За десять лет в петербургском театре «Мастерская» Григория Козлова сложился свой стиль. Почти весь репертуар наполнен многочасовыми постановками со сложными декорациями, иммерсивностью, экспериментами, запоминающимся музыкальным оформлением, но, пожалуй, главное, что делает театр неповторимым – это режиссёрский состав. Премьера «Мой бедный Марат» по пьесе Алексея Арбузова открывает новую главу в жизни «Мастерской» – до этого здесь нечасто обращались к чистому театральному психологизму.
Для режиссёра Александра Баргмана эта работа в «Мастерской» – не первая: в 2019-м он поставил с артистами Григория Козлова «Сирано де Бержерака». Теперь же на почти четыре часа превращает театр в военный мемориал, сотрудники которого приглашают вспомнить о катастрофе 1941-1945 гг. спектаклем и выставкой. За программкой оперы «Кармен» 1942-го, в которой ведущую партию исполняла Надежда Вельтер, за письмом девочки о новогодних подарках, написанном в 1945-м, за блокадным плюшевым мишкой зияет незаживающая рана скорби и памяти о тех, кто погиб «из того расчёта, чтобы мы остались в живых». Сами создатели постановки говорят, что посвящают её своим родным, которые погибли во время Великой Отечественной войны.
К сценической интерпретации жизни арбузовской троицы обращались почти одновременно Анатолий Эфрос, Леонид Хейфец и Игорь Владимиров. Уже спустя несколько лет после премьеры Эфрос признавался, что счастливый финал постановки показался ему слишком внезапным и мелодраматичным, «натуральным», вместо этого следовало, наоборот, оторваться от стилистики второго акта и перевести внимание на изменение стилистики в неведомый план, передать ощущение мечты, момента сказки». Хейфец стремился передать образ Лики как тёплой, «будничной» женщины, олицетворяющей собой домашний очаг, уют и гармонию. А в Лике Игоря Владимирова в исполнении Алисы Фрейндлих проступала детскость, которая к третьему акту растворялась в рутине, она перерастала Марата и Леонидика.
Возвращаясь к сегодняшнему дню. Благодаря актёрскому составу спектакль Александра Баргмана можно назвать перевёртышем. Здесь взрослые артисты играют подростков, но диссонанса не возникает, ведь герои арбузовской пьесы ментально – совсем не дети. Военные годы, выворачивающие наизнанку привычную жизнь, укрепились в судьбах троих: Марата (Евгений Шумейко), Лики (Олеся Казанцева) и Леонидика (Сергей Агафонов). Артисты, с которыми Баргман уже работал ранее, сыграли семью. Союз.
Действие разворачивается на фоне окон, заклеенных газетной бумагой, для минимальной защиты от бомбардировок во времена блокады, и простой советской мебели. Разделить сценическое пространство взглядом на три комнаты позволяют решения художника-сценографа Георгия Пашина. С каждым актом интерьер комнат меняется, но присутствует стилизация под ретро: узорчатый диван, абажур с кисточками, кровати, заправленные однотонным покрывалом, патефон... Прежними остаются лишь стены стеклянного куба, подобия квартиры. И, конечно, неизменным местом главных событий, как у всех советских людей, становится кухня.
Кто зайдёт в пространство стеклянной квартиры для зрителя – не загадка. Жизнь троих обнажена, оттого кажется прозрачной, как то самое стекло в кубе. Правдоподобность действия достигается и благодаря свету (художник по свету Андрей Лебедь). Тёплый, цвета растопленного масла, свет скользит по лицам героев так, что, кажется, они находятся под освещением домашней люстры, а не под прожекторами на сцене. Лишь во время музыкальных вставок свет сменяется на концертный, резкий. Из полумрака каждый из трех героев выходит на первый план вместе со своим откровением, данным через музыку. Её громкость постепенно нарастает, микрофонная стойка отставляется из-за прилива чувств. Серьёзность тона композиции Вертинского «Я сегодня смеюсь над собой» растворяется. Леонидик «срывает» маску поэта. Контрапунктом к «Синей рапсодии» Петра Лещенко «Счастье я потерял навеки с нею, больше её не встречу никогда» становится непринуждённая песня Александра Городницкого «Жена французского посла». Леонидик танцует вдоль сцены, поёт размашисто, но оттенка пошлости и безвкусности в таком «концерте» нет. Музыкальный «скачок» от щемящей грусти в игривость совершает именно Леонидик, на голове которого красуется чёрная фетровая шляпа – так режиссёр передаёт способность героя пережить мнимую любовь и «настроить волну» на позитив.
