В минувшем сезоне Ирина Пегова сыграла в трех премьерах МХТ, по пьесе Ивана Вырыпаева, Теннесси Уильямса и комедии положений Рэя Куни. Режиссеры Виктор Рыжаков, Роман Феодори, Владимир Машков предложили ей совершенно разный театр и задействовали разные умения. «Театралу» Ирина Пегова рассказала, как играть пьяную женщину, в чем обаяние коммерчески успешного театра и что делать, когда зритель уходит.
- Ирина, пьеса Вырыпаева «Пьяные» почти сплошь состоит из матерной лексики. Не отпугнула вас поначалу необычность материала?
- Если говорить о первом впечатлении, то я была очарована. А когда уже с пьесой соприкоснулась в репетициях, то было волнение: как это сыграть? Несколько артистов отказались участвовать в этом спектакле. А я, наоборот, в него ломанулась с большой скоростью. Вляпалась с большим удовольствием! Только жалко, что отменили мат в театре. Написано-то Иваном Вырыпаевым очень талантливо, с использованием всей палитры нашего богатого русского языка. Пришлось все редактировать, усекать крепкие словечки. А чем их заменишь? Когда персонаж в таком запредельном состоянии, такая боль, как гной из раны, тут не до того, чтобы говорить пристойно и выбирать выражения. Обидно, что в театр пришла цензура, и в результате спектакль обеднел, утратил какую-то правду.
- С другой стороны появилась возможность найти адекватную замену, поиграть с этим. Глагол «наобманывают» уже стали использовать, и даже с каким-то шиком.
- Ну, одна-две поигрушечки. Однако, мы репетировали в оригинальном варианте, потом в отредактированном. Эти метания мешают, ведь уже привыкаешь к одному тексту, и приходится себя контролировать. Без цензуры в нем было намного больше «мяса», соли, смыслов, горечи, отчаяния.
- По сути, это первая ваша работа с режиссером Виктором Рыжаковым, не считая ввода. Как строился диалог?
- Работа была очень быстрая, плотная, без долгих раскачек. Начали разминать текст еще в декабре. К репетициям приступили в конце февраля, и буквально через месяц уже премьера. Долго искали форму. Было важно понять само состояние пьяных персонажей. Глупо было имитировать алкогольное опьянение со всем присущим набором актерских штампов. Мне кажется, именно актрисе труднее справиться с этой задачей, чтобы не быть вульгарной, не обаятельной. Пьяная женщина – это катастрофа. Да и собственного жизненного опыта у меня маловато. Мужчины-актеры играют пьяных потрясающе, это всегда обаятельно. А от пьяных женщин воротит.
В итоге поисков и размышлений мы решили, что все персонажи не просто банально пьяны, а находятся в пограничном состоянии, когда их несет, и тормоза не работают. Каждому знакомо это состояние, когда окружающие недоумевают: «Ты что, пьяный? Ты рехнулся?»
Пьяный человек обретает ту запредельную и опасную свободу, когда способен прорваться к каким-то истинам. Он может разговаривать даже с Богом, дерзнуть на откровения, презрев прагматизм. Для актера это невероятно увлекательная задача! Не имитировать, а именно достичь этой запредельной раскованности. В нашей актерской команде есть мэтры старшего поколения – Сергей Сосновский, Дмитрий Брусникин, Игорь Золотовицкий. Все включились в эту театральную эксцентрику с азартом, с хулиганским настроем.
- В диалоге с Виталием Кищенко вы виртуозно играете перепады настроения: то импульсы любви, то порывы ненависти. Это как-то рифмуется с театром абсурда?
