26 ноября Максиму Аверину исполняется 45 лет. Как актер готовится отметить эту дату и какие строит планы на нынешний театральный сезон – в интервью с ноябрьской обложки «Театрала».
– Максим, в первую очередь расскажите, пожалуйста, о предстоящих премьерах.
– У меня сейчас два спектакля в работе. Сначала расскажу про ближайший – это «Лев зимой». Сейчас я молюсь о том, чтобы всё это состоялось, потому что видите, какая плачевная ситуация везде, и театры опять под угрозой закрытия… Но мне надо во что бы то ни стало сыграть премьеру, это, можно сказать, долг чести. Потому что если спектакль откладывается, то он «расползается». Спектакль, как живой организм, если расплескать, не дай бог, всё, что создано, то собрать будет очень сложно. И сейчас все время только этому посвящено – примерка костюмов, репетиции. Когда нет сцены, репетируем просто в офисе. Пьеса интереснейшая! Я вообще считаю, что это одна из лучших пьес второй половины ХХ века.
– Вы ее сами предложили театру?
– Это будет спектакль не Театра сатиры, это – независимый проект продюсерской компании «М-Арт», с которой мы полтора года назад выпустили спектакль «Там же, тогда же». И на волне успеха продюсеры решили продолжить с нами сотрудничество. За полтора года с «Там же, тогда же» мы объехали всю страну и дали 100 представлений. Именно накануне закрытия театров на карантин мы сыграли наш сотый спектакль, ярко это отпраздновали, и с тех пор, ровно полгода, я не выходил на сцену. Для меня это катастрофа!
Я действующий артист и должен выходить на сцену каждый день! У меня было по 20 спектаклей в месяц, и для меня эта ситуация, как остановка всей жизни. Но вот недавно у нас, наконец, состоялся «Платонов» в Театре сатиры, я был как оголтелый! Мне казалось, что меня как будто выпустили из какой-то клетки! На утро болело всё, все мышцы!
– Изменился ли ваш «Платонов» после такого перерыва?
– Самое интересное, что там оказались такие актуальные тексты! Я выхожу на сцену, и первый мой текст: «Полгода не видели ни пола, ни кресел, ни высоких потолков, ни даже людей». Публика тоже отреагировала на эти слова! Так что для нас всех эта пандемия – страшное испытание. Я говорю сейчас даже не столько про артистов, сколько вообще про всех театральных работников, про цеха... Хотя я старался относиться к этому философски, как говорится, «если невозможно изменить, прими это».
– Удалось?
– А что остается делать? Понимаете, я же не могу спокойно сидеть на месте, с моей энергией это сложно. И я начал записывать тексты. В Ютубе читал сказки Пушкина и разные другие любимые произведения. Даже «Театрал», по-моему, что-то публиковал у себя на сайте. Потом я сел и стал писать. Так давно не писал стихов, а тут начал!
Как-то вы меня просили дать стихи для публикации, но я тогда постеснялся. Оттого что я всегда имею дело с высокой поэзией, мне страшновато на фоне этих великих поэтов что-то свое обнародовать, но, может быть, уже пора поделиться. За этот год много хорошего написалось, но мое самое любимое – то, что получилось, когда я был в Михайловском на съемках. У меня была возможность полдня погулять по пушкинским местам. Я настолько был вдохновлен: была осень, никого вокруг не было, я бродил по этим аллеям и написал стихи. Это действительно какое-то уникальное место, представляю, что испытывал Александр Сергеевич!
– В своих поэтических программах читаете собственные стихи?
– Набрался наглости и одно стихотворение читаю. Я вам его отдам! Вообще ужасно, конечно, что я никогда в жизни ничего не собирал из своего «литературного наследия». Часто писал, а потом терял, выбрасывал, хотя что-то, конечно, сохранилось. Иногда натыкаюсь на свои дневники, написанные в институте и даже раньше, и думаю: «Надо же, я не изменил себе!»
– Не возникает мысли: какой же дурак был, вот сейчас – другое дело!
– Ну, дурак – это всегда! И часто то, что вчера казалось серьезным, сегодня кажется нелепым и смешным. Но в отношении к профессии практически ничего не поменялось, разве что еще больше жажды появилось. Если раньше были сомнения, опасения, разочарования... Мне даже стыдно было за зарплатой приходить, потому что, казалось, я не соответствовал той должности, на которую меня приняли в театр. Энергии было много, поэтому, может быть, кидался во все тяжкие, снимался не пойми в чем. Но я все время был открыт, жил «с широко открытыми глазами».
