Народный артист России, а теперь еще и лауреат премии «Звезда Театрала» в номинации «Легенда сцены» Александр Филиппенко – человек-театр! В юности окончив физтех и два года проработав старшим инженером в Институте геохимии при Академии наук СССР, Александр Георгиевич окончательно и бесповоротно перешел из «физиков» в «лирики». Ему посчастливилось работать с лучшими российскими режиссерами – Эфросом, Любимовым, Виктюком и другими знаменитыми мастерами. Невероятно харизматичный и обаятельный актер неутомим в работе: без устали гастролирует, декламирует любимые стихи и прозу, снимается в кино и играет в театре.
– Александр Георгиевич, вы были лауреатом «Звезды Театрала». Но на этот раз самая почетная номинация – «Легенда сцены»…
– Ну что вы! Звучит как-то сказочно «легенда»! Самое приятное, что вместе с настоящими легендами: Натальей Теняковой и с Александром Калягиным! Мне это чрезвычайно приятно.
В жизни актера его величество случай играет главную роль. Все есть случай. Главное – уметь ответить на этот случай, когда откуда-то вдруг поступает некий знак или звонок. В кино, например, так часто бывает, когда поступает предложение о съемке. Прошу: «Пришлите мне на почту или оставьте сценарий на служебном входе Театра Моссовета». Забираю, быстро его просматриваю, дальше мне помогает «сарафанное радио». Сколько было случаев, когда мне говорили: «Саша, немедленно поезжай!» Или: «Ты что!? Не снимайся, не участвуй в этом деле!» Если соглашаюсь и подписываю договор с режиссером, я должен ему стопроцентно доверять.
Моя любимая фраза Эфроса: «Актер должен понимать свое место в формуле». «Понимать» – это значит сознательно творить «на эту формулу» и не привносить все свои краски. У простого актера их пять-десять, у народных артистов их 110. Но нужно только точно знать, какие приносить и показывать режиссеру, а какие не брать. То есть артист сознательно идет на работу по этой формуле. Например, во время репетиций Виктюк кричал мне из зала: «Сашка, услышь меня!» Он имел в виду «пойми меня»! При нашей зависимой профессии очень важно помнить и знать формулу режиссера. Очень важны отношения актера и режиссера. За мою сценическую жизнь сделано очень много, и у меня внутреннее ощущение, что я уже почти все сыграл, особенно в кино, да и в театре. Многое зависит от режиссера. В Щукинском училище Захава всегда говорил, что режиссура не в том, чтобы придумать что-то новое, нужно добиться от актера, чтобы он сделал то, что ты придумал.
– Кто для вас легенда сцены?
– Многие легенды ушли от нас… Сегодня для меня легенды сцены это, конечно: Роберт Стуруа, Андрон Кончаловский, Римас Туминас, Олег Басилашвили, Дмитрий Крымов, Адольф Шапиро, Алиса Фрейндлих, Кирилл Серебренников, Лия Ахеджакова, Саша Калягин и Наташа Тенякова. Конечно, я очень горд быть с ними рядом! Это честь для меня, и ради этого, наверно, и стоит жить!
Если вы спросите, когда я впервые вышел на сцену… Мое поколение шестидесятников проходило через драмкружки в Домах пионеров, у всех был учитель, педагог, актер какого-то местного театра.
Я с 1955 года уже играл в «Сказке про Солдата и Змею» Тамары Габбе и спектакле по пьесе «Двадцать лет спустя» Михаила Светлова. Я читал стихи и басни. Все это начиналось в алма-атинском Доме пионеров, где был Михаил Борисович Азовский из местного драмтеатра и Юрий Борисович Померанцев. Все думали, что я стану актером, но 1959–1960-й годы – атом, космос, Гагарин. Какой ГИТИС, какой ВГИК?! Надо было поступать только в лучший в мире вуз. Так я окончил физтех МФТИ в Долгопрудном. Но я продолжил участвовать в концертных бригадах и с этим пришел на физтех. Всему, что во мне есть хорошего, я обязан физтеху. Потом – знаменитый КВН, я был членом команды МФТИ. Там были потрясающие участники, которые писали тексты, а исполнять доверяли мне как актеру. Все игры проходили в прямом эфире, Маслякова тогда еще и близко не было. Капитан команды нас обычно предупреждал: «Ребята, прямой эфир, будьте внимательны! Слово не воробей, поймают – и вылетишь!»
