К июлю нынешнего года «Театрал» готовил к юбилею Александра Ширвиндта большое красочное издание, в котором друзья и коллеги должны были порассуждать о феномене выдающегося актера – добавить свои «штрихи к портрету».
О готовящемся издании Александр Анатольевич знал, хотя поначалу отнесся к идее с сарказмом.
– Я хотел бы пробежаться с диктофоном по дорогим для вас людям, друзьям, коллегам. Составить такой «ироничный калейдоскоп», – предложил Александру Ширвиндту автор этих строк.
– Ты можешь пробежаться только по Новодевичьему. Все давно уже там…
Тогда, в августе 2023 года, фраза прозвучала остроумно, шутливо и была выдана фактически «на автомате», чего обычно и ждали от Ширвиндта. Но в ней, несомненно, было много грусти…
От альбома отказывался:
– Общие слова, дифирамбы, пожелания долгих лет… Как в анекдоте: 90-летнему старику суд вынес 20-летний приговор. В последнем слове он сказал: «Граждане судьи, спасибо за доверие!»
И все же день спустя Александр Анатольевич сам перезвонил:
– Ты приступил к некрологу?
– Я говорил про альбом, в котором мы соберем очерки ваших друзей, фотографии репетиций…
Ширвиндт не дослушал:
– Один черт, это то же самое…
Но все-таки наш замысел он в конечном итоге одобрил, помог составить список дорогих и близких ему людей:
– Только когда будешь звонить, проси, чтобы никаких дифирамбов и тостов за здравие. Наш жанр – «обоср#ть напоследок».
Так мы и объясняли многочисленным друзьям и коллегам Александра Анатольевича: мол, не надо дифирамбов, юбиляр дал конкретное указание.
В ответ реакция всегда была однозначной – собеседник (любого уровня, ранга и звания) тут же расплывался в улыбке и… вспоминал яркие истории, смешные случаи и, конечно, остроумные, саркастичные, ироничные фразы Александра Анатольевича, сказанные по тому или иному поводу.
За ним записывали, его цитировали, эти фразы передавались из уст в уста, переходили порой в анекдот. Но все же выполнить одну-единственную просьбу актера ни у кого из героев альбома так и не получилось.
Кто бы не говорил об Александре Анатольевиче – получалось остроумно, добродушно, живо и смешно. Прием, как правило, это был пересказ остроумия самого Ширвиндта.
Леонид Ярмольник сослался на такую формулу:
– Мне Александр Анатольевич всегда говорил: если хочешь, чтобы на сцене было смешно – ничего специально для этого не делай. А если хочешь, чтобы было очень смешно – не делай вообще ничего.
Впрочем, это было подвластно только самому Ширвиндту.
О его таланте вызывать у множества людей состояние гомерического смеха, можно говорить бесконечно.
Но был и другой Ширвиндт – актер спектаклей Анатолия Эфроса, педагог Щукинского театрального училища, один из лучших в России режиссеров, умеющий ставить водевили, и, конечно, писатель.
Писательский дар признавал в себе и сам Александр Анатольевич. В книге «Отрывки из обрывков» он написал:
– Вика Токарева (с моей точки зрения, уникальный литератор) позвонила мне, что она делает раз в 27 лет, и произнесла в трубку, как будто мы с ней только вчера расстались: «Шура, привет, это Токарева. Я тут книжку твою прочитала. Что я могу тебе сказать? Ты проср#л свою жизнь. Чем только ты ни занимался, а надо было – писать», – и повесила трубку.
* * *
В память об Александре Анатольевиче мы обязательно выпустим альбом, который столь тщательно готовился к юбилею актера. А пока дадим несколько цитат, которые, по грустной иронии судьбы, писались к юбилею, а вошли в некролог…
Анатолий Смелянский
Писать про Александра Ширвиндта сложно. В сущности, он не оставил нам места для портретирования. Проживая долгую жизнь, успел все рассказать сам: какой он заядлый рыбак, педагог и деятель театра. Признался, что половые и национальные признаки с годами как-то рассосались. Догадался, что после 75-ти ничего не надо менять. В конце концов придумал своей мемуарной книге шокирующее название «Опережая некролог». Фраза стала сразу же всероссийским мемом.
