Актриса РАМТа, основательница проекта «Наивно? Очень» рассказала «Театралу» о том, с какими трудностями сталкивается в последнее время их социальный проект, ставший в 2015 году лауреатом премии «Звезда Театрала».
– Нелли, сейчас из-за многочисленных санкций российскому бизнесу очень тяжело. Подспудно страдают и благотворительные фонды, поскольку солидный вклад в их деятельность осуществляли бизнесмены. Ваш фонд уже ощутил на себе эти проблемы?
– Я могу сказать, что мы почувствовали это еще до того момента, когда об этом стали говорить в новостях. Это произошло в одночасье для нас. Очень быстро стало очевидно, что ситуация изменилась и что дальше события могут развиваться сколь угодно плохо. Какой-то радужной перспективы нет.
Сразу в один день выросли цены, где-то в два, где-то в три раза на исходные материалы. У нас же производство, за счет которого проект живет, и бывает, что это производство выходит из строя. Ребята-художники рисуют картины, они продаются. Но это какие-то одноразовые, непостоянные покупки. Проект живет за счет самоокупаемости, за счет продажи текстильной продукции, сувениров. Это все, что держит на плаву и дает ощущение стабильности. И все это мы должны производить. Ткани подорожали в три раза, так как закупаются в Турции, краски для печати тоже и далее по списку… Если что-то выходит из строя, что касается оборудования, то новые детали приобрести невозможно или же их можно купить только за заоблачную цену.
Расходы возросли, с одной стороны, а с другой – продажи упали, потому что люди ошарашены происходящими событиями. Они не тратят лишнюю копеечку. Покупают только то, что необходимо именно сейчас. А мы все-таки производим настроение, приятные эмоции, но не жизненно необходимое.
Мы хотим сохранить мастерские для того, чтобы не прерывалась возможность работать художникам. На них это может сказаться очень серьезно. Очень тяжело это все поддерживать, но нужно. Иначе ребята разлетятся по домам, а это для всех будет печально. А для наших ребят это особенно трагично. Они не смогут понять, почему раньше было счастье, а сейчас его нет. Именно поэтому мы делаем всё, чтобы ребята
рисовали, независимо от того, продается продукция или нет.
– Какую активность вы проводите в сегодняшних реалиях?
– Новые способы быстро изобретаются. Впервые за 11 лет существования проекта я обратилась в интернет-пространство за помощью. Озвучила просьбу – поддержать наш проект любыми перечислениями, чтобы нам какое-то время удержать его. Обычно мы все сами-сами, а тут очень резко всё изменилось. При этом параллельно возникают мысли о том, что нужно делать спектакли, как-то по-новому использовать пространство. Например, я и актрисы театра РАМТ решили сыграть в спектакле «Женщины Лазаря», потому что материал и благое дело очень вдохновляют. А тема и атмосфера спектакля, на мой взгляд, это то, что сейчас нужно зрителю. Чувство спокойствия. Люди нуждаются в общении через театральный разговор.
– Отличаются ли ваши планы, которые вы задумывали несколько месяцев назад, от тех планов, которые есть сейчас?
– Планы не поменялись, они просто поставлены на паузу. Сейчас главное – выжить, устоять. Надо разрабатывать детскую коллекцию, расширять ассортимент. Но пока что это на стопе.
– В 2016 году в интервью журналу «Театрал» вы сказали, что помощи от государства нет, хотя вы писали и просили, например, предоставить помещение. Спустя шесть лет изменилась ли ситуация?
– Нет. Изменилось только одно, мы никого теперь ни о чем не просим. Мы просто в тот момент уяснили: если хочешь что-то делать, делай. Без оглядки, без ожиданий. Если помощь придет, то хорошо. Если нет, то нет. Главное, не терять время на ожидание.
– За эти несколько месяцев коснулась ли ситуация в стране ваших подопечных, ваших работников, художников?
– Мы стараемся их оберегать от травмирующих новостей здесь, но за пределами мастерской до них, безусловно, доносятся новости. Приходя сюда, они перемещаются на некий островок, где царит своя атмосфера тепла, уюта, задач и целей. Мы стараемся их оберегать, как их родители. С пандемией было то же самое, но мы не смогли. Их это «забрало». Сложно было их возвращать обратно, но реально.
– На что вы сейчас больше делаете акцент: на постановки, мастерские, новые проекты?
– Мы трудимся сейчас в большей степени над тем, чтобы помещение себя оправдывало. Мы стараемся доносить информацию об экскурсиях, творческих вечерах, которые начнутся у нас с мая. Если мы не можем продавать продукцию, то будем пытаться двигаться с другой стороны.