Как-то ко мне подошел Альберт Аксельрод – один из создателей, автор и ведущий КВН в то время – и сказал: «Приходи в наш студенческий театр «Наш дом» в МГУ». Это был уже знаменитый в то время театр-студия, которым руководили Рутберг, Аксельрод и Розовский. К счастью, я пришел, тогда уже три года отучился на физтехе. Самое трудное было позади. Это было замечательное время! В 1969 году, после закрытия театра «Наш дом», Юрий Любимов пригласил нас к себе. Сначала пришел я, потом Семен Фарада. Я уже был старшим инженером, работал в институте Геохимии Академии наук СССР. Так из «физиков» я перешел в «лирики». Много замечательных спектаклей было сыграно на сцене Таганки. И второй диплом получил в Щукинском училище. В 1976 году из Театра на Таганке я перешел в Вахтанговский, где обрёл невероятный опыт общения с удивительными мастерами! В знаменитые 1990-е я стал ИП – индивидуальным предпринимателем, у меня было много сольных программ. И вдруг такой неожиданный сюрприз – звонок: «Вы – легенда сцены». Я был поражён! Огромная благодарность зрителям, которые приходят на мои концерты, спектакли.
– Вы часто в интервью говорите про энергетический обмен со зрителями…
– Да, обязательно. Это главное. Еще Михаил Чехов об этом говорил, Борис Захава тоже. Что такое спектакль? Это облако, которое либо повиснет, либо нет между зрительным залом и сценой. По этому облаку и происходит переход энергии. Это чувствует и зритель, и актёр.
– Случается, что не происходит этого обмена?
– У меня, слава богу, – нет. Так получилось, что за все мои работы в кино и в театре мне не стыдно. Нет ни одной работы, которую я бы не хотел вам показать, о которой не хотел бы рассказать. После моноспектакля «Один день Ивана Денисовича» я всегда как после бани – рубашку можно выжимать… настолько мощный происходит обмен! Я иногда машину оставлял не у служебного входа театра, а подальше – хотелось выйти из театра и пройтись, чтобы немного отойти от спектакля.
– Вы работали с лучшими режиссерами. Кого из них вам было легче всего понять?
– Роберта Стуруа. Что значит легко понять?! Надо доверять режиссеру, тогда ты и будешь понимать его. Когда мы студентами были на репетиции «Вишневого сада» у Эфроса на Малой Бронной, он спорил с Далем. Долго спорили, потом Эфрос говорит: «Олег, сделайте, как я прошу, и вы поймете, что я прав». В этом вся изюминка, надо довериться и понять, что просит режиссер. А вот это «как пойдет», я ненавидел. Я всегда вспоминаю фразу американских джазменов: «Лучшая импровизация та, которую выучил вчера».
– Вы убеждены, случай в жизни актера играет главную роль. Что должно происходить, чтобы эти случаи притягивать?
– Работать. В итоге на сцене все будет видно: как артист управляет своей энергией, как понимает режиссуру, формотворчество. Если вы спросите про школы, то, конечно же, до сих пор к формотворчеству больше относится Щукинское училище. И сейчас, когда обилие сериалов, это просто катастрофа для актерской профессии, там нужны только типажи. «Я в предлагаемых обстоятельствах» – очень опасная вещь, потому что актер привыкает играть только это и ничего другого не может. Часто подсказываю молодым, что надо бы добавить формотворчества.
– Как молодежь реагирует, когда вы делаете замечания?
– Это не замечания, это рекомендации – я всегда стараюсь быть очень аккуратным.
– Впереди 100-летие Театра Моссовета. Вы помните, когда вы пришли в этот театр, может быть, в качестве зрителя?