– Сейчас критичней относитесь к выбору предложений для съемок?
– Конечно, не будешь же сниматься в том, что неинтересно! Но, мне кажется, сейчас у меня такой возраст, когда «на меня пошли роли» и в театре, и в кино. Так что сейчас интересно живу. Но я не соглашаюсь сниматься там, где нечего делать. Просто «говорящей головой» мне не хочется быть и использовать то, что я уже умею, тоже неинтересно. Поэтому я соглашаюсь там, где, во-первых, интересный режиссер, во-вторых, материал и роль. Тогда я иду туда смело, несмотря на какие-то сложности.
Мне интересно что-то новое делать. Вот сейчас я с радостью работаю с режиссером Сережей Гинзбургом над пьесой «Лев зимой». Мы давно с ним знакомы, он снимал сериал «Собор», где я Петра Первого сыграл. Вот как он разглядел во мне, что я могу пробоваться на роль Петра Первого?! Когда мне позвонили с этим предложением, я сказал: «Не смешите меня, не приеду никуда пробоваться! У нас все знают, как играть надо Петра Первого, и тут же начнут говорить: «Ну, что вы, он не похож!» А мне говорят: «Мы знаем, что нам надо, поэтому приезжай».
Я приехал, мне дали две сложнейшие сцены на пробы, я ехал в таком жутком настроении! С одной стороны, любопытно было, а с другой – думал, сейчас просто посмешищем буду. Сел на грим к замечательному гримеру Лере Никулиной и вдруг смотрю в зеркало и вижу, что действительно похож! Но одно дело «похож», а другое дело — «сыграй». И потом были замечательные пробы, а потом и съемки. Я вообще обожаю пробы, потому что это возможность «размять» с режиссером материал, попробовать. Он же смотрит не на талант, а на химию, которая происходит или нет.
– Какой проект принес вам наибольшую популярность?
– «Глухарь», конечно! Это был ужас какой-то. Я в то время из каждого утюга вылезал, и меня это жутко раздражало. В какой-то момент я даже ушел из проекта, чтобы просто не умереть в нем. Слава богу, что вскоре появился «Склифосовский», который побил все эти «рекорды».
Артист должен идти на шаг впереди, в этом я точно уверен. Как только ты начинаешь думать: «Ах, это успех», – значит в твоей творческой жизни наступил кризис. Когда я однажды брал интервью у Татьяны Анатольевны Тарасовой (я ее обожаю!), мы с ней пришли к выводу, что наши профессии чем-то схожи. Ведь что такое Олимпиада? Это пик. Публика еще наслаждается твоим успехом, а ты уже должен думать, что будет завтра?
– И будешь ли участвовать в следующей Олимпиаде…
– Да, у каждого своя Олимпиада. Поэтому в каких-то вещах, мне кажется, я поступаю разумно. В выборе, в возможности вовремя уйти.
– Поэтому сами ищете пьесы, которые можно предложить театру, режиссеру?
– Конечно! Счастье, что театр дает мне такую возможность. Театр и кино – это разное. В театре больше возможностей для творческого роста, а в кино режиссеры чаще используют то, что ты уже умеешь, и не всегда удается подняться на новую ступень. Хотя то, что в последние годы со мной происходит именно в кино, мне кажется, дает возможность двигаться вперед. И в театре мне дают выбор, да я и сам из тех артистов, которые приходят с пьесой. Я Александра Анатольевича Ширвиндта этим мучаю, и он все время мне говорит: «Максик, я тебя вижу в лавровом венке», – а я ему отвечаю: «Александр Анатольевич, прекратите, никакого лаврового венка не будет!»
– Так какой проект вы готовите в Театре сатиры?
– Сейчас работаем над Островским, над пьесой «Лес» с режиссером Антоном Юрьевичем Яковлевым. Это наше первое знакомство, и мне очень интересно с ним. У меня роль, которая, мне кажется, появилась вовремя, это – Несчастливцев. Антон Юрьевич сразу, когда только намечался этот спектакль, хотел видеть в этой роли именно меня. Его концепция убедительна, мы, что называется, существуем на одной волне, это очень важно.
– Когда планируется премьера?
– В декабре. Очень надеюсь на это...
– А спектакль «Лев зимой» где будет идти?
– Премьеру мы сыграем в Театре сатиры, чему я очень рад. Вообще мне хочется, чтобы меня ассоциировали с этим местом.
