В Театре Моссовета уже идет чеховская трилогия в постановке Андрея Кончаловского, на очереди – «многосерийный» Шекспир: три спектакля, три жанра – трагедия «Макбет», фантазия «Буря» и комедия «Укрощение строптивой», которая вышла первым номером. Предполагается, что играть во всех трех постановках – в духе бродячего театра – будет одна актерская команда.
В «Укрощение строптивой» на моссоветовской сцене многое «переехало» из постановки Андрея Кончаловского в Неаполе: действие комедии Шекспира, как и в Teatro Stabile Napoli, он перенес в «очень красивый эстетический период» – 20-е годы XX века в Италии – пригласил итальянских коллег, чтобы объяснили артистам приемы, стилистику и условность комедии дель арте, а главную ставку сделал на открытую театральность. Здесь каждый – от Петруччо и «приручаемой» Катарины до слуги и молодого хозяина, обменявшихся ролями – ведет игру между выдумкой и реальностью. Фарсовый тон, взятый актерской командой, с первых минут дает понять, что всё здесь не всерьёз, всё это – шекспировский балаган, написанный бардом за кружкой эля, на скорую руку и с некоторой доли безответственности.
«Когда я думаю, что свою комедию, где всё время происходят странные, бессмысленные вещи, Шекспир писал пьяный, это мне дает огромную свободу, – говорит Кончаловский. – Я ставлю, как будто сам обкурился. Поэтому артистам можно многое простить». Любительскую труппу площадного театра новый состав, в отличие от прошлого, итальянского, не напоминает, но вполне отвечает режиссерским требованиям в легкости, гибкости и непосредственности. Правда, южного темперамента им заметно не хватает. Нет ускорений в духе немого кино и феллиниевской эксцентрики, как и громких «выхлопов» игровой энергии. «Итальянцам играть это проще, они вообще оперный народ – mamma mia! – они очень экстравертные, – поясняет Кончаловский. – С русскими артистами сложнее, потому что есть школа: их учат реализму, психологизму, а здесь надо выкинуть всё это на помойку. Надо уметь кривляться, быть формальным. Надо быть лицедеем. Не бояться клоунады».
По сути, в «Укрощении строптивой» режиссеру нужно было собрание Полуниных, ну, а в роли Петруччо – человек, который мог бы стать «летающим слоном». Перебирать труппу Театра Моссовета пришлось долго – и в итоге звать актера со стороны. Алексей Розин, известный по фильму Андрея Звягинцева «Нелюбовь» и Мастерской Брусникина, свои актерские амбиции реализует в сторителлинге, где есть много свободы, юмора и возможности похулиганить. Поднаторев в жанре, который требует от исполнителя импровизации и смелости – качеств, необходимых, чтобы реагировать на «переменный ток» истории и ответной реакции зрителей – он идеально вписался в образ «укротителя». Его Петруччо соединил в себе уверенность тяжеловеса, наглость Остапа Бендера и потрясающую легкость, с которой он манипулирует своенравной Катариной. На свадебную церемонию Петруччо явился, одетый по ренессансной моде – с парчовыми дутыми рукавами и штанинами, вызывающе яркий – как красная тряпка для быка и одновременно как паяц, способный гипонтизировть любую публику. От своего «дефолта» он вполне мог бы уйти по примеру капитана Фракасса, примкнув к бродячей труппе, к артистам комедии дель арте, для которых лицедейство – способ существования. Но выходит из финансового кризиса с помощью женитьбы.
О том, что все происходящее – «театр в театре», игра, которую ведут мужчина и женщина, как обычно выясняя, кто здесь главный, – в спектакле Андрея Кончаловского напоминают гримерные столики и кронштейны с костюмами. Правда, по назначению они ни разу не используются: не показывают зрителям театральную «кухню» (а в комедии дель арте, к которой «Укрощение строптивой» приблизилось всего на пару шагов, нет «четвертой стены»). Просто сигнализируют об условности, где нет места иллюзии, зато приветствуется площадная игра «наотмашь». Это же делают видеопроекции в духе итальянского художника-сюрреалиста де Кирико и его городских пейзажей, напоминавших оперные декорации: залитые солнцем пустынные улицы с классической архитектурой и налетом нереальности, странного сна. На сцене эти картины каждый раз пересобирает гигантская отрисованная рука «демиурга» – с грохотом переставляя дома, как кубики. Еще одно напоминание об игре, в которой вряд ли стоит искать метафизику – скорее, улыбку гения, готового нагородить много нелепого и смешного, наивного и шутовского.
Актуальной фемповестки – от борьбы за равноправие мужчин и женщин до противостояния сексизму и абьюзу – в перебранках Петруччо и Катарины практически не найти. На «гендерную войну» в активной фазе они не тянут. Героиня Юлии Высоцкой хоть и выглядит поначалу как рыжая стерва, несговорчивая и резкая, почти сразу сдает свои позиции: одна попытка домашней революции с прыжком на стол и криком: «Свободу!» – и вот она уже на полу, отчаянно колотит подушку, так что летят пух и перья, а потом кидается на петуха, остервенев в отсутствие еды, сна и всяких прав.
Безоговорочной капитуляцией это, конечно, не назовешь – как ни крути, а реваншистские настроения в Катарине очень сильны. Но она выбирает открытому противостоянию тонкие дипломатические ходы, способные опутать даже Петруччо с его деловой хваткой – да, начинает говорить не то, что думает, но имеет все шансы подчинить «большого босса» себе. И хотя с самого начала здесь рулят всем финансовые интересы, а любовь, как козырную карту, никто из супругов в кармане вроде бы не держит и вытащить в решающий момент не собирается, финал у Андрея Кончаловского многообещающий.