– Нет, в те времена, в 1970-1980-е, я не думал, что буду здесь работать. Мы часто по понедельникам играли на этой сцене выездные спектакли Театра Вахтангова.
– У вас много друзей в этом театре?
– Есть, конечно, друзья. И в постановочной части, и в бухгалтерии, и среди молодых актеров. Сейчас все по-другому. Я люблю цитировать Юрского, который говорил, что все вокруг другое: другой он сам, жизнь за окном иная… «Это время нового поколения – им творить, им властвовать, им терпеть, им выбирать».
До звонка из редакции «Театрала» я внутренне решил, что уже все отработал, отыграл и можно сдать меня в Бахрушинский музей... Ну что может быть еще?! У меня был знаменитый студенческий театр МГУ, Таганка – в самые золотые годы, Вахтанговский театр с Ульяновым и Стуруа. Потом «Сатирикон», театр «Et Cetera», «Табакерка», я играл в «Современнике». «Современник» и «Таганка» – это были две принципиально разные театральные планеты. Я работал в удивительном театре Крымова и в Гоголь-Центре Серебренникова – тоже другие планеты. Я работал в Зале Чайковского множество разных своих сольных программ, играл в театре «Практика» моноспектакль «Один день Ивана Денисовича», а в Консерватории читал Гоголя с оркестром, Есенина с хором Минина, Данте с итальянским дирижёром. Из рук Бориса Николаевича Ельцина получил государственную премию за моноспектакль по Гоголю. Теперь – Театр Моссовета, здесь работал Завадский, ученик Вахтангова.
– Может быть, готовите моноспектакль к 100-летию театра?
– Мысли, идеи есть. Возможно, возьму одну из странных пьес, польскую, где участвуют Завадский и Гротовский. Оказывается, Гротовский учился в ГИТИСе на курсе у Завадского!
– В каких кинопроектах вы недавно снялись?
– У Резо Гигинеишвили я сыграл первого секретаря ЦК КПСС Константина Устиновича Черненко. Мне было чрезвычайно интересно сниматься в этом проекте. Предложений много, но я почти от всех отказываюсь – предлагают в основном сериалы.
– Вы продолжаете учиться своей профессии?
– Конечно. Об этом я думаю, когда приходят предложения. Могу ли я сделать там что-то новое? Что никто никогда не делал? И не сделает лучше меня?
– Вы говорите: «Внутри все еще рокн-ролл, а ты стараешься вести себя потише. Важно не выглядеть смешно, зря не прыгать, вовремя уйти на тренерскую работу»…
– Нужно уйти в сторонку и не высказываться по каждому поводу. Сейчас время наблюдать со стороны. Сейчас время молодежи, я уже все отыграл.
– Представляете ли вы себя без эстрады, без театра и кино?
– Это очень хороший вопрос. От жены не раз слышал: «Ты можешь не работать?» Уже сейчас, наверное, да. Есть еще книги, которые хотелось бы почитать. Сейчас у меня лежит книга «Рождение «Сталкера». Попытка реконструкции», которую написал мой приятель режиссер Евгений Цымбал. Звонок от «Театрала» всколыхнул все мои воспоминания. Сколько было самых разных сцен, на которых я выступал! Нахлынули только приятные воспоминания, я плохого стараюсь не помнить. Моя задача хорошо описана в строках: «Береги свою голову, друг мой. Голову береги, мой друг. Голова, как известно, круглая, голова, как известно, кружится, и ты, и сам не заметишь, как ее потеряешь, вдруг». Этот стих Кено я услышал от Вячеслава Сомова, чтеца филармонии, на физтехе еще в 1962 году. И до сих пор его читаю с эстрады. Это мой месседж. Захава учил нас, поскольку у нас был актерско-режиссерский курс, что ты должен быть чуть-чуть впереди, чтобы угадывать, что сейчас интересует зрителя, что висит в воздухе над сценой, что нужно передать зрителю. Нас учили отвечать на вопрос: «Почему я Сегодня ставлю Этот спектакль с Этими актерами» – это очень полезная практика.
– И что же сегодня интересует зрителя?