Своими подземными корнями он связан, конечно, с когортой людей, близких ему по вольному духу и дарованию. В его бархатном голосе отзвуки текстов Жванецкого, Гриши Горина, Марка Захарова. В его извечной маске шармера, в его печально-выразительных глазах, в его виртуозном многолетнем дуэте с Михаилом Державиным открылась скрытая душа комедианта.
В глухоте застоя Гриша Горин написал финальный монолог своему барону Мюнхгаузену: «Я понял, в чём ваша беда. Вы слишком серьёзны. Умное лицо еще не признак ума, господа. Все глупости на земле делаются именно с этим выражением лица... Улыбайтесь, господа... Улыбайтесь...»
Сам Александр Анатольевич практически не улыбался. С покерным лицом завзятого картежника бесстрастно произносил ослепительные вещи. Сам не улыбался, но заставлял любого человека, говорящего по-русски, рассмеяться и даже поумнеть.
С этим печально-снисходительным лицом он всматривался в вечность. Готов обсуждать детали. Некролога он не испортил.
Семен Альтов
Закономерность – не что иное, как цепочка случайностей.
Наше знакомство состоялось в безвременно ушедшем от нас прошлом веке. Ленинград. Гостинца «Европа». Номер «люкс». Уже знаменитый Ширвиндт в халате и с трубкой. Я начинающий автор с текстами в папочке.
Мне было предложено выпить и сочинить для театра комедию.
После окрыляющего выпивания с Ширвиндтом, любой тут же кинулся бы писать пьесу!
Два года сизифового труда. Переписка, украшенная ироничной правкой куратора.
В отличие от рассказа пьеса позволяет вместить в себя весь жизненный опыт автора. А поскольку сорок лет назад опыт у меня еще был, рукопись становилась все толще и толще.
Сжечь пьесу по примеру Гоголя мне не хватило таланта. Хотя ею можно было топить целую зиму.
Шуре не удалось сделать из меня драматурга, что я никогда не забуду и сохраню чувство благодарности к нему на всю жизнь…
Иногда встречаются люди с матерным выражением лица. Даже если они рядом стоят и молчат, воспитанные дамы краснеют.
В то же время нецензурная лексика юбиляра никого не оскорбляет. Как приправа на кухне шеф-повара, она лишь подчеркивает аромат и вкус фразы…
Если всех, кому повезло быть с Шурой рядом, поставить одного на другого, высоченная пирамида от хохота рухнет.
И ни одного пострадавшего. Наоборот, все были счастливы…
В памяти две гениальные байки от юбиляра.
У Ширвиндтов умирает любимая собачка. Знакомый врач ветеринар осмотрел животное и говорит: «Послушайте, что вы хотите? В переводе на человечий, эта собачка ваша ровесница! Ей осталось дня два!..»
Похороны Спартака Мишулина. С трудом нашли на кладбище не занятый покойниками кусочек земли. Опускают гроб в землю. Все стоят, понурив головы. На плече у Шуры голова директрисы кладбища. Она всхлипывает и шепчет на ухо: «Шура, просто не знаю, куда мне тебя класть!..»
Уникальность бог раздает людям скупо и понемногу. Но чтобы столько отпустить в одни руки!.. Не иначе у Шуры есть связи там.
Михаил Швыдкой
(Написано 1 марта 2024 г.)
ГЛУБОКОУВАЖАЕМЫЙ АЛЕКСАНДР АНАТОЛЬЕВИЧ,
ДОРОГОЙ ШУРА!