– Вы чувствуете, что это ваш дом?
– Нет, я вообще после «Сатирикона» считаю, что дом – это дом, а театр – это место, в котором надо вкалывать, а не привыкать «к стулу». После «Сатирикона» я это понял. Я поступил в театр в 20 лет, как теленок, смотрел на всё это. Я счастлив, что я попал именно к этому мастеру, потому что Константин Райкин меня закалил, воспитал и сделал из меня человека. Я всегда это говорю и считаю его своим мастером.
– В «Сатириконе» вы работали и с Юрием Бутусовым?
– Да, мы выпустили три спектакля: «Макбет», «Ричард III» и «Король Лир». «Макбет» – это вообще была его первая работа в Москве, а для нас это было тоже испытанием, потому что это был первый спектакль в «Сатириконе», в котором не участвовал Райкин. Мы были брошены на эту амбразуру, и, в общем-то, я считаю, что моя биография началась именно с этого спектакля. До этого я был совершенно в себе не уверен. А в 2002 году в моей жизни появился Бутусов, и тогда же я начал сниматься в кино. То есть до этого я тоже снимался, но все это была ерунда, а в 2002 году я снялся у Вадима Абдрашитова. Я считаю, что это – начало, вот с этого года пишется моя биография. По крайней мере, как артист я начал звучать благодаря этим двум режиссерам.
Юру Бутусова я обожаю! У нас с ним сложные взаимоотношения, но, тем не менее, я считаю, что работа с этим режиссером – один из лучших этапов моей театральной жизни. Я надеюсь, что жизнь – большая, может быть, он еще когда-нибудь вспомнит обо мне... Как режиссер, он влюбчив, у него был период «Сатирикона», потом был МХАТ, потом Пушкинский театр, сейчас - Театр Вахтангова... Режиссеры, они такие, с ними романа на всю жизнь не получается. Но он уникальный художник! Знаете, есть режиссеры, которые провоцируют, чтобы показать себя. Сейчас это очень модно «в театре должна быть провокация»… А Юра – художник высокого искусства. В нем нет этого желания провоцировать, он не издевается, он душу подключает и свою, и зрительскую, и актерскую. Ты не можешь в его спектакле играть схематично или технично. Для тебя этодолжно быть, как откровение, вот в этом – Юра!
Но я не люблю жить прошлым, для меня что было, то – прошло. Я вообще считаю, что артист не должен жить прошлыми заслугами. Что такое для артиста вчерашний успех? Сегодня просто афишу поменяли и – всё! Это для зрителя должно оставаться послевкусие, а артист каждое утро должен «сгребать свой позвоночник с кровати» и начинать всё сначала.
– Что вам помогает в этом?
– Жажда моя! Хочется очень много сделать в жизни. Очень много еще сказать хочется. Хотя сейчас, понятное дело, я живу «маленькими шажками», потому что видите, как все получается... Этот год должен был быть для меня таким насыщенным, я не должен был почти вылезать из самолетов, потому что был запланирован огромный тур по Америке, потом – Израиль, Германия... 26 ноября я должен был сыграть 500-й моноспектакль!
– Ваш поэтический спектакль «Научи меня жить»?
– Я его сочинял не только как поэтический, там и поэзия, и музыка, и монологи, которые я сам пишу. Всё то, что на сегодняшний день определяет меня, как человека, как артиста, чем бы хотелось поделиться. Я бы не сказал, что это поэтический вечер, это именно моноспектакль, который сочинялся, чтобы будоражить сердца зрителей, чтобы они на два часа забыли о той суете, которая происходит вокруг, и заглянули себе в душу.
А сейчас все мои надежды таковы: вот 20 октября – премьера «Лев зимой», дожить бы, сделать бы! Молюсь: «Господи, только бы никто не свалился, не заболел, только бы все случилось». А потом я буду дальше жить перспективой: 26 ноября – у меня юбилей, тоже надо дожить, надо сделать. Про празднование я уже не думаю, потому что не хочется пир во время чумы устраивать, но выйти на сцену – это моя традиция на протяжении многих лет. 26 ноября я всегда выхожу на сцену, и я надеюсь, что это состоится в Театре сатиры.
А потом будет перспектива – выпустить «Лес». Загадывать сейчас трудно, но, конечно, у меня уже есть планы и на следующий год: хочу сыграть Сирано, это моя мечта, и, слава богу, театр мне опять идет навстречу, спектакль будет ставить замечательный режиссер Дайнюс Казлаускас.