– Как вы видите ближайшее будущее? Ставили ли вы какие-то цели и задачи на будущее?
– У меня как-то уже было в жизни, что ситуации убеждали меня в том, что планировать нельзя. Поэтому я живу с мыслью, что я ничего не планирую, я больше мечтаю. Это, возможно, неправильно. Бизнес-проекты так не работают. У них все расписано на месяц, а то и на три вперед. У бизнеса всегда должна быть цель. А я не могу, я разуверилась в стратегическом планировании.
Я мечтаю. Мечтала о постановках. У нас уже два названия в репертуаре, готовится уже новый спектакль «Сахарный ребенок» Ольги Громовой. Мне хочется, чтобы здесь мы сохранили атмосферу тепла и творчества. Я вот такие картины себе рисую. Никаких планов, потому что очень тяжело приходить в себя, когда планы рушатся. А если ты мечтаешь, то в процессе мечтания ты получаешь удовольствие. Я мечтаю и что-то делаю, чтобы эти мечты сбывались.
– Допускаете ли вы мысль, что проект может закрыться? Опускались ли у вас руки?
– В период пандемии такое было, что вот еще две недели и конец. В такие моменты руки опускаются, но я такой человек, что, когда мои руки опускаются, во мне ярость начинает просыпаться. Я злюсь, что руки опускаются, поэтому я снова их поднимаю. Видимо, это механизмы самосохранения. Мы разговаривали во время пандемии с директором,
очень долго ходили по кругу. Она мне объясняла, почему это конец.
Я слушала ее и думала, а я сейчас лучше скажу, почему мы не умрем. Лучше думать в обратном направлении. Есть же что-то, за что можно зацепиться. Я взяла и рассказала, почему мы не умрем. И я нашла четыре зацепки: мы создаем настроение, а сейчас как никогда нужны положительные эмоции; мы создаем продукцию, которая «исходящая» (чашки бьются, одежда изнашивается); мы не можем отступать от нашего дела. За нами ребята, которым мы не можем сказать «пока». Все-таки есть полезная сторона нашего проекта. Пока вытаскивали себя из болота. Сейчас не знаю… Вытащим. Я точно не рисую себе картинки, что это конец. Хотя всё кричит, что близится закрытие.
– Расскажите о спектакле «Женщины Лазаря», в котором вы сегодня участвовали. Почему выбрали именно это произведение для постановки? Как родилась эта идея?
– Года три назад у нас в театре кто-то из девочек прочитал эту книгу. А потом и мы все ее прочитали и вдохновились. Она очень образная, с очень яркими женскими ролями. Актрисы сразу реагируют на таких персонажей. А когда есть такой материал, хочется его поставить. И мы решили, а почему бы нам самим не поставить спектакль. Зачем бегать за режиссерами с просьбами? Я поговорила с Дарьей Семеновой (она также играет в спектакле), почему бы не сделать такую постановку. И мы поставили ее три года назад. Тогда был только один показ. Но на протяжении трех лет мы думали об этой книге, обсуждали и вспоминали то, как мы устроили в РАМТе читку. Нам хотелось снова пережить эмоции, как три года назад. Именно поэтому мы решили реализовать данный спектакль в рамках проекта «Наивно? Очень». У нас уже были первые спектакли. Для нас было важно понять, стоит ли ставить такие работы регулярно. И пришли к выводу, что стоит. Это наш второй спектакль в театре после «Интерната».
– Если вернуться к ситуации, в которой мы живем на протяжении нескольких месяцев, можете ли вы описать свое настроение, свой настрой картиной из вашей галереи?
– Творчество удивительно и прекрасно тем, что оно созвучно с твоими внутренними вопросами. С твоими болевыми точками, сомнениями, страхами. В этом и есть чудо творчества. Ты оказываешься один на один с искусством без посредников. Происходит обмен. Параллельно с репетициями спектакля ребята рисовали здесь, а я периодически к ним заходила. И один художник, Сережа Лукьянов, нарисовал картину: сначала она была такая воздушная, легкая, а потом он начал накладывать еще слой, еще слой, и она уже поменялась в настроении. Она стала очень мрачной. Сережины картины обычно очень легкие, а тут он сделал такую многослойную и мрачную картину. На него это непохоже. И я поняла, что это то, что он испытывает сейчас. Он так видит, он передает через картину свои мысли. Поэтому на ваш вопрос я отвечу именно этой картиной.
