Лаборатория «Варвары», с которой режиссёр и педагог Анатолий Васильев работает с 2016 года, представила зрителю свой свежий, – а сказать иначе о феномене непостановочной, постоянно изменяющейся формы нельзя – взгляд, или даже свежее переживание горьковской пьесы.
Сложная, абсолютно не похожая на любую другую, техника васильевского этюда – это то, что бесспорно ломает стереотипное восприятие театра аудиторией, вскормленной клиповым голливудским молоком. Причём ломает с первых секунд действия (если таковое вообще можно назвать «действием»).
«Для работы в технике этюда мы остановились на пьесе не самой лучшей у писателя. Но в этом и весь секрет – секрет той актёрской работы, которая должна строиться на материале авторского текста. Надо сказать, что для такой работы я больше всего люблю текст в жанре сцены. Русские авторы писали пьесы и обозначали жанр – сцена. Такая эскизная запись взаимоотношений, действия и интриги даёт много воздуха и возможность расположиться непостановочно внутри материала. Я давно выбираю такой путь. Интуитивно и рассудочно. Я понимаю, почему я выбираю такой путь, а не какой-нибудь другой. Итак, это пьеса «Чудаки» в жанре сцены. Сама техника, в которой мы это делаем, называется техникой этюда. Это свободная техника импровизации на поле драматического текста. Техника эта не мною предложена. Предложена давно, ещё в середине 1930-х годов Станиславским, а мной взята у Марии Кнебель, у которой я учился. Я специально называю имя этого человека, потому что хочу, чтобы это осталось в вашей памяти», – с такой речи Анатолий Александрович начал второй этюдный вечер в Электротеатре. Далее – затяжное молчание, повисшая в воздухе на несколько минут тишина. В головах зрителей, вероятно, возникали параллели с актами «минут молчания» или чем-то схожим, и это вводило в ступор, создавало ощущение неловкости, а потому – работало.
Безусловно, работало и всё остальное: импровизационный характер НЕпостановки, её незавершенность, отсутствие временных рамок и строгого регламента позволили зрителю познакомиться с изнанкой театрального процесса, сделали каждого непосредственным участником театра прямого действия, театра здесь и сейчас.
«Я разработал эту систему достаточно давно и с тех пор предлагаю актёрам играть этюд публично, что на самом деле – неправильно. Техника этюда не предполагает публичности. Но попробуем. Надо рисковать. Для чего-то это делается? Меня уже давно не устраивает то положение, в котором находится современный театр, как театр постановочный. Я активно против. Я активно предлагаю ничто тому, что чем-то является. Я активно предлагаю ничто, но подлинное ничто в видимости чего-то. Простите, но это так», – поясняет Анатолий Александрович.
Основная цель данного проекта заявлена как «изучение современного человека в традициях русского психологического театра». Нужно сказать, что в данной формулировке скрыто двойное начало: изучение это направлено как на актёра, так и на зрителя. Они – и объект, и субъект. И в этой связи опыт словно выходит за границы опыта и становится полноценным экспериментом, ведь от первого его отличает не только факт преследования некой цели, но и постоянное répète. Актёры могут повторять сцены, примерять на себя одну и ту же роль, но, импровизируя текст, должны оставаться в пределах написанного автором. Где эта форма начинается, а где заканчивается, знать нельзя, но подлинно известно, что в театре Васильева один акт от другого может отделить внезапное предложение «пойти потосковать», даже если антракт не был заявлен. Да и сам Горький пишет: «Тоска? Это наша историческая подруга». А значит, в действительности, всё работает.
Сложная, абсолютно не похожая на любую другую, техника васильевского этюда – это то, что бесспорно ломает стереотипное восприятие театра аудиторией, вскормленной клиповым голливудским молоком. Причём ломает с первых секунд действия (если таковое вообще можно назвать «действием»).«Для работы в технике этюда мы остановились на пьесе не самой лучшей у писателя. Но в этом и весь секрет – секрет той актёрской работы, которая должна строиться на материале авторского текста. Надо сказать, что для такой работы я больше всего люблю текст в жанре сцены. Русские авторы писали пьесы и обозначали жанр – сцена. Такая эскизная запись взаимоотношений, действия и интриги даёт много воздуха и возможность расположиться непостановочно внутри материала. Я давно выбираю такой путь. Интуитивно и рассудочно. Я понимаю, почему я выбираю такой путь, а не какой-нибудь другой. Итак, это пьеса «Чудаки» в жанре сцены. Сама техника, в которой мы это делаем, называется техникой этюда. Это свободная техника импровизации на поле драматического текста. Техника эта не мною предложена. Предложена давно, ещё в середине 1930-х годов Станиславским, а мной взята у Марии Кнебель, у которой я учился. Я специально называю имя этого человека, потому что хочу, чтобы это осталось в вашей памяти», – с такой речи Анатолий Александрович начал второй этюдный вечер в Электротеатре. Далее – затяжное молчание, повисшая в воздухе на несколько минут тишина. В головах зрителей, вероятно, возникали параллели с актами «минут молчания» или чем-то схожим, и это вводило в ступор, создавало ощущение неловкости, а потому – работало.
Безусловно, работало и всё остальное: импровизационный характер НЕпостановки, её незавершенность, отсутствие временных рамок и строгого регламента позволили зрителю познакомиться с изнанкой театрального процесса, сделали каждого непосредственным участником театра прямого действия, театра здесь и сейчас.
«Я разработал эту систему достаточно давно и с тех пор предлагаю актёрам играть этюд публично, что на самом деле – неправильно. Техника этюда не предполагает публичности. Но попробуем. Надо рисковать. Для чего-то это делается? Меня уже давно не устраивает то положение, в котором находится современный театр, как театр постановочный. Я активно против. Я активно предлагаю ничто тому, что чем-то является. Я активно предлагаю ничто, но подлинное ничто в видимости чего-то. Простите, но это так», – поясняет Анатолий Александрович.
Основная цель данного проекта заявлена как «изучение современного человека в традициях русского психологического театра». Нужно сказать, что в данной формулировке скрыто двойное начало: изучение это направлено как на актёра, так и на зрителя. Они – и объект, и субъект. И в этой связи опыт словно выходит за границы опыта и становится полноценным экспериментом, ведь от первого его отличает не только факт преследования некой цели, но и постоянное répète. Актёры могут повторять сцены, примерять на себя одну и ту же роль, но, импровизируя текст, должны оставаться в пределах написанного автором. Где эта форма начинается, а где заканчивается, знать нельзя, но подлинно известно, что в театре Васильева один акт от другого может отделить внезапное предложение «пойти потосковать», даже если антракт не был заявлен. Да и сам Горький пишет: «Тоска? Это наша историческая подруга». А значит, в действительности, всё работает.