– Максим, в первую очередь расскажите, пожалуйста, о предстоящих премьерах.
– У меня сейчас два спектакля в работе. Сначала расскажу про ближайший – это «Лев зимой». Сейчас я молюсь о том, чтобы всё это состоялось, потому что видите, какая плачевная ситуация везде, и театры опять под угрозой закрытия… Но мне надо во что бы то ни стало сыграть премьеру, это, можно сказать, долг чести. Потому что если спектакль откладывается, то он «расползается». Спектакль, как живой организм, если расплескать, не дай бог, всё, что создано, то собрать будет очень сложно. И сейчас все время только этому посвящено – примерка костюмов, репетиции. Когда нет сцены, репетируем просто в офисе. Пьеса интереснейшая! Я вообще считаю, что это одна из лучших пьес второй половины ХХ века.
– Вы ее сами предложили театру?
– Это будет спектакль не Театра сатиры, это – независимый проект продюсерской компании «М-Арт», с которой мы полтора года назад выпустили спектакль «Там же, тогда же». И на волне успеха продюсеры решили продолжить с нами сотрудничество. За полтора года с «Там же, тогда же» мы объехали всю страну и дали 100 представлений. Именно накануне закрытия театров на карантин мы сыграли наш сотый спектакль, ярко это отпраздновали, и с тех пор, ровно полгода, я не выходил на сцену. Для меня это катастрофа!
Я действующий артист и должен выходить на сцену каждый день! У меня было по 20 спектаклей в месяц, и для меня эта ситуация, как остановка всей жизни. Но вот недавно у нас, наконец, состоялся «Платонов» в Театре сатиры, я был как оголтелый! Мне казалось, что меня как будто выпустили из какой-то клетки! На утро болело всё, все мышцы!
– Изменился ли ваш «Платонов» после такого перерыва?
– Самое интересное, что там оказались такие актуальные тексты! Я выхожу на сцену, и первый мой текст: «Полгода не видели ни пола, ни кресел, ни высоких потолков, ни даже людей». Публика тоже отреагировала на эти слова! Так что для нас всех эта пандемия – страшное испытание. Я говорю сейчас даже не столько про артистов, сколько вообще про всех театральных работников, про цеха... Хотя я старался относиться к этому философски, как говорится, «если невозможно изменить, прими это».
– Удалось?
– А что остается делать? Понимаете, я же не могу спокойно сидеть на месте, с моей энергией это сложно. И я начал записывать тексты. В Ютубе читал сказки Пушкина и разные другие любимые произведения. Даже «Театрал», по-моему, что-то публиковал у себя на сайте. Потом я сел и стал писать. Так давно не писал стихов, а тут начал!
Как-то вы меня просили дать стихи для публикации, но я тогда постеснялся. Оттого что я всегда имею дело с высокой поэзией, мне страшновато на фоне этих великих поэтов что-то свое обнародовать, но, может быть, уже пора поделиться. За этот год много хорошего написалось, но мое самое любимое – то, что получилось, когда я был в Михайловском на съемках. У меня была возможность полдня погулять по пушкинским местам. Я настолько был вдохновлен: была осень, никого вокруг не было, я бродил по этим аллеям и написал стихи. Это действительно какое-то уникальное место, представляю, что испытывал Александр Сергеевич!
– В своих поэтических программах читаете собственные стихи?– Набрался наглости и одно стихотворение читаю. Я вам его отдам! Вообще ужасно, конечно, что я никогда в жизни ничего не собирал из своего «литературного наследия». Часто писал, а потом терял, выбрасывал, хотя что-то, конечно, сохранилось. Иногда натыкаюсь на свои дневники, написанные в институте и даже раньше, и думаю: «Надо же, я не изменил себе!»
– Не возникает мысли: какой же дурак был, вот сейчас – другое дело!
– Ну, дурак – это всегда! И часто то, что вчера казалось серьезным, сегодня кажется нелепым и смешным. Но в отношении к профессии практически ничего не поменялось, разве что еще больше жажды появилось. Если раньше были сомнения, опасения, разочарования... Мне даже стыдно было за зарплатой приходить, потому что, казалось, я не соответствовал той должности, на которую меня приняли в театр. Энергии было много, поэтому, может быть, кидался во все тяжкие, снимался не пойми в чем. Но я все время был открыт, жил «с широко открытыми глазами».
– Сейчас критичней относитесь к выбору предложений для съемок?