– Мне кажется, это «Попытка утешения». Это название одного из стихотворений Юрия Левитанского. Так называется моя новая поэтическая программа. Зрители хотят утешения, успокоения, понимания, что в жизни является главным. Зрители хотят поэзии. Потому что стихи привносят гармонию в мир, привносят умиротворение, которого так не хватает в этом безумии жизни.
– Александр Георгиевич, вы были лауреатом «Звезды Театрала». Но на этот раз самая почетная номинация – «Легенда сцены»…
– Ну что вы! Звучит как-то сказочно «легенда»! Самое приятное, что вместе с настоящими легендами: Натальей Теняковой и с Александром Калягиным! Мне это чрезвычайно приятно.
В жизни актера его величество случай играет главную роль. Все есть случай. Главное – уметь ответить на этот случай, когда откуда-то вдруг поступает некий знак или звонок. В кино, например, так часто бывает, когда поступает предложение о съемке. Прошу: «Пришлите мне на почту или оставьте сценарий на служебном входе Театра Моссовета». Забираю, быстро его просматриваю, дальше мне помогает «сарафанное радио». Сколько было случаев, когда мне говорили: «Саша, немедленно поезжай!» Или: «Ты что!? Не снимайся, не участвуй в этом деле!» Если соглашаюсь и подписываю договор с режиссером, я должен ему стопроцентно доверять.
Моя любимая фраза Эфроса: «Актер должен понимать свое место в формуле». «Понимать» – это значит сознательно творить «на эту формулу» и не привносить все свои краски. У простого актера их пять-десять, у народных артистов их 110. Но нужно только точно знать, какие приносить и показывать режиссеру, а какие не брать. То есть артист сознательно идет на работу по этой формуле. Например, во время репетиций Виктюк кричал мне из зала: «Сашка, услышь меня!» Он имел в виду «пойми меня»! При нашей зависимой профессии очень важно помнить и знать формулу режиссера. Очень важны отношения актера и режиссера. За мою сценическую жизнь сделано очень много, и у меня внутреннее ощущение, что я уже почти все сыграл, особенно в кино, да и в театре. Многое зависит от режиссера. В Щукинском училище Захава всегда говорил, что режиссура не в том, чтобы придумать что-то новое, нужно добиться от актера, чтобы он сделал то, что ты придумал.
– Кто для вас легенда сцены?
– Многие легенды ушли от нас… Сегодня для меня легенды сцены это, конечно: Роберт Стуруа, Андрон Кончаловский, Римас Туминас, Олег Басилашвили, Дмитрий Крымов, Адольф Шапиро, Алиса Фрейндлих, Кирилл Серебренников, Лия Ахеджакова, Саша Калягин и Наташа Тенякова. Конечно, я очень горд быть с ними рядом! Это честь для меня, и ради этого, наверно, и стоит жить!
Если вы спросите, когда я впервые вышел на сцену… Мое поколение шестидесятников проходило через драмкружки в Домах пионеров, у всех был учитель, педагог, актер какого-то местного театра.
Я с 1955 года уже играл в «Сказке про Солдата и Змею» Тамары Габбе и спектакле по пьесе «Двадцать лет спустя» Михаила Светлова. Я читал стихи и басни. Все это начиналось в алма-атинском Доме пионеров, где был Михаил Борисович Азовский из местного драмтеатра и Юрий Борисович Померанцев. Все думали, что я стану актером, но 1959–1960-й годы – атом, космос, Гагарин. Какой ГИТИС, какой ВГИК?! Надо было поступать только в лучший в мире вуз. Так я окончил физтех МФТИ в Долгопрудном. Но я продолжил участвовать в концертных бригадах и с этим пришел на физтех. Всему, что во мне есть хорошего, я обязан физтеху. Потом – знаменитый КВН, я был членом команды МФТИ. Там были потрясающие участники, которые писали тексты, а исполнять доверяли мне как актеру. Все игры проходили в прямом эфире, Маслякова тогда еще и близко не было. Капитан команды нас обычно предупреждал: «Ребята, прямой эфир, будьте внимательны! Слово не воробей, поймают – и вылетишь!»