О том, как благотворительные фонды, чьими попечителями являются российские актеры, выживают в условиях новой реальности, в которой все мы оказались 24 февраля, читайте в новом, июньском номере «Театрала».
– Нелли, сейчас из-за многочисленных санкций российскому бизнесу очень тяжело. Подспудно страдают и благотворительные фонды, поскольку солидный вклад в их деятельность осуществляли бизнесмены. Ваш фонд уже ощутил на себе эти проблемы?
– Я могу сказать, что мы почувствовали это еще до того момента, когда об этом стали говорить в новостях. Это произошло в одночасье для нас. Очень быстро стало очевидно, что ситуация изменилась и что дальше события могут развиваться сколь угодно плохо. Какой-то радужной перспективы нет.
Сразу в один день выросли цены, где-то в два, где-то в три раза на исходные материалы. У нас же производство, за счет которого проект живет, и бывает, что это производство выходит из строя. Ребята-художники рисуют картины, они продаются. Но это какие-то одноразовые, непостоянные покупки. Проект живет за счет самоокупаемости, за счет продажи текстильной продукции, сувениров. Это все, что держит на плаву и дает ощущение стабильности. И все это мы должны производить. Ткани подорожали в три раза, так как закупаются в Турции, краски для печати тоже и далее по списку… Если что-то выходит из строя, что касается оборудования, то новые детали приобрести невозможно или же их можно купить только за заоблачную цену.
Расходы возросли, с одной стороны, а с другой – продажи упали, потому что люди ошарашены происходящими событиями. Они не тратят лишнюю копеечку. Покупают только то, что необходимо именно сейчас. А мы все-таки производим настроение, приятные эмоции, но не жизненно необходимое.
Мы хотим сохранить мастерские для того, чтобы не прерывалась возможность работать художникам. На них это может сказаться очень серьезно. Очень тяжело это все поддерживать, но нужно. Иначе ребята разлетятся по домам, а это для всех будет печально. А для наших ребят это особенно трагично. Они не смогут понять, почему раньше было счастье, а сейчас его нет. Именно поэтому мы делаем всё, чтобы ребята
рисовали, независимо от того, продается продукция или нет.
– Какую активность вы проводите в сегодняшних реалиях?
– Новые способы быстро изобретаются. Впервые за 11 лет существования проекта я обратилась в интернет-пространство за помощью. Озвучила просьбу – поддержать наш проект любыми перечислениями, чтобы нам какое-то время удержать его. Обычно мы все сами-сами, а тут очень резко всё изменилось. При этом параллельно возникают мысли о том, что нужно делать спектакли, как-то по-новому использовать пространство. Например, я и актрисы театра РАМТ решили сыграть в спектакле «Женщины Лазаря», потому что материал и благое дело очень вдохновляют. А тема и атмосфера спектакля, на мой взгляд, это то, что сейчас нужно зрителю. Чувство спокойствия. Люди нуждаются в общении через театральный разговор.
– Отличаются ли ваши планы, которые вы задумывали несколько месяцев назад, от тех планов, которые есть сейчас?
– Планы не поменялись, они просто поставлены на паузу. Сейчас главное – выжить, устоять. Надо разрабатывать детскую коллекцию, расширять ассортимент. Но пока что это на стопе.
– В 2016 году в интервью журналу «Театрал» вы сказали, что помощи от государства нет, хотя вы писали и просили, например, предоставить помещение. Спустя шесть лет изменилась ли ситуация?
– Нет. Изменилось только одно, мы никого теперь ни о чем не просим. Мы просто в тот момент уяснили: если хочешь что-то делать, делай. Без оглядки, без ожиданий. Если помощь придет, то хорошо. Если нет, то нет. Главное, не терять время на ожидание.
– За эти несколько месяцев коснулась ли ситуация в стране ваших подопечных, ваших работников, художников?
– Мы стараемся их оберегать от травмирующих новостей здесь, но за пределами мастерской до них, безусловно, доносятся новости. Приходя сюда, они перемещаются на некий островок, где царит своя атмосфера тепла, уюта, задач и целей. Мы стараемся их оберегать, как их родители. С пандемией было то же самое, но мы не смогли. Их это «забрало». Сложно было их возвращать обратно, но реально.
– На что вы сейчас больше делаете акцент: на постановки, мастерские, новые проекты?
– Мы трудимся сейчас в большей степени над тем, чтобы помещение себя оправдывало. Мы стараемся доносить информацию об экскурсиях, творческих вечерах, которые начнутся у нас с мая. Если мы не можем продавать продукцию, то будем пытаться двигаться с другой стороны.
