– Ольга, расскажите, как проводятся экскурсии в пространстве МХТ им. Чехова?
– Сначала для нас самое сложное и важное – договориться с театром, потому что экскурсия может помешать творческому процессу. Нужно, чтобы в этот момент на сцене не шел какой-то сложный монтаж спектакля, чтобы не было репетиций, прогонов. Поэтому, только после определения даты совместно с театром мы приглашаем людей. Сейчас у нас составлен довольно большой маршрут по закулисью: мы начинаем в портретном фойе, рассказываем об истории здания, затем идем в зал. Даже если люди бывали в Художественном театре, все равно пустой зал производит новое впечатление. Особенно, если на сцене в это время идет какой-то рабочий процесс. Здесь мы также рассказываем о том, как устроена сцена, сколько мест в зале, идем в «карман» декораций, смотрим пульт помощника режиссера, комнату отдыха актеров. В зале обязательно обращаем внимание на знаменитые кресла с именными табличками основателей МХТ: на месте К.С. Станиславского очень любил сидеть Олег Николаевич Ефремов, а на месте Вл. Ив. Немировича-Данченко – Олег Павлович Табаков. Относительно недавно добавились такие локации, как Сталинская ложа и вид из нее на сцену, и гримерка Олега Павловича Табакова. В самом конце, под занавес, мы смотрим уже наши мемориальные гримерки Станиславского, Ефремова и кабинет Немировича-Данченко. Так что получается достаточно обширная программа.
– Какие факторы влияют на то, что вы рассказываете аудитории?– Все зависит от самих групп. У нас все-таки расчет на взрослую аудиторию, но когда приходят с детьми, то мы, конечно, немного варьируем программу: ведь им надо рассказывать меньше исторических фактов. Молодежи и детям всегда интереснее слушать про современных известных артистов. Вдоль барабана сцены у нас как раз висят фотографии действующей труппы, и мы их ребятам показываем, спрашиваем, кого и где они видели? Им сложнее рассказывать, кто такой Олег Николаевич Ефремов, а вот про Олега Павловича Табакова проще – это же Матроскин и няня из «Мери Поппинс». Детям часто рассказываем еще, что у нас играет Виктор Хориняк – «Последний богатырь». Если приходят взрослые, которые не очень хорошо разбираются в театральном мире, рассказываем о съемках сериала «Актрисы», вспоминаем какие-то забавные случаи, оговорки, суеверия, предлагаем потереть носы нашим отцам-основателям, показываем знаковые костюмы. И делаем все, чтобы для всех экскурсия была интереснее, живее. Конечно, у гостей закулисья самый популярный вопрос: «Что посмотреть из современных спектаклей?». Тогда консультируем по репертуару.
– И что вы советуете в этом случае?– Для тех, кто любит что-то легкое и веселое с прекрасным актерским составом – «№13» и «Авлабар, или Новая Ханума». Если хочется что-то более серьёзное и плюс с медийными звездами, то я советую «Сирано де Бержерак» с Юрием Чурсиным и Анной Чиповской в главных ролях. Если люди хотят экспериментов в театре и не боятся провести на спектакле больше 4 часов, то «Карамазовы» Богомолова. Раньше еще советовала «Месяц в деревне», это была очень красивая в плане сценографии постановка. И, конечно, «Мастер и Маргарита» – беспроигрышный вариант, легендарный.
– Что нужно знать каждому зрителю МХТ им. Чехова?
– Мне кажется, что хорошо бы до зрителей донести, что именно в нашем театре впервые появилась профессия режиссера, и она вышла на первый план как раз именно благодаря нашим отцам-основателям, Константину Сергеевичу Станиславскому и Владимиру Ивановичу Немировичу-Данченко. Ведь до этого режиссерского театра, как такового, не было. Идея делать для каждого спектакля свои декорации, свои костюмы, серьезно репетировать спектакли, а не выпускать их за пять дней, появилась именно в нашем театре впервые вместе с режиссурой. Также, как и другие основные театральные профессии: сценографы, художники-декораторы, художники по костюмам, – возникли именно благодаря МХТ. И еще, наверное, следует знать, что именно от нашего театра «разветвились» все другие театры, и не только московские. Михаил Чехов уехал в Америку, открыл там свою школу, до сих пор носящую его имя. Никита Балиев, который здесь открывал сначала «Кабаре Летучая мышь», а потом открыл Французский театр сказок и так далее. Не говоря уж о том, что система самого Станиславского используется по всему миру. Поэтому надо знать, что наш театр связан со всеми другими театрами, и в каком-то смысле их родоначальник.