- Рифмуется с нашей жизнью. Она сама порой абсурдна. Моя героиня – проститутка Роза – какой-то невероятно чистый человек, несмотря на неприглядность своего ремесла. Она способна на искренние отношения. Ее встреча с директором кинофестиваля какая-то особенная, судьбоносная. Пьеса так построена, что все персонажи залечивают свои раны общением, спасаются друг другом. И в нашем дуэте с Виталием Кищенко тоже. Пьяный бред наших героев перемежается какими-то очень искренними выстраданными признаниями. Недаром драматург тут проводит аналогию отношений Марии Магдалины и Иисуса Христа. Падшая женщина слушает исповедь, похожую на проповедь. Их близость какая-то странная, мгновенная, но сильная. Он сделал кинофестиваль, а она восхищается иранским фильмом. Их вдвоем этот фильм «цепанул».
- Виталий Кищенко – приглашенный в МХТ артист. С ним быстро настроились на одну волну?
- Всегда приятно иметь дело с крутыми артистами. Как говорит Владимир Машков, одна из страшных вещей для артиста – некомпетентность партнера, его нечувствительность, глухота. Если партнер с тобой не играет, то ты ничего не можешь сделать, ты скован, как однорукий человек. А как беднеет спектакль и материал! Очевидная вещь, но это действительно счастье иметь прекрасных партнеров.
- Пишут, что мхатовские актеры блестяще осваивают непривычный для себя жанровый формат и технику. Как вы балансируете на грани эксцентрики, клоунады и более привычной манеры психологического театра?
- Такая форма и есть прорыв к истине. Я очень люблю острую театральную форму. Тут невозможно существовать формально. Меня эта история трогает до слез! Особенно второй акт. Все отзывается во мне такой болью. Хотя некоторые зрители просто встают и уходят, не принимают эту стилистику.
- Получается, зритель не дорос до таких авангардных спектаклей?
- Зритель отчасти не дорос, ведь нужна внутренняя работа, чтобы ухватить смыслы, подключиться эмоционально к такому зрелищу. Конечно, хотелось бы, чтобы на спектакль приходили не случайные зрители, а подготовленные.
- В чем ищите опору, когда видите со сцены удаляющиеся спины зрителей?
- Надо это принимать, не игнорировать. В такие моменты надо не паниковать, а попытаться собраться, искать спасение в партнерах. Это момент отрезвления, адреналина.
- Постановка в МХТ копирует спектакль в Дюссельдорфе?
- Да, так задумано изначально. Вырыпаев написал пьесу по заказу театра в Дюссельдорфе, там же прошла премьера в феврале. Ее также ставил режиссер Виктор Рыжаков с немецкими актерами, но с русским хореографом Олегом Глушковым и русским композитором Александром Маноцковым. Потом эта же команда вернулась в Москву и поставила спектакль здесь, в МХТ имени Чехова. Была затея меняться площадками.
Есть разница двух постановок. Немного отличается сценография, так как технические возможности театров разные. В Дюссельдорфе огромная сцена. Я видела лишь отрывки немецкой постановки в записи и пока не составила свое полное впечатление. Конечно, важна личная наполненность актера. Каждый привносит что-то свое.
- Для массового зрителя вы запомнились в мелодраме «Варенька», в роли почти тургеневской героини с русой косой. Вероятно, по контрасту западная драматургия очень притягательна?
- Для меня важнее сама роль, чем реалии западной пьесы. Важна, прежде всего, встреча с великим материалом. «Трамвай «Желание» Теннесси Уильямса – одна из лучших пьес в мировом репертуаре. Этот текст обладает мистической силой, и в доказательство этого – судьбы актрис, которые играли главную роль Бланш Дюбуа. Например, Вивьен Ли так самозабвенно играла сумасшествие своей героини, что сама оказалась больна. Хотя ее друг театральный критик Алан Дент предупреждал и отговаривал ее от этой роли. «Не могу не играть!» – был ее ответ. Мечта любой актрисы – сыграть Бланш. Как мечта любого актера – сыграть Стэнли Ковальского.
Благо, я играю Стеллу, поэтому погрузилась в работу без мистического трепета и страха за свою судьбу. Эту роль мне поневоле пришлось полюбить! (Смеется.) Только к финалу репетиций я как-то прониклась Стеллой. Вместе с Романом Феодори мы искали корни ее большой вины перед сестрой, искали те моменты, когда она что-то могла для нее сделать, но не сделала.