В «Укрощение строптивой» на моссоветовской сцене многое «переехало» из постановки Андрея Кончаловского в Неаполе: действие комедии Шекспира, как и в Teatro Stabile Napoli, он перенес в «очень красивый эстетический период» – 20-е годы XX века в Италии – пригласил итальянских коллег, чтобы объяснили артистам приемы, стилистику и условность комедии дель арте, а главную ставку сделал на открытую театральность. Здесь каждый – от Петруччо и «приручаемой» Катарины до слуги и молодого хозяина, обменявшихся ролями – ведет игру между выдумкой и реальностью. Фарсовый тон, взятый актерской командой, с первых минут дает понять, что всё здесь не всерьёз, всё это – шекспировский балаган, написанный бардом за кружкой эля, на скорую руку и с некоторой доли безответственности.
«Когда я думаю, что свою комедию, где всё время происходят странные, бессмысленные вещи, Шекспир писал пьяный, это мне дает огромную свободу, – говорит Кончаловский. – Я ставлю, как будто сам обкурился. Поэтому артистам можно многое простить». Любительскую труппу площадного театра новый состав, в отличие от прошлого, итальянского, не напоминает, но вполне отвечает режиссерским требованиям в легкости, гибкости и непосредственности. Правда, южного темперамента им заметно не хватает. Нет ускорений в духе немого кино и феллиниевской эксцентрики, как и громких «выхлопов» игровой энергии. «Итальянцам играть это проще, они вообще оперный народ – mamma mia! – они очень экстравертные, – поясняет Кончаловский. – С русскими артистами сложнее, потому что есть школа: их учат реализму, психологизму, а здесь надо выкинуть всё это на помойку. Надо уметь кривляться, быть формальным. Надо быть лицедеем. Не бояться клоунады».
По сути, в «Укрощении строптивой» режиссеру нужно было собрание Полуниных, ну, а в роли Петруччо – человек, который мог бы стать «летающим слоном». Перебирать труппу Театра Моссовета пришлось долго – и в итоге звать актера со стороны. Алексей Розин, известный по фильму Андрея Звягинцева «Нелюбовь» и Мастерской Брусникина, свои актерские амбиции реализует в сторителлинге, где есть много свободы, юмора и возможности похулиганить. Поднаторев в жанре, который требует от исполнителя импровизации и смелости – качеств, необходимых, чтобы реагировать на «переменный ток» истории и ответной реакции зрителей – он идеально вписался в образ «укротителя». Его Петруччо соединил в себе уверенность тяжеловеса, наглость Остапа Бендера и потрясающую легкость, с которой он манипулирует своенравной Катариной. На свадебную церемонию Петруччо явился, одетый по ренессансной моде – с парчовыми дутыми рукавами и штанинами, вызывающе яркий – как красная тряпка для быка и одновременно как паяц, способный гипонтизировть любую публику. От своего «дефолта» он вполне мог бы уйти по примеру капитана Фракасса, примкнув к бродячей труппе, к артистам комедии дель арте, для которых лицедейство – способ существования. Но выходит из финансового кризиса с помощью женитьбы. О том, что все происходящее – «театр в театре», игра, которую ведут мужчина и женщина, как обычно выясняя, кто здесь главный, – в спектакле Андрея Кончаловского напоминают гримерные столики и кронштейны с костюмами. Правда, по назначению они ни разу не используются: не показывают зрителям театральную «кухню» (а в комедии дель арте, к которой «Укрощение строптивой» приблизилось всего на пару шагов, нет «четвертой стены»). Просто сигнализируют об условности, где нет места иллюзии, зато приветствуется площадная игра «наотмашь». Это же делают видеопроекции в духе итальянского художника-сюрреалиста де Кирико и его городских пейзажей, напоминавших оперные декорации: залитые солнцем пустынные улицы с классической архитектурой и налетом нереальности, странного сна. На сцене эти картины каждый раз пересобирает гигантская отрисованная рука «демиурга» – с грохотом переставляя дома, как кубики. Еще одно напоминание об игре, в которой вряд ли стоит искать метафизику – скорее, улыбку гения, готового нагородить много нелепого и смешного, наивного и шутовского.
Актуальной фемповестки – от борьбы за равноправие мужчин и женщин до противостояния сексизму и абьюзу – в перебранках Петруччо и Катарины практически не найти. На «гендерную войну» в активной фазе они не тянут. Героиня Юлии Высоцкой хоть и выглядит поначалу как рыжая стерва, несговорчивая и резкая, почти сразу сдает свои позиции: одна попытка домашней революции с прыжком на стол и криком: «Свободу!» – и вот она уже на полу, отчаянно колотит подушку, так что летят пух и перья, а потом кидается на петуха, остервенев в отсутствие еды, сна и всяких прав.Безоговорочной капитуляцией это, конечно, не назовешь – как ни крути, а реваншистские настроения в Катарине очень сильны. Но она выбирает открытому противостоянию тонкие дипломатические ходы, способные опутать даже Петруччо с его деловой хваткой – да, начинает говорить не то, что думает, но имеет все шансы подчинить «большого босса» себе. И хотя с самого начала здесь рулят всем финансовые интересы, а любовь, как козырную карту, никто из супругов в кармане вроде бы не держит и вытащить в решающий момент не собирается, финал у Андрея Кончаловского многообещающий.