Жанр чуть наивной пьесы – «диалоги в трёх временах». Зрители становятся свидетелями прошлого (с чего всё начиналось), настоящего (как могло быть) и будущего (как быть должно). В постановке есть атмосфера «вневременности», будущее героев представляется «будущим продолженным», с открытым финалом. Создатели спектакля выясняют, что же помогает человеку выжить, когда шанс открыть глаза на следующий день предельно мал? Когда посылка с тушёнкой и кусочек сахара во рту – высшее блаженство? Столкнувшись с жестокими, нещадно рвущими по швам привычную ткань жизни событиями ленинградской блокады, Марат, Лика и Леонидик не потеряли то, что приобретается не всеми, – чувствительность. Герои взрослеют. Но их душа не покрывается панцирем жестокости, бесконечных роптаний на жизнь. Это и рождает союз, в уставе которого первый закон – любовь к ближнему.
Все события разворачиваются по воле женщины – Лики. В героине Олеси Казанцевой переплетается детская соблазнительность набоковской Лолиты с женской зрелостью, упорством и независимостью. Лика у Баргмана – девочка шестнадцати лет, в белом платье с воротничком, с наивным, открытым взглядом, чуть приоткрытым ртом, к которому периодически тянется указательный палец – в ней на глазах у зрителей происходит тот трепетный процесс внутренних метаморфоз, когда девочка превращается в девушку, а позже – и в женщину. Ещё в совсем юном возрасте она задумывается о других – этот шаг к внутреннему перевороту достигается благодаря упрёкам Марата: «Надо приносить людям пользу целый день, без устали, поняла?..» Эти слова стали лейтмотивом всего её жизненного пути, и в 30, и в 40. И хочется высказать предположение, что спасение режиссёр видит в гуманизме, в стремлении помочь человеку.
В главном герое Александр Баргман «высекает» свежие черты – этот Марат приобретает нервозность, вспыльчивость. В чёрном кожаном плаще он прямо врывается квартиру Лики, изголодавшийся по нежности и заботе. Намеренно насмешливо при разговоре о «стишатах» Леонидика замечает, что «народ о любви обожает». Он тот самый Медведь из шварцовской сказки «Обыкновенное чудо», который отказался, потому что любил. И причина его несчастья и «бедности» – желание вернуть прошлое, вместо того чтобы начинать строить своё настоящее. Марат в спектакле Баргмана – это собирательный образ людей, переживших войну, но инстинктивно не позволяющих себе комфорта – и новизны.
Финальный акт наполнен ощущением чуда. Под Новый год Марат навсегда возвращается к Лике, и она, конечно, его принимает. Принимает не любимого мужчину, а родного человека, как и Леонидика. И происходит воссоединение не Марата и Лики, а всей троицы – их дружеская связь не рвется. Так наивно написано у Александра Арбузова, и так же поставлен спектакль. Но удивительно – такому обороту событий веришь. Веришь, что все так же они будут вместе, как и в ту страшную весну, но охваченные уже не военной стихией, а спокойствием за завтрашний день.
Для режиссёра Александра Баргмана эта работа в «Мастерской» – не первая: в 2019-м он поставил с артистами Григория Козлова «Сирано де Бержерака». Теперь же на почти четыре часа превращает театр в военный мемориал, сотрудники которого приглашают вспомнить о катастрофе 1941-1945 гг. спектаклем и выставкой. За программкой оперы «Кармен» 1942-го, в которой ведущую партию исполняла Надежда Вельтер, за письмом девочки о новогодних подарках, написанном в 1945-м, за блокадным плюшевым мишкой зияет незаживающая рана скорби и памяти о тех, кто погиб «из того расчёта, чтобы мы остались в живых». Сами создатели постановки говорят, что посвящают её своим родным, которые погибли во время Великой Отечественной войны.
К сценической интерпретации жизни арбузовской троицы обращались почти одновременно Анатолий Эфрос, Леонид Хейфец и Игорь Владимиров. Уже спустя несколько лет после премьеры Эфрос признавался, что счастливый финал постановки показался ему слишком внезапным и мелодраматичным, «натуральным», вместо этого следовало, наоборот, оторваться от стилистики второго акта и перевести внимание на изменение стилистики в неведомый план, передать ощущение мечты, момента сказки». Хейфец стремился передать образ Лики как тёплой, «будничной» женщины, олицетворяющей собой домашний очаг, уют и гармонию. А в Лике Игоря Владимирова в исполнении Алисы Фрейндлих проступала детскость, которая к третьему акту растворялась в рутине, она перерастала Марата и Леонидика.
Возвращаясь к сегодняшнему дню. Благодаря актёрскому составу спектакль Александра Баргмана можно назвать перевёртышем. Здесь взрослые артисты играют подростков, но диссонанса не возникает, ведь герои арбузовской пьесы ментально – совсем не дети. Военные годы, выворачивающие наизнанку привычную жизнь, укрепились в судьбах троих: Марата (Евгений Шумейко), Лики (Олеся Казанцева) и Леонидика (Сергей Агафонов). Артисты, с которыми Баргман уже работал ранее, сыграли семью. Союз.Действие разворачивается на фоне окон, заклеенных газетной бумагой, для минимальной защиты от бомбардировок во времена блокады, и простой советской мебели. Разделить сценическое пространство взглядом на три комнаты позволяют решения художника-сценографа Георгия Пашина. С каждым актом интерьер комнат меняется, но присутствует стилизация под ретро: узорчатый диван, абажур с кисточками, кровати, заправленные однотонным покрывалом, патефон... Прежними остаются лишь стены стеклянного куба, подобия квартиры. И, конечно, неизменным местом главных событий, как у всех советских людей, становится кухня.