Заглянув в Википедию, обнаружил, что ты – помимо всех прочих своих талантов – еще и писатель-мемуарист. А поскольку соревноваться с тобой, чем бы ты ни занимался, бессмысленно и пошло, то оставим мои сомнительные воспоминания о минувшем за пределами этого поздравительного текста. Тем более такие, которыми всегда интересуются издатели и ведущие телевизионных программ. Рассказывать интересные истории нашего общения бессмысленно уже потому, что ты расскажешь и напишешь значительно лучше. Да и кому интересно то, что мы не входили с тобой голыми ни в одну из ленинградских (петербургских) или московских квартир, не обгоняли сообща путешествующих поездом на самолетах, не добивались невероятных успехов на совместной рыбной ловле, прежде всего потому, что у меня нет никакого терпения, и при виде удилищ и червяков в банке, сразу хочется выпить.
Кому нужны мои детские и юношеские сопливые воспоминания о твоих ролях в Театре имени Ленинского комсомола, когда при твоем появлении на подмостках будто бы добавлялось света, поскольку ты был ослепительно красив даже в ролях незначительных и заведомо отрицательных. Таких красивых фашистов советская сцена еще не знала! Твоя красота затмевала твой талант! А может быть в ту пору она и была твоим талантом! Но когда Анатолий Васильевич Эфрос вместе с Эдвардом Станиславовичем Радзинским решили дать наш советский – русский – ответ Федерико Феллини и посрамить его «8 1/2», то автобиографическим метаниям великого итальянца противопоставили именно твою нераскрытую до роли кинорежиссера Федора Федоровича Нечаева творческую рефлексию, художнический жар, человеческую глубину, которые не снились Марчелло Мастроянни. И стало ясно, что не красотой одной жив человек! А еще многочисленными талантами – от профессионального мастерства до умения так выпить первую рюмку водки в застолье, что после этого окружающим открываются неведомые горизонты!
Ты получил поистине королевский карт-бланш, и никто кроме тебя так не играл Людовика ХIV в «Кабале святош» Булгакова, одном из лучших спектаклей Анатолия Эфроса. Эта роль во многом определила твою судьбу. Твою победительность! Ты понял, что быть королем лучше, чем почти бессловесным герцогом – даже в «Ромео и Джульетте». Поэтому ты ненадолго задержался Театре на Малой Бронной, – и в 1970 году вспорхнул на сцену Театра сатиры в «Женитьбе Фигаро»! Ты играл графа как короля! И я до сих пор не понимаю, почему так ломалась Сюзанна, не желая отдать тебе свою девичью невинность! Ведь об этом мечтали девушки и дамы всех возрастов как в СССР, так и в современной России!
Тебе всегда везло с друзьями и партнерами по сцене и экрану, от Андрея Миронова и Михаила Державина, до Татьяны Пельтцер и Веры Васильевой, от Григория Горина и Марка Захарова до Зиновия Гердта и Эльдара Рязанова… Список надо оборвать, чтобы он не превратился в поминальник.
Господи, зачем все это пишу? Зачем пересказываю тебе твою же судьбу, которую ты знаешь лучше других. Но таков удел критика. Не рассказывать же читающей публике какого приготовления лук ты любишь, а какого терпеть не можешь! А кильку в томате предпочитаешь черной икре! Хотя по нынешним временам для бескрайнего телезрителя это не менее интересно, чем все остальное! Представляю, как ты сейчас смеешься надо мной, – и слава Богу, мне не доводится слышать твоих язвительных реплик по поводу всей этой моей пачкотни.
Руководить почти четверть века одним и тем же театром и сохранить веру в человечество – тяжелый труд, но он дался тебе по видимости легко, – да и кто кроме тебя после ухода Валентина Плучека смог бы справиться с этой задачей! Это не преувеличение, а констатация факта! Пожалуйста, не делай вид, что тебе неприятен этот комплимент, над которым я ломал голову значительно дольше, чем над всеми остальными.