– Что, на ваш взгляд, помогает зрителю погрузиться в этот исторический театральный контекст?– Далеко не все понимают внутреннюю театральную кухню, ведь зрители видят уже готовый продукт, когда приходят в зал, где все красиво оформлено. Люди заходят в театр, а там у нас пианино, музыка, буфет, шампанское, красивые костюмы, декорации… И когда есть возможность увидеть процесс подготовки, посмотреть, как костюмы привозят в актерское арт-фойе, кто-то из актёров приходит в совершенно обычной одежде с кофе руках, у них какие-то свои разговоры, а на сцене рабочие творят волшебство, которое мы увидим потом в готовом виде. И оно создается именно в момент нашего похода по закулисью. Часто в начале экскурсии на сцене еще почти пусто, а когда мы оказываемся в Сталинской ложе, то сцена уже почти готова к спектаклю. Близость с этим театральным миром для многих становится чем-то сакральным. И действительно можно понять, как это все устроено. Что сцена – это сцена, что по бокам еще есть карманы, где хранятся гигантские декорации, которые путешествуют из цехов на знаменитом мхатовском монорельсе, а под сценой глубокие трюмы. После экскурсии зрители часто говорят, что они и не думали, что в театре такое сложное устройство, и что это все так технически оснащено. Но это очень слаженное дело, и чтобы спектакль получился на нескольких этапах, все это должно работать как часы.
– Действительно, для человека непричастного закулисье может быть очень таинственным местом. А какое оно для вас?
– Несмотря на то, что я веду и другие экскурсии, «Закулисье» – моя любимая программа. Вожу я ее давно, но все равно каждый раз нахожу что-то новое и чувствую необычайный трепет, заходя в эти закулисные пространства. Когда рассказываешь об этом мире и понимаешь, что для людей в экскурсионной группе театр все еще может представить что-то неожиданное, испытываешь приятное чувство. Я, действительно, каждый раз чувствую интерес к программе и к пространству театра.
– Анонс вашей экскурсии обещает приоткрыть тайны. Много ли осталось этих тайн?
– Для всех тайны разные. По своему закулисью вас могут провести многие театры. Но специфика у всех разная, и отношение к закулисью тоже. У нас в МХТ все делается осторожно. Работники технических служб очень трепетно относятся ко всему пространству. Они даже считают, что сцена не заканчивается именно сценой, а продолжается в карманах с декорациями. И, конечно, техники не любят, чтобы их отвлекали. Но мы сейчас расширяем маршруты, стараемся обходить сложности, водить, в случае чего, на малую сцену вместо основной. Но даже при всех ограничениях зрителям все равно открывается много нового. Они, например, порой удивляются даже тому, что у нас есть своя столовая. Вот актеры берут борщ и идут с подносами. Они же простые люди! А если мы ведем группу по нашим театральным закоулкам, мало кто из зрителей знает, что прямо в здании театра находятся кабинеты наших врачей: на этажах есть терапевт, есть лор, зубной врач и массажный кабинет. И у них, как у всех, свой график работы. Так и складывается этот хрупкий театральный мир.
– У вас есть любимый рассказ из истории театра, который вы чаще всего рассказываете экскурсантам?– Поскольку мы говорим про закулисье, то расскажу про важную профессию помощника режиссера. В нашем театра роль помрежа всегда исполняли женщины. Это, возможно, и правда очень женская профессия, ведь женщины особенно способны к многозадачности и быстрому реагированию. Однажды произошел такой случай: в советское время ставили спектакль (скорее всего, это была постановка ефремовского времени – «Заседание Парткома»), в котором была массовая сцена собрания с длинным столом. Зрители пришли на эту премьеру, начался спектакль, прошли первые действия… И вдруг во всем Камергерском переулке выключается свет! Что-то надо делать, спасать постановку срочно! Тогда помощник режиссера экстренно стала искать по всему театру свечи, подсвечники, что-то, чем можно бы было осветить хоть какую-то часть сцены! И именно на тот длинный стол поставили все, что нашли, зажгли все огарки. Тогда спектакль продолжился, а на следующий день в газетах написали: самой лучшей в спектакле оказалась сцена при свечах! То есть помощник режиссера буквально спасла постановку.
Был еще случай, о котором рассказывал сам Олег Николаевич Ефремов. Когда поставили «Бориса Годунова» в 1994-м году, этот спектакль стал последней крупной режиссерской и актерской работой Олега Николаевича. Для премьеры были очень красиво сделаны исторические костюмы. В одной из сцен на Годунова, то есть на Ефремова, в последний момент перед выходом накидывали шубу: шуба эта была очень тяжелая, из натурального меха, отлично сшита, но с внутренней бутафорской подкладкой под леопарда. На одном из показов костюмер в полумраке закулисья накинула эту шубу на Олега Николаевича, и он вышел играть. Он сам в театре бывал в разных настроениях: иногда его боялись, а в хорошие дни все шло нормально. В тот день, отыграв действие и вернувшись в карман, худрук сурово спросил у костюмера: «Наташа, тебя ничего не смущает?» – «Нет», – ответила Наташа, ей же главное, чтобы все было на месте, чтобы шапка, орден не пропали. «Ну ты приглядись повнимательнее!», – сказал Олег Николаевич. Оказалось, что она надела на Ефремова эту шубу леопардовой подкладкой сверху. И он с этим леопардовым принтом, который как раз тогда был в моде, отыграл все первое действие. Вот такой вот необычный получился Борис Годунов.– Самое интересное, что вы, как заведующая архивом музея, представляете историю не только закулисами. Например, спектакль о самом Московском Художественном театре «9 ряд. 10,11 место» создавался по крупицам, из истории музея. Как происходит процесс работы над такими проектами?