- Как родилась сцена с гвоздем, на который все время натыкается Стелла?
- Это такой камень преткновения, помеха ее благополучию. Мы искали такую «мульку», которая бы помогла мне проявить переживания Стеллы. Приезд сестры такой же неудобный, как этот гвоздь, рвущий одежду. В итоге именно им и заколачивают Бланш, отправляя ее в психбольницу, как в гроб. История довольно жесткая.
- На прогоне спектакль завершался читкой текста. Это окончательный финал истории?
- Только в сентябре спектакль приобретет окончательную форму. В конце этого сезона мы сыграли три разных варианта финала.
- Пишут, что эта традиционная постановка словно уравновесила эксперименты Константина Богомолова, которые театральная общественность приняла неоднозначно. У вас есть позиция, каким должен быть МХТ?
-Я не берусь судить о репертуарной политике театра. Считаю, что театр может быть очень разным. Пусть приходит разношерстная публика. Главное, зрители хотят, причем не только хотят, а ходят в театр и платят деньги. Значит, театр не пропадет. Зритель имеет право выбора. Благо в Москве он есть.
- Кстати о коммерческом успехе. Вы участвуете в новой версии спектакля Владимира Машкова «№13 D». Новая приставка что для вас обозначает? Объема-то прибавилось?
- «Д» – значит, другой. Зрители очень любят этот спектакль, и мы получаем большое удовольствие и эмоциональную отдачу из зала.
- Раскройте секрет: спектакль «Безумный день, или Женитьба Фигаро» в Табакерке снимут с репертуара?
- Мы сыграем его в начале сезона. Снимут телевизионную версию, а дальше я не знаю, история умалчивает.
- Пишут, что ретро-стиль вам пристал, и вы прекрасно играете именно женщин из прошлого. Насколько вам комфортно играть чеховскую историю в спектакле «Жена»?
- Я люблю камерное пространство «Табакерки», тут ты на расстоянии вытянутой руки от зрителя, тут все «на носу», на нюансах. Легче попадать в сердце, в душу, в мозг. Когда прочитала, поняла: это все про меня. Каждая семейная пара проходит через испытания рано или поздно. Если семья преодолевает кризисы, это круто! Мне захотелось это сыграть. Тем более зная, что моим партнером будет Сергей Угрюмов. Это гарантия того, что будет глубоко и «по правде». Я за такой театр.
- Вы даже успели поиграть в дуэте с режиссером Михаилом Станкевичем, когда ваш партнер Сергей Угрюмов сломал ногу. Для режиссера это невероятно ценный опыт, когда ты уже не режиссер, а актер, и заново воспринимаешь свою актрису. Он восхищен вашей интуитивностью.
- Мне приятно! Я тоже от него в восторге. Очень круто, что получилось две роли.
- Станкевич говорит, что вы уникальная актриса, и можете сыграть абсолютно все.
- Какие-то вещи уходят в силу возраста. Например, последние спектакли «Дяди Вани» я уже играла с трудом, и мне казалось, что я уже стара. Для меня важно, чтобы я верила. Если я прихожу на оперу «Евгений Онегин» и вижу полную пожилую актрису в роли юной Татьяны Лариной, то слушаю закрыв глаза.
- С режиссером Миндаугасом Карбаускисом планируете что-то еще, помимо «Талантов и поклонников», которые идут с успехом в Маяковке?
- Не я выбираю! А Миндаугас приглашает, если считает необходимым. Получается, что мы работаем раз в четыре-пять лет. Поэтому мне остается ждать еще года два. (Смеется.) Дай бог, чтобы это случилось. Я жду.
- Что-то совершенно новое в театре попробовать хотите?