В этом месте надо вспомнить Наталию Николаевну, Таточку, без которой твоя жизнь была бы бессмысленна, твоего сына Мишу и его потомков, в чьих именах ты путаешься так же, как и я!
О готовящемся издании Александр Анатольевич знал, хотя поначалу отнесся к идее с сарказмом.
– Я хотел бы пробежаться с диктофоном по дорогим для вас людям, друзьям, коллегам. Составить такой «ироничный калейдоскоп», – предложил Александру Ширвиндту автор этих строк.
– Ты можешь пробежаться только по Новодевичьему. Все давно уже там…
Тогда, в августе 2023 года, фраза прозвучала остроумно, шутливо и была выдана фактически «на автомате», чего обычно и ждали от Ширвиндта. Но в ней, несомненно, было много грусти…
От альбома отказывался:
– Общие слова, дифирамбы, пожелания долгих лет… Как в анекдоте: 90-летнему старику суд вынес 20-летний приговор. В последнем слове он сказал: «Граждане судьи, спасибо за доверие!»
И все же день спустя Александр Анатольевич сам перезвонил:
– Ты приступил к некрологу?
– Я говорил про альбом, в котором мы соберем очерки ваших друзей, фотографии репетиций…
Ширвиндт не дослушал:
– Один черт, это то же самое…
Но все-таки наш замысел он в конечном итоге одобрил, помог составить список дорогих и близких ему людей:
– Только когда будешь звонить, проси, чтобы никаких дифирамбов и тостов за здравие. Наш жанр – «обоср#ть напоследок».
Так мы и объясняли многочисленным друзьям и коллегам Александра Анатольевича: мол, не надо дифирамбов, юбиляр дал конкретное указание.
В ответ реакция всегда была однозначной – собеседник (любого уровня, ранга и звания) тут же расплывался в улыбке и… вспоминал яркие истории, смешные случаи и, конечно, остроумные, саркастичные, ироничные фразы Александра Анатольевича, сказанные по тому или иному поводу.
За ним записывали, его цитировали, эти фразы передавались из уст в уста, переходили порой в анекдот. Но все же выполнить одну-единственную просьбу актера ни у кого из героев альбома так и не получилось.
Кто бы не говорил об Александре Анатольевиче – получалось остроумно, добродушно, живо и смешно. Прием, как правило, это был пересказ остроумия самого Ширвиндта.
Леонид Ярмольник сослался на такую формулу:
– Мне Александр Анатольевич всегда говорил: если хочешь, чтобы на сцене было смешно – ничего специально для этого не делай. А если хочешь, чтобы было очень смешно – не делай вообще ничего.
Впрочем, это было подвластно только самому Ширвиндту.
О его таланте вызывать у множества людей состояние гомерического смеха, можно говорить бесконечно.
Но был и другой Ширвиндт – актер спектаклей Анатолия Эфроса, педагог Щукинского театрального училища, один из лучших в России режиссеров, умеющий ставить водевили, и, конечно, писатель.
Писательский дар признавал в себе и сам Александр Анатольевич. В книге «Отрывки из обрывков» он написал:
– Вика Токарева (с моей точки зрения, уникальный литератор) позвонила мне, что она делает раз в 27 лет, и произнесла в трубку, как будто мы с ней только вчера расстались: «Шура, привет, это Токарева. Я тут книжку твою прочитала. Что я могу тебе сказать? Ты проср#л свою жизнь. Чем только ты ни занимался, а надо было – писать», – и повесила трубку.
* * *
В память об Александре Анатольевиче мы обязательно выпустим альбом, который столь тщательно готовился к юбилею актера. А пока дадим несколько цитат, которые, по грустной иронии судьбы, писались к юбилею, а вошли в некролог…
Анатолий СмелянскийПисать про Александра Ширвиндта сложно. В сущности, он не оставил нам места для портретирования. Проживая долгую жизнь, успел все рассказать сам: какой он заядлый рыбак, педагог и деятель театра. Признался, что половые и национальные признаки с годами как-то рассосались. Догадался, что после 75-ти ничего не надо менять. В конце концов придумал своей мемуарной книге шокирующее название «Опережая некролог». Фраза стала сразу же всероссийским мемом.