– На самом деле к нам очень часто обращаются. И в этом сезоне будет премьера «Самоубийцы», для этого спектакля режиссеры через литчасть музея спрашивают у нас экземпляры старых наработок. Сейчас также Константин Юрьевич Хабенский ставит «Чайку», и он попросил режиссерский экземпляр К.С. Станиславского. Мы не можем, конечно, выдавать музейные реликвии, только копии. Но активная работа с архивами идет и в плане костюмов: режиссеры с художниками отсматривают эскизы, фотографии, которые у нас есть, чтобы понять, какие ткани использовались тогда, как это выглядело, пытаются найти портретное сходство или ищут видеозаписи и записи голосов для своих проектов. Сразу вспоминают, что в музее это все хранят, и не зря! Кстати, когда были съемки фильма «Хитровка. Знак четырех», Шахназаров очень детально подходил к процессу. У него Константин Крюков играл Станиславского, а Александра Олешко – Немировича-Данченко. Режиссер отсмотрел наши старые исторические макеты первых спектаклей «На дне», «Три сестры», и он очень точно их воссоздал. Мы приходили во время съемок, которые тоже шли на нашей сцене, и действительно были поражены, потому что, по сути, живьем увидели полный макет декораций «Трех сестер» 1902 года, как раз именно при Станиславском поставленного спектакля. Студенты Школы-студии часто изучают эскизы и макеты для своих дипломных и курсовых работ.
– А что оказывается самым сложным в работе?
– Тяжело консультировать всех в одно и то же время: у нас идут свои выставки, к которым надо готовиться и подбирать материал, параллельно приходят читатели, студенты школы-студии или какие-то исследователи. Мы заметили, что интерес к одним и тем же темам у них периодически совпадает. М.А. Булгаков, к примеру, практически ежемесячно интересует не только сотрудников Музея Булгакова, но и других исследователей. Но помочь стараемся всем. Театр и Школа-студия МХАТ у нас, конечно, в приоритете, им мы предоставляем все, практически, сразу. Однако в архивы просто так не попадешь, нужно обязательно делать официальные запросы по требованию, ждать одобрения от директора музея, а потом уже подобрать нужные материалы. Это не так быстро – у нас очень много фондов, более 350 тысяч предметов. Ищем для телеканалов и журналов фотографии артистов, спектаклей. Недавно, например, «Современник» готовил спектакль-байопик про Игоря Квашу, узнавал подробности его учебы в Школе-студии, так как у нас хранятся документы этого периода. Так что, бывает и сложно, и интересно.
– Однажды проекты, которые создаются благодаря архивам музея, тоже станут «историей». Что, как вы думаете, нужно обязательно сохранить от современного МХТ им. Чехова и потом передавать на экскурсиях будущего?– Мы уже сейчас буквально бегаем за всем театром и говорим: «Отдавайте это нам!». Потому что, все, что кажется ненужным пока спектакль идет, все бумаги, макеты, потом и становятся настоящим достоянием. К этому тоже потом обязательно будут возвращаться и вспоминать. К сожалению, не всегда сохраняются макеты спектаклей, фотографии и тексты, сейчас же многое перешло в цифровой формат. И у нас, как выяснилось, не очень много осталось даже от табаковского времени. Да, спектаклей было много, но при этом именно в музей отдавалось очень мало, ведь в какой-то момент все, видимо, думали, что спектакли идут и идут, и так будет всегда… А потом оказалось, что половина этих артефактов пропала, афиши заменились на цифровые баннеры, программки стали минималистичными и дают мало информации. История-то все равно идет дальше, и нам нужно про современность тоже рассказывать. Поэтому мы стараемся хотя бы какие-то костюмы, как правило, забирать из современных знаковых постановок. У того же спектакля «Идеальный муж» Константина Богомолова, неожиданно закрытого, крупные декорации утилизируют, костюмы перешьют для других постановок, похожих по стилю, а вот его очень интересный макет сцены с ванной мы забрали в музей. Мы пытаемся по максимуму сейчас собрать все от спектаклей, снятых с репертуара. И обязательно забираем режиссерские заметки, экземпляры сценариев с пометками, чтобы была возможность увидеть изменения пьесы на бумаге. Так что хранилище полнится, и мы стараемся активно его пополнять.