- Я хочу попробовать многое! Даже балет. Я люблю все формы театра. Люблю театр, который делает Бутусов, Туминас, Волкострелов, Рыжаков, Фокин, Эренбург. Когда я вижу удачи коллег, то хочется туда, к ним! Чтобы оказаться в их чашке с супом, повариться вместе с ними.
- Что любопытного происходит у вас в кино?
- Я снялась в двух многосерийных фильмах, которые пока лежат на полке. Фильм «Вместе» режиссера Егора Грамматикова о послевоенном времени – очень хорошая история. Я жду с нетерпением его выхода на телевидении. Фильм «Старое ружье» Кирилла Белевича – это очень честная работа, драматичная история о войне, поэтому понимаю, из-за чего фильм решили не показывать к празднику 9 Мая. Он выйдет позже.
Сниматься в военных историях всегда особенно волнительно. Например, у меня оба деда воевали. Дед Захар лежал в госпитале в Екатеринбурге, когда к нему приезжала моя бабушка. Через девять месяцев родился мой папа, это было в 45-м году. Его поэтому так и звали – «фронтовичок». Второй дед по имени Александр дошел до Берлина. Я с детства перебирала медали и награды как семейную реликвию. Заметила эту особенность: мои коллеги тоже с каким-то трепетом относятся к военной теме, даже одевают одежду того времени с каким-то особым чувством. Поэтому для нас было очень неожиданно, когда настоящие немцы приехали сниматься в этом фильме. Пятеро ребят так лихо в это включились, как в военную игру, в стрелялки – с мальчишеским драйвом. Они дурачились и хохмили, выкладывали в Инстаграм прикольные фото в стиле милитари. Оказалось, именно так вышучивали какие-то глубинные комплексы, свое чувство вины за родственников во время мировой войны. У одного дед воевал под Ленинградом и отличался жестокостью. И теперь этот парень хотел бы загладить свою вину, хотя бы участием в этом фильме. Они все хорошие парни, которым стыдно за грехи своей нации.
- В титрах фильма «Восьмерка» стоит ваше имя и имя вашей дочери Татьяны Орловой. Как снимались там?
- Это громко сказано – снимались. Скорее, принимали участие. Для меня работать с Алексеем Учителем – знаковая вещь. Никогда не откажусь. Тем более, что большого кино так мало в моей жизни. А так хочется встречи с большим кино!
- Если говорить о первом впечатлении, то я была очарована. А когда уже с пьесой соприкоснулась в репетициях, то было волнение: как это сыграть? Несколько артистов отказались участвовать в этом спектакле. А я, наоборот, в него ломанулась с большой скоростью. Вляпалась с большим удовольствием! Только жалко, что отменили мат в театре. Написано-то Иваном Вырыпаевым очень талантливо, с использованием всей палитры нашего богатого русского языка. Пришлось все редактировать, усекать крепкие словечки. А чем их заменишь? Когда персонаж в таком запредельном состоянии, такая боль, как гной из раны, тут не до того, чтобы говорить пристойно и выбирать выражения. Обидно, что в театр пришла цензура, и в результате спектакль обеднел, утратил какую-то правду.
- С другой стороны появилась возможность найти адекватную замену, поиграть с этим. Глагол «наобманывают» уже стали использовать, и даже с каким-то шиком.- Ну, одна-две поигрушечки. Однако, мы репетировали в оригинальном варианте, потом в отредактированном. Эти метания мешают, ведь уже привыкаешь к одному тексту, и приходится себя контролировать. Без цензуры в нем было намного больше «мяса», соли, смыслов, горечи, отчаяния.
- По сути, это первая ваша работа с режиссером Виктором Рыжаковым, не считая ввода. Как строился диалог?