Своими подземными корнями он связан, конечно, с когортой людей, близких ему по вольному духу и дарованию. В его бархатном голосе отзвуки текстов Жванецкого, Гриши Горина, Марка Захарова. В его извечной маске шармера, в его печально-выразительных глазах, в его виртуозном многолетнем дуэте с Михаилом Державиным открылась скрытая душа комедианта.
В глухоте застоя Гриша Горин написал финальный монолог своему барону Мюнхгаузену: «Я понял, в чём ваша беда. Вы слишком серьёзны. Умное лицо еще не признак ума, господа. Все глупости на земле делаются именно с этим выражением лица... Улыбайтесь, господа... Улыбайтесь...»
Сам Александр Анатольевич практически не улыбался. С покерным лицом завзятого картежника бесстрастно произносил ослепительные вещи. Сам не улыбался, но заставлял любого человека, говорящего по-русски, рассмеяться и даже поумнеть.
С этим печально-снисходительным лицом он всматривался в вечность. Готов обсуждать детали. Некролога он не испортил.
Семен Альтов
Закономерность – не что иное, как цепочка случайностей.
Наше знакомство состоялось в безвременно ушедшем от нас прошлом веке. Ленинград. Гостинца «Европа». Номер «люкс». Уже знаменитый Ширвиндт в халате и с трубкой. Я начинающий автор с текстами в папочке.
Мне было предложено выпить и сочинить для театра комедию.
После окрыляющего выпивания с Ширвиндтом, любой тут же кинулся бы писать пьесу!
Два года сизифового труда. Переписка, украшенная ироничной правкой куратора.
В отличие от рассказа пьеса позволяет вместить в себя весь жизненный опыт автора. А поскольку сорок лет назад опыт у меня еще был, рукопись становилась все толще и толще.
Сжечь пьесу по примеру Гоголя мне не хватило таланта. Хотя ею можно было топить целую зиму.
Шуре не удалось сделать из меня драматурга, что я никогда не забуду и сохраню чувство благодарности к нему на всю жизнь…
Иногда встречаются люди с матерным выражением лица. Даже если они рядом стоят и молчат, воспитанные дамы краснеют.
В то же время нецензурная лексика юбиляра никого не оскорбляет. Как приправа на кухне шеф-повара, она лишь подчеркивает аромат и вкус фразы…
Если всех, кому повезло быть с Шурой рядом, поставить одного на другого, высоченная пирамида от хохота рухнет.
И ни одного пострадавшего. Наоборот, все были счастливы…
В памяти две гениальные байки от юбиляра.
У Ширвиндтов умирает любимая собачка. Знакомый врач ветеринар осмотрел животное и говорит: «Послушайте, что вы хотите? В переводе на человечий, эта собачка ваша ровесница! Ей осталось дня два!..»
Похороны Спартака Мишулина. С трудом нашли на кладбище не занятый покойниками кусочек земли. Опускают гроб в землю. Все стоят, понурив головы. На плече у Шуры голова директрисы кладбища. Она всхлипывает и шепчет на ухо: «Шура, просто не знаю, куда мне тебя класть!..»
Уникальность бог раздает людям скупо и понемногу. Но чтобы столько отпустить в одни руки!.. Не иначе у Шуры есть связи там.
Михаил Швыдкой
(Написано 1 марта 2024 г.)
ГЛУБОКОУВАЖАЕМЫЙ АЛЕКСАНДР АНАТОЛЬЕВИЧ,
ДОРОГОЙ ШУРА!
