит» при скрещении удаленных друг от друга времен, в том числе юмором и очень точными актерскими работами.
«Однорукий из Спокана», театр «Сатирикон»Эксцентрики, как и абсурда, в третьем спектакле Константина Райкина по Мартину МакДонаху не занимать. Пьесы ирландца, ставшего в России своим, это всегда гремучая смесь триллера, черной комедии и кошмара, который превращается в аттракцион. В «Одноруком из Спокана» жанровый коктейль дополняется детективной интригой – главный герой, Кармайкл, с маниакальной настойчивостью ищет свою руку, потерянную при загадочных обстоятельствах 27 лет назад. В дорожном чемодане он возит целую коллекцию отрезанных конечностей. Откуда они берутся, неясно. Впрочем, прояснить нужно другой вопрос – зачем человек упорно пытается вернуть себе то, чем уже никогда не сможет воспользоваться?
Денис Суханов – c гангстерской щетиной, в черной шляпе и длинном плаще, напоминающем сутану – играет Кармайкла и как героя американского «комикс-фильма», и как религиозного фанатика, преданного своей миссии. Из отсутствующей кисти он сделал себе культ и служит своей фантомной боли, рассказывает о ней монотонно, нараспев, как пономарь на литургии. В «сольных номерах» однорукого монстра можно расслышать экзистенциальную тоску по собственной утраченной «целостности», а вот в криках его заложников – панические атаки. Григорий Сиятвинда и Полина Райкина быстро переводят их в «энергетическую атаку, замешанную на виртуозном владении техникой» – именно так худрук «Сатирикона» определяет стиль игры своей актерской команды, сравнивая его с гигантским слаломом, а роль – с извилистой трассой. Темп у актеров, и правда, как на скоростном спуске. Они давят на связки, утрируют нервное возбуждение – и почти доводят зрителя до головной боли. Но их сцены, сделанные «на чистом сливочном актерском масле», – фирменному стилю «Сатирикона» вполне соответствуют.