- Работа была очень быстрая, плотная, без долгих раскачек. Начали разминать текст еще в декабре. К репетициям приступили в конце февраля, и буквально через месяц уже премьера. Долго искали форму. Было важно понять само состояние пьяных персонажей. Глупо было имитировать алкогольное опьянение со всем присущим набором актерских штампов. Мне кажется, именно актрисе труднее справиться с этой задачей, чтобы не быть вульгарной, не обаятельной. Пьяная женщина – это катастрофа. Да и собственного жизненного опыта у меня маловато. Мужчины-актеры играют пьяных потрясающе, это всегда обаятельно. А от пьяных женщин воротит.
В итоге поисков и размышлений мы решили, что все персонажи не просто банально пьяны, а находятся в пограничном состоянии, когда их несет, и тормоза не работают. Каждому знакомо это состояние, когда окружающие недоумевают: «Ты что, пьяный? Ты рехнулся?»
Пьяный человек обретает ту запредельную и опасную свободу, когда способен прорваться к каким-то истинам. Он может разговаривать даже с Богом, дерзнуть на откровения, презрев прагматизм. Для актера это невероятно увлекательная задача! Не имитировать, а именно достичь этой запредельной раскованности. В нашей актерской команде есть мэтры старшего поколения – Сергей Сосновский, Дмитрий Брусникин, Игорь Золотовицкий. Все включились в эту театральную эксцентрику с азартом, с хулиганским настроем.
- В диалоге с Виталием Кищенко вы виртуозно играете перепады настроения: то импульсы любви, то порывы ненависти. Это как-то рифмуется с театром абсурда?
- Рифмуется с нашей жизнью. Она сама порой абсурдна. Моя героиня – проститутка Роза – какой-то невероятно чистый человек, несмотря на неприглядность своего ремесла. Она способна на искренние отношения. Ее встреча с директором кинофестиваля какая-то особенная, судьбоносная. Пьеса так построена, что все персонажи залечивают свои раны общением, спасаются друг другом. И в нашем дуэте с Виталием Кищенко тоже. Пьяный бред наших героев перемежается какими-то очень искренними выстраданными признаниями. Недаром драматург тут проводит аналогию отношений Марии Магдалины и Иисуса Христа. Падшая женщина слушает исповедь, похожую на проповедь. Их близость какая-то странная, мгновенная, но сильная. Он сделал кинофестиваль, а она восхищается иранским фильмом. Их вдвоем этот фильм «цепанул».
- Виталий Кищенко – приглашенный в МХТ артист. С ним быстро настроились на одну волну?
- Всегда приятно иметь дело с крутыми артистами. Как говорит Владимир Машков, одна из страшных вещей для артиста – некомпетентность партнера, его нечувствительность, глухота. Если партнер с тобой не играет, то ты ничего не можешь сделать, ты скован, как однорукий человек. А как беднеет спектакль и материал! Очевидная вещь, но это действительно счастье иметь прекрасных партнеров.
- Пишут, что мхатовские актеры блестяще осваивают непривычный для себя жанровый формат и технику. Как вы балансируете на грани эксцентрики, клоунады и более привычной манеры психологического театра?
- Такая форма и есть прорыв к истине. Я очень люблю острую театральную форму. Тут невозможно существовать формально. Меня эта история трогает до слез! Особенно второй акт. Все отзывается во мне такой болью. Хотя некоторые зрители просто встают и уходят, не принимают эту стилистику.
- Получается, зритель не дорос до таких авангардных спектаклей?
- Зритель отчасти не дорос, ведь нужна внутренняя работа, чтобы ухватить смыслы, подключиться эмоционально к такому зрелищу. Конечно, хотелось бы, чтобы на спектакль приходили не случайные зрители, а подготовленные.
- В чем ищите опору, когда видите со сцены удаляющиеся спины зрителей?
- Надо это принимать, не игнорировать. В такие моменты надо не паниковать, а попытаться собраться, искать спасение в партнерах. Это момент отрезвления, адреналина.
- Постановка в МХТ копирует спектакль в Дюссельдорфе?