Кто зайдёт в пространство стеклянной квартиры для зрителя – не загадка. Жизнь троих обнажена, оттого кажется прозрачной, как то самое стекло в кубе. Правдоподобность действия достигается и благодаря свету (художник по свету Андрей Лебедь). Тёплый, цвета растопленного масла, свет скользит по лицам героев так, что, кажется, они находятся под освещением домашней люстры, а не под прожекторами на сцене. Лишь во время музыкальных вставок свет сменяется на концертный, резкий. Из полумрака каждый из трех героев выходит на первый план вместе со своим откровением, данным через музыку. Её громкость постепенно нарастает, микрофонная стойка отставляется из-за прилива чувств. Серьёзность тона композиции Вертинского «Я сегодня смеюсь над собой» растворяется. Леонидик «срывает» маску поэта. Контрапунктом к «Синей рапсодии» Петра Лещенко «Счастье я потерял навеки с нею, больше её не встречу никогда» становится непринуждённая песня Александра Городницкого «Жена французского посла». Леонидик танцует вдоль сцены, поёт размашисто, но оттенка пошлости и безвкусности в таком «концерте» нет. Музыкальный «скачок» от щемящей грусти в игривость совершает именно Леонидик, на голове которого красуется чёрная фетровая шляпа – так режиссёр передаёт способность героя пережить мнимую любовь и «настроить волну» на позитив. Жанр чуть наивной пьесы – «диалоги в трёх временах». Зрители становятся свидетелями прошлого (с чего всё начиналось), настоящего (как могло быть) и будущего (как быть должно). В постановке есть атмосфера «вневременности», будущее героев представляется «будущим продолженным», с открытым финалом. Создатели спектакля выясняют, что же помогает человеку выжить, когда шанс открыть глаза на следующий день предельно мал? Когда посылка с тушёнкой и кусочек сахара во рту – высшее блаженство? Столкнувшись с жестокими, нещадно рвущими по швам привычную ткань жизни событиями ленинградской блокады, Марат, Лика и Леонидик не потеряли то, что приобретается не всеми, – чувствительность. Герои взрослеют. Но их душа не покрывается панцирем жестокости, бесконечных роптаний на жизнь. Это и рождает союз, в уставе которого первый закон – любовь к ближнему. Все события разворачиваются по воле женщины – Лики. В героине Олеси Казанцевой переплетается детская соблазнительность набоковской Лолиты с женской зрелостью, упорством и независимостью. Лика у Баргмана – девочка шестнадцати лет, в белом платье с воротничком, с наивным, открытым взглядом, чуть приоткрытым ртом, к которому периодически тянется указательный палец – в ней на глазах у зрителей происходит тот трепетный процесс внутренних метаморфоз, когда девочка превращается в девушку, а позже – и в женщину. Ещё в совсем юном возрасте она задумывается о других – этот шаг к внутреннему перевороту достигается благодаря упрёкам Марата: «Надо приносить людям пользу целый день, без устали, поняла?..» Эти слова стали лейтмотивом всего её жизненного пути, и в 30, и в 40. И хочется высказать предположение, что спасение режиссёр видит в гуманизме, в стремлении помочь человеку. В главном герое Александр Баргман «высекает» свежие черты – этот Марат приобретает нервозность, вспыльчивость. В чёрном кожаном плаще он прямо врывается квартиру Лики, изголодавшийся по нежности и заботе. Намеренно насмешливо при разговоре о «стишатах» Леонидика замечает, что «народ о любви обожает». Он тот самый Медведь из шварцовской сказки «Обыкновенное чудо», который отказался, потому что любил. И причина его несчастья и «бедности» – желание вернуть прошлое, вместо того чтобы начинать строить своё настоящее. Марат в спектакле Баргмана – это собирательный образ людей, переживших войну, но инстинктивно не позволяющих себе комфорта – и новизны.Финальный акт наполнен ощущением чуда. Под Новый год Марат навсегда возвращается к Лике, и она, конечно, его принимает. Принимает не любимого мужчину, а родного человека, как и Леонидика. И происходит воссоединение не Марата и Лики, а всей троицы – их дружеская связь не рвется. Так наивно написано у Александра Арбузова, и так же поставлен спектакль. Но удивительно – такому обороту событий веришь. Веришь, что все так же они будут вместе, как и в ту страшную весну, но охваченные уже не военной стихией, а спокойствием за завтрашний день.