Как-то ко мне подошел Альберт Аксельрод – один из создателей, автор и ведущий КВН в то время – и сказал: «Приходи в наш студенческий театр «Наш дом» в МГУ». Это был уже знаменитый в то время театр-студия, которым руководили Рутберг, Аксельрод и Розовский. К счастью, я пришел, тогда уже три года отучился на физтехе. Самое трудное было позади. Это было замечательное время! В 1969 году, после закрытия театра «Наш дом», Юрий Любимов пригласил нас к себе. Сначала пришел я, потом Семен Фарада. Я уже был старшим инженером, работал в институте Геохимии Академии наук СССР. Так из «физиков» я перешел в «лирики». Много замечательных спектаклей было сыграно на сцене Таганки. И второй диплом получил в Щукинском училище. В 1976 году из Театра на Таганке я перешел в Вахтанговский, где обрёл невероятный опыт общения с удивительными мастерами! В знаменитые 1990-е я стал ИП – индивидуальным предпринимателем, у меня было много сольных программ. И вдруг такой неожиданный сюрприз – звонок: «Вы – легенда сцены». Я был поражён! Огромная благодарность зрителям, которые приходят на мои концерты, спектакли.
– Вы часто в интервью говорите про энергетический обмен со зрителями…
– Да, обязательно. Это главное. Еще Михаил Чехов об этом говорил, Борис Захава тоже. Что такое спектакль? Это облако, которое либо повиснет, либо нет между зрительным залом и сценой. По этому облаку и происходит переход энергии. Это чувствует и зритель, и актёр.
– Случается, что не происходит этого обмена?
– У меня, слава богу, – нет. Так получилось, что за все мои работы в кино и в театре мне не стыдно. Нет ни одной работы, которую я бы не хотел вам показать, о которой не хотел бы рассказать. После моноспектакля «Один день Ивана Денисовича» я всегда как после бани – рубашку можно выжимать… настолько мощный происходит обмен! Я иногда машину оставлял не у служебного входа театра, а подальше – хотелось выйти из театра и пройтись, чтобы немного отойти от спектакля.
– Вы работали с лучшими режиссерами. Кого из них вам было легче всего понять?
– Роберта Стуруа. Что значит легко понять?! Надо доверять режиссеру, тогда ты и будешь понимать его. Когда мы студентами были на репетиции «Вишневого сада» у Эфроса на Малой Бронной, он спорил с Далем. Долго спорили, потом Эфрос говорит: «Олег, сделайте, как я прошу, и вы поймете, что я прав». В этом вся изюминка, надо довериться и понять, что просит режиссер. А вот это «как пойдет», я ненавидел. Я всегда вспоминаю фразу американских джазменов: «Лучшая импровизация та, которую выучил вчера».
– Вы убеждены, случай в жизни актера играет главную роль. Что должно происходить, чтобы эти случаи притягивать?
– Работать. В итоге на сцене все будет видно: как артист управляет своей энергией, как понимает режиссуру, формотворчество. Если вы спросите про школы, то, конечно же, до сих пор к формотворчеству больше относится Щукинское училище. И сейчас, когда обилие сериалов, это просто катастрофа для актерской профессии, там нужны только типажи. «Я в предлагаемых обстоятельствах» – очень опасная вещь, потому что актер привыкает играть только это и ничего другого не может. Часто подсказываю молодым, что надо бы добавить формотворчества.
– Как молодежь реагирует, когда вы делаете замечания?
– Это не замечания, это рекомендации – я всегда стараюсь быть очень аккуратным.
– Впереди 100-летие Театра Моссовета. Вы помните, когда вы пришли в этот театр, может быть, в качестве зрителя?
– Нет, в те времена, в 1970-1980-е, я не думал, что буду здесь работать. Мы часто по понедельникам играли на этой сцене выездные спектакли Театра Вахтангова.
– У вас много друзей в этом театре?
– Есть, конечно, друзья. И в постановочной части, и в бухгалтерии, и среди молодых актеров. Сейчас все по-другому. Я люблю цитировать Юрского, который говорил, что все вокруг другое: другой он сам, жизнь за окном иная… «Это время нового поколения – им творить, им властвовать, им терпеть, им выбирать».