Заглянув в Википедию, обнаружил, что ты – помимо всех прочих своих талантов – еще и писатель-мемуарист. А поскольку соревноваться с тобой, чем бы ты ни занимался, бессмысленно и пошло, то оставим мои сомнительные воспоминания о минувшем за пределами этого поздравительного текста. Тем более такие, которыми всегда интересуются издатели и ведущие телевизионных программ. Рассказывать интересные истории нашего общения бессмысленно уже потому, что ты расскажешь и напишешь значительно лучше. Да и кому интересно то, что мы не входили с тобой голыми ни в одну из ленинградских (петербургских) или московских квартир, не обгоняли сообща путешествующих поездом на самолетах, не добивались невероятных успехов на совместной рыбной ловле, прежде всего потому, что у меня нет никакого терпения, и при виде удилищ и червяков в банке, сразу хочется выпить.
Кому нужны мои детские и юношеские сопливые воспоминания о твоих ролях в Театре имени Ленинского комсомола, когда при твоем появлении на подмостках будто бы добавлялось света, поскольку ты был ослепительно красив даже в ролях незначительных и заведомо отрицательных. Таких красивых фашистов советская сцена еще не знала! Твоя красота затмевала твой талант! А может быть в ту пору она и была твоим талантом! Но когда Анатолий Васильевич Эфрос вместе с Эдвардом Станиславовичем Радзинским решили дать наш советский – русский – ответ Федерико Феллини и посрамить его «8 1/2», то автобиографическим метаниям великого итальянца противопоставили именно твою нераскрытую до роли кинорежиссера Федора Федоровича Нечаева творческую рефлексию, художнический жар, человеческую глубину, которые не снились Марчелло Мастроянни. И стало ясно, что не красотой одной жив человек! А еще многочисленными талантами – от профессионального мастерства до умения так выпить первую рюмку водки в застолье, что после этого окружающим открываются неведомые горизонты!
Ты получил поистине королевский карт-бланш, и никто кроме тебя так не играл Людовика ХIV в «Кабале святош» Булгакова, одном из лучших спектаклей Анатолия Эфроса. Эта роль во многом определила твою судьбу. Твою победительность! Ты понял, что быть королем лучше, чем почти бессловесным герцогом – даже в «Ромео и Джульетте». Поэтому ты ненадолго задержался Театре на Малой Бронной, – и в 1970 году вспорхнул на сцену Театра сатиры в «Женитьбе Фигаро»! Ты играл графа как короля! И я до сих пор не понимаю, почему так ломалась Сюзанна, не желая отдать тебе свою девичью невинность! Ведь об этом мечтали девушки и дамы всех возрастов как в СССР, так и в современной России!
Тебе всегда везло с друзьями и партнерами по сцене и экрану, от Андрея Миронова и Михаила Державина, до Татьяны Пельтцер и Веры Васильевой, от Григория Горина и Марка Захарова до Зиновия Гердта и Эльдара Рязанова… Список надо оборвать, чтобы он не превратился в поминальник.
Господи, зачем все это пишу? Зачем пересказываю тебе твою же судьбу, которую ты знаешь лучше других. Но таков удел критика. Не рассказывать же читающей публике какого приготовления лук ты любишь, а какого терпеть не можешь! А кильку в томате предпочитаешь черной икре! Хотя по нынешним временам для бескрайнего телезрителя это не менее интересно, чем все остальное! Представляю, как ты сейчас смеешься надо мной, – и слава Богу, мне не доводится слышать твоих язвительных реплик по поводу всей этой моей пачкотни.
Руководить почти четверть века одним и тем же театром и сохранить веру в человечество – тяжелый труд, но он дался тебе по видимости легко, – да и кто кроме тебя после ухода Валентина Плучека смог бы справиться с этой задачей! Это не преувеличение, а констатация факта! Пожалуйста, не делай вид, что тебе неприятен этот комплимент, над которым я ломал голову значительно дольше, чем над всеми остальными.
В этом месте надо вспомнить Наталию Николаевну, Таточку, без которой твоя жизнь была бы бессмысленна, твоего сына Мишу и его потомков, в чьих именах ты путаешься так же, как и я!