- Да, так задумано изначально. Вырыпаев написал пьесу по заказу театра в Дюссельдорфе, там же прошла премьера в феврале. Ее также ставил режиссер Виктор Рыжаков с немецкими актерами, но с русским хореографом Олегом Глушковым и русским композитором Александром Маноцковым. Потом эта же команда вернулась в Москву и поставила спектакль здесь, в МХТ имени Чехова. Была затея меняться площадками.
Есть разница двух постановок. Немного отличается сценография, так как технические возможности театров разные. В Дюссельдорфе огромная сцена. Я видела лишь отрывки немецкой постановки в записи и пока не составила свое полное впечатление. Конечно, важна личная наполненность актера. Каждый привносит что-то свое.
- Для массового зрителя вы запомнились в мелодраме «Варенька», в роли почти тургеневской героини с русой косой. Вероятно, по контрасту западная драматургия очень притягательна?- Для меня важнее сама роль, чем реалии западной пьесы. Важна, прежде всего, встреча с великим материалом. «Трамвай «Желание» Теннесси Уильямса – одна из лучших пьес в мировом репертуаре. Этот текст обладает мистической силой, и в доказательство этого – судьбы актрис, которые играли главную роль Бланш Дюбуа. Например, Вивьен Ли так самозабвенно играла сумасшествие своей героини, что сама оказалась больна. Хотя ее друг театральный критик Алан Дент предупреждал и отговаривал ее от этой роли. «Не могу не играть!» – был ее ответ. Мечта любой актрисы – сыграть Бланш. Как мечта любого актера – сыграть Стэнли Ковальского.
Благо, я играю Стеллу, поэтому погрузилась в работу без мистического трепета и страха за свою судьбу. Эту роль мне поневоле пришлось полюбить! (Смеется.) Только к финалу репетиций я как-то прониклась Стеллой. Вместе с Романом Феодори мы искали корни ее большой вины перед сестрой, искали те моменты, когда она что-то могла для нее сделать, но не сделала.
- Как родилась сцена с гвоздем, на который все время натыкается Стелла?
- Это такой камень преткновения, помеха ее благополучию. Мы искали такую «мульку», которая бы помогла мне проявить переживания Стеллы. Приезд сестры такой же неудобный, как этот гвоздь, рвущий одежду. В итоге именно им и заколачивают Бланш, отправляя ее в психбольницу, как в гроб. История довольно жесткая.
- На прогоне спектакль завершался читкой текста. Это окончательный финал истории?
- Только в сентябре спектакль приобретет окончательную форму. В конце этого сезона мы сыграли три разных варианта финала.
- Пишут, что эта традиционная постановка словно уравновесила эксперименты Константина Богомолова, которые театральная общественность приняла неоднозначно. У вас есть позиция, каким должен быть МХТ?
-Я не берусь судить о репертуарной политике театра. Считаю, что театр может быть очень разным. Пусть приходит разношерстная публика. Главное, зрители хотят, причем не только хотят, а ходят в театр и платят деньги. Значит, театр не пропадет. Зритель имеет право выбора. Благо в Москве он есть.
- Кстати о коммерческом успехе. Вы участвуете в новой версии спектакля Владимира Машкова «№13 D». Новая приставка что для вас обозначает? Объема-то прибавилось?- «Д» – значит, другой. Зрители очень любят этот спектакль, и мы получаем большое удовольствие и эмоциональную отдачу из зала.
- Раскройте секрет: спектакль «Безумный день, или Женитьба Фигаро» в Табакерке снимут с репертуара?
- Мы сыграем его в начале сезона. Снимут телевизионную версию, а дальше я не знаю, история умалчивает.
- Пишут, что ретро-стиль вам пристал, и вы прекрасно играете именно женщин из прошлого. Насколько вам комфортно играть чеховскую историю в спектакле «Жена»?