– Как вы видите ближайшее будущее? Ставили ли вы какие-то цели и задачи на будущее?
– У меня как-то уже было в жизни, что ситуации убеждали меня в том, что планировать нельзя. Поэтому я живу с мыслью, что я ничего не планирую, я больше мечтаю. Это, возможно, неправильно. Бизнес-проекты так не работают. У них все расписано на месяц, а то и на три вперед. У бизнеса всегда должна быть цель. А я не могу, я разуверилась в стратегическом планировании.
Я мечтаю. Мечтала о постановках. У нас уже два названия в репертуаре, готовится уже новый спектакль «Сахарный ребенок» Ольги Громовой. Мне хочется, чтобы здесь мы сохранили атмосферу тепла и творчества. Я вот такие картины себе рисую. Никаких планов, потому что очень тяжело приходить в себя, когда планы рушатся. А если ты мечтаешь, то в процессе мечтания ты получаешь удовольствие. Я мечтаю и что-то делаю, чтобы эти мечты сбывались.
– Допускаете ли вы мысль, что проект может закрыться? Опускались ли у вас руки?
– В период пандемии такое было, что вот еще две недели и конец. В такие моменты руки опускаются, но я такой человек, что, когда мои руки опускаются, во мне ярость начинает просыпаться. Я злюсь, что руки опускаются, поэтому я снова их поднимаю. Видимо, это механизмы самосохранения. Мы разговаривали во время пандемии с директором,
очень долго ходили по кругу. Она мне объясняла, почему это конец.
Я слушала ее и думала, а я сейчас лучше скажу, почему мы не умрем. Лучше думать в обратном направлении. Есть же что-то, за что можно зацепиться. Я взяла и рассказала, почему мы не умрем. И я нашла четыре зацепки: мы создаем настроение, а сейчас как никогда нужны положительные эмоции; мы создаем продукцию, которая «исходящая» (чашки бьются, одежда изнашивается); мы не можем отступать от нашего дела. За нами ребята, которым мы не можем сказать «пока». Все-таки есть полезная сторона нашего проекта. Пока вытаскивали себя из болота. Сейчас не знаю… Вытащим. Я точно не рисую себе картинки, что это конец. Хотя всё кричит, что близится закрытие.
– Расскажите о спектакле «Женщины Лазаря», в котором вы сегодня участвовали. Почему выбрали именно это произведение для постановки? Как родилась эта идея?
– Года три назад у нас в театре кто-то из девочек прочитал эту книгу. А потом и мы все ее прочитали и вдохновились. Она очень образная, с очень яркими женскими ролями. Актрисы сразу реагируют на таких персонажей. А когда есть такой материал, хочется его поставить. И мы решили, а почему бы нам самим не поставить спектакль. Зачем бегать за режиссерами с просьбами? Я поговорила с Дарьей Семеновой (она также играет в спектакле), почему бы не сделать такую постановку. И мы поставили ее три года назад. Тогда был только один показ. Но на протяжении трех лет мы думали об этой книге, обсуждали и вспоминали то, как мы устроили в РАМТе читку. Нам хотелось снова пережить эмоции, как три года назад. Именно поэтому мы решили реализовать данный спектакль в рамках проекта «Наивно? Очень». У нас уже были первые спектакли. Для нас было важно понять, стоит ли ставить такие работы регулярно. И пришли к выводу, что стоит. Это наш второй спектакль в театре после «Интерната».
– Если вернуться к ситуации, в которой мы живем на протяжении нескольких месяцев, можете ли вы описать свое настроение, свой настрой картиной из вашей галереи?
– Творчество удивительно и прекрасно тем, что оно созвучно с твоими внутренними вопросами. С твоими болевыми точками, сомнениями, страхами. В этом и есть чудо творчества. Ты оказываешься один на один с искусством без посредников. Происходит обмен. Параллельно с репетициями спектакля ребята рисовали здесь, а я периодически к ним заходила. И один художник, Сережа Лукьянов, нарисовал картину: сначала она была такая воздушная, легкая, а потом он начал накладывать еще слой, еще слой, и она уже поменялась в настроении. Она стала очень мрачной. Сережины картины обычно очень легкие, а тут он сделал такую многослойную и мрачную картину. На него это непохоже. И я поняла, что это то, что он испытывает сейчас. Он так видит, он передает через картину свои мысли. Поэтому на ваш вопрос я отвечу именно этой картиной.
О том, как благотворительные фонды, чьими попечителями являются российские актеры, выживают в условиях новой реальности, в которой все мы оказались 24 февраля, читайте в новом, июньском номере «Театрала».