До звонка из редакции «Театрала» я внутренне решил, что уже все отработал, отыграл и можно сдать меня в Бахрушинский музей... Ну что может быть еще?! У меня был знаменитый студенческий театр МГУ, Таганка – в самые золотые годы, Вахтанговский театр с Ульяновым и Стуруа. Потом «Сатирикон», театр «Et Cetera», «Табакерка», я играл в «Современнике». «Современник» и «Таганка» – это были две принципиально разные театральные планеты. Я работал в удивительном театре Крымова и в Гоголь-Центре Серебренникова – тоже другие планеты. Я работал в Зале Чайковского множество разных своих сольных программ, играл в театре «Практика» моноспектакль «Один день Ивана Денисовича», а в Консерватории читал Гоголя с оркестром, Есенина с хором Минина, Данте с итальянским дирижёром. Из рук Бориса Николаевича Ельцина получил государственную премию за моноспектакль по Гоголю. Теперь – Театр Моссовета, здесь работал Завадский, ученик Вахтангова.
– Может быть, готовите моноспектакль к 100-летию театра?
– Мысли, идеи есть. Возможно, возьму одну из странных пьес, польскую, где участвуют Завадский и Гротовский. Оказывается, Гротовский учился в ГИТИСе на курсе у Завадского!
– В каких кинопроектах вы недавно снялись?
– У Резо Гигинеишвили я сыграл первого секретаря ЦК КПСС Константина Устиновича Черненко. Мне было чрезвычайно интересно сниматься в этом проекте. Предложений много, но я почти от всех отказываюсь – предлагают в основном сериалы.
– Вы продолжаете учиться своей профессии?
– Конечно. Об этом я думаю, когда приходят предложения. Могу ли я сделать там что-то новое? Что никто никогда не делал? И не сделает лучше меня?
– Вы говорите: «Внутри все еще рокн-ролл, а ты стараешься вести себя потише. Важно не выглядеть смешно, зря не прыгать, вовремя уйти на тренерскую работу»…
– Нужно уйти в сторонку и не высказываться по каждому поводу. Сейчас время наблюдать со стороны. Сейчас время молодежи, я уже все отыграл.
– Представляете ли вы себя без эстрады, без театра и кино?
– Это очень хороший вопрос. От жены не раз слышал: «Ты можешь не работать?» Уже сейчас, наверное, да. Есть еще книги, которые хотелось бы почитать. Сейчас у меня лежит книга «Рождение «Сталкера». Попытка реконструкции», которую написал мой приятель режиссер Евгений Цымбал. Звонок от «Театрала» всколыхнул все мои воспоминания. Сколько было самых разных сцен, на которых я выступал! Нахлынули только приятные воспоминания, я плохого стараюсь не помнить. Моя задача хорошо описана в строках: «Береги свою голову, друг мой. Голову береги, мой друг. Голова, как известно, круглая, голова, как известно, кружится, и ты, и сам не заметишь, как ее потеряешь, вдруг». Этот стих Кено я услышал от Вячеслава Сомова, чтеца филармонии, на физтехе еще в 1962 году. И до сих пор его читаю с эстрады. Это мой месседж. Захава учил нас, поскольку у нас был актерско-режиссерский курс, что ты должен быть чуть-чуть впереди, чтобы угадывать, что сейчас интересует зрителя, что висит в воздухе над сценой, что нужно передать зрителю. Нас учили отвечать на вопрос: «Почему я Сегодня ставлю Этот спектакль с Этими актерами» – это очень полезная практика.
– И что же сегодня интересует зрителя?
– Мне кажется, это «Попытка утешения». Это название одного из стихотворений Юрия Левитанского. Так называется моя новая поэтическая программа. Зрители хотят утешения, успокоения, понимания, что в жизни является главным. Зрители хотят поэзии. Потому что стихи привносят гармонию в мир, привносят умиротворение, которого так не хватает в этом безумии жизни.