- Я люблю камерное пространство «Табакерки», тут ты на расстоянии вытянутой руки от зрителя, тут все «на носу», на нюансах. Легче попадать в сердце, в душу, в мозг. Когда прочитала, поняла: это все про меня. Каждая семейная пара проходит через испытания рано или поздно. Если семья преодолевает кризисы, это круто! Мне захотелось это сыграть. Тем более зная, что моим партнером будет Сергей Угрюмов. Это гарантия того, что будет глубоко и «по правде». Я за такой театр.
- Вы даже успели поиграть в дуэте с режиссером Михаилом Станкевичем, когда ваш партнер Сергей Угрюмов сломал ногу. Для режиссера это невероятно ценный опыт, когда ты уже не режиссер, а актер, и заново воспринимаешь свою актрису. Он восхищен вашей интуитивностью.
- Мне приятно! Я тоже от него в восторге. Очень круто, что получилось две роли.
- Станкевич говорит, что вы уникальная актриса, и можете сыграть абсолютно все.
- Какие-то вещи уходят в силу возраста. Например, последние спектакли «Дяди Вани» я уже играла с трудом, и мне казалось, что я уже стара. Для меня важно, чтобы я верила. Если я прихожу на оперу «Евгений Онегин» и вижу полную пожилую актрису в роли юной Татьяны Лариной, то слушаю закрыв глаза.
- С режиссером Миндаугасом Карбаускисом планируете что-то еще, помимо «Талантов и поклонников», которые идут с успехом в Маяковке?
- Не я выбираю! А Миндаугас приглашает, если считает необходимым. Получается, что мы работаем раз в четыре-пять лет. Поэтому мне остается ждать еще года два. (Смеется.) Дай бог, чтобы это случилось. Я жду.
- Что-то совершенно новое в театре попробовать хотите?
- Я хочу попробовать многое! Даже балет. Я люблю все формы театра. Люблю театр, который делает Бутусов, Туминас, Волкострелов, Рыжаков, Фокин, Эренбург. Когда я вижу удачи коллег, то хочется туда, к ним! Чтобы оказаться в их чашке с супом, повариться вместе с ними.
- Что любопытного происходит у вас в кино?
- Я снялась в двух многосерийных фильмах, которые пока лежат на полке. Фильм «Вместе» режиссера Егора Грамматикова о послевоенном времени – очень хорошая история. Я жду с нетерпением его выхода на телевидении. Фильм «Старое ружье» Кирилла Белевича – это очень честная работа, драматичная история о войне, поэтому понимаю, из-за чего фильм решили не показывать к празднику 9 Мая. Он выйдет позже.
Сниматься в военных историях всегда особенно волнительно. Например, у меня оба деда воевали. Дед Захар лежал в госпитале в Екатеринбурге, когда к нему приезжала моя бабушка. Через девять месяцев родился мой папа, это было в 45-м году. Его поэтому так и звали – «фронтовичок». Второй дед по имени Александр дошел до Берлина. Я с детства перебирала медали и награды как семейную реликвию. Заметила эту особенность: мои коллеги тоже с каким-то трепетом относятся к военной теме, даже одевают одежду того времени с каким-то особым чувством. Поэтому для нас было очень неожиданно, когда настоящие немцы приехали сниматься в этом фильме. Пятеро ребят так лихо в это включились, как в военную игру, в стрелялки – с мальчишеским драйвом. Они дурачились и хохмили, выкладывали в Инстаграм прикольные фото в стиле милитари. Оказалось, именно так вышучивали какие-то глубинные комплексы, свое чувство вины за родственников во время мировой войны. У одного дед воевал под Ленинградом и отличался жестокостью. И теперь этот парень хотел бы загладить свою вину, хотя бы участием в этом фильме. Они все хорошие парни, которым стыдно за грехи своей нации.
- В титрах фильма «Восьмерка» стоит ваше имя и имя вашей дочери Татьяны Орловой. Как снимались там?
- Это громко сказано – снимались. Скорее, принимали участие. Для меня работать с Алексеем Учителем – знаковая вещь. Никогда не откажусь. Тем более, что большого кино так мало в моей жизни. А так хочется встречи с большим кино!