– Конечно, не будешь же сниматься в том, что неинтересно! Но, мне кажется, сейчас у меня такой возраст, когда «на меня пошли роли» и в театре, и в кино. Так что сейчас интересно живу. Но я не соглашаюсь сниматься там, где нечего делать. Просто «говорящей головой» мне не хочется быть и использовать то, что я уже умею, тоже неинтересно. Поэтому я соглашаюсь там, где, во-первых, интересный режиссер, во-вторых, материал и роль. Тогда я иду туда смело, несмотря на какие-то сложности.
Мне интересно что-то новое делать. Вот сейчас я с радостью работаю с режиссером Сережей Гинзбургом над пьесой «Лев зимой». Мы давно с ним знакомы, он снимал сериал «Собор», где я Петра Первого сыграл. Вот как он разглядел во мне, что я могу пробоваться на роль Петра Первого?! Когда мне позвонили с этим предложением, я сказал: «Не смешите меня, не приеду никуда пробоваться! У нас все знают, как играть надо Петра Первого, и тут же начнут говорить: «Ну, что вы, он не похож!» А мне говорят: «Мы знаем, что нам надо, поэтому приезжай».
Я приехал, мне дали две сложнейшие сцены на пробы, я ехал в таком жутком настроении! С одной стороны, любопытно было, а с другой – думал, сейчас просто посмешищем буду. Сел на грим к замечательному гримеру Лере Никулиной и вдруг смотрю в зеркало и вижу, что действительно похож! Но одно дело «похож», а другое дело — «сыграй». И потом были замечательные пробы, а потом и съемки. Я вообще обожаю пробы, потому что это возможность «размять» с режиссером материал, попробовать. Он же смотрит не на талант, а на химию, которая происходит или нет.
– Какой проект принес вам наибольшую популярность?
– «Глухарь», конечно! Это был ужас какой-то. Я в то время из каждого утюга вылезал, и меня это жутко раздражало. В какой-то момент я даже ушел из проекта, чтобы просто не умереть в нем. Слава богу, что вскоре появился «Склифосовский», который побил все эти «рекорды».
Артист должен идти на шаг впереди, в этом я точно уверен. Как только ты начинаешь думать: «Ах, это успех», – значит в твоей творческой жизни наступил кризис. Когда я однажды брал интервью у Татьяны Анатольевны Тарасовой (я ее обожаю!), мы с ней пришли к выводу, что наши профессии чем-то схожи. Ведь что такое Олимпиада? Это пик. Публика еще наслаждается твоим успехом, а ты уже должен думать, что будет завтра?
– И будешь ли участвовать в следующей Олимпиаде…
– Да, у каждого своя Олимпиада. Поэтому в каких-то вещах, мне кажется, я поступаю разумно. В выборе, в возможности вовремя уйти.
– Поэтому сами ищете пьесы, которые можно предложить театру, режиссеру?– Конечно! Счастье, что театр дает мне такую возможность. Театр и кино – это разное. В театре больше возможностей для творческого роста, а в кино режиссеры чаще используют то, что ты уже умеешь, и не всегда удается подняться на новую ступень. Хотя то, что в последние годы со мной происходит именно в кино, мне кажется, дает возможность двигаться вперед. И в театре мне дают выбор, да я и сам из тех артистов, которые приходят с пьесой. Я Александра Анатольевича Ширвиндта этим мучаю, и он все время мне говорит: «Максик, я тебя вижу в лавровом венке», – а я ему отвечаю: «Александр Анатольевич, прекратите, никакого лаврового венка не будет!»
– Так какой проект вы готовите в Театре сатиры?
– Сейчас работаем над Островским, над пьесой «Лес» с режиссером Антоном Юрьевичем Яковлевым. Это наше первое знакомство, и мне очень интересно с ним. У меня роль, которая, мне кажется, появилась вовремя, это – Несчастливцев. Антон Юрьевич сразу, когда только намечался этот спектакль, хотел видеть в этой роли именно меня. Его концепция убедительна, мы, что называется, существуем на одной волне, это очень важно.
– Когда планируется премьера?
– В декабре. Очень надеюсь на это...
– А спектакль «Лев зимой» где будет идти?
– Премьеру мы сыграем в Театре сатиры, чему я очень рад. Вообще мне хочется, чтобы меня ассоциировали с этим местом.
– Вы чувствуете, что это ваш дом?
– Нет, я вообще после «Сатирикона» считаю, что дом – это дом, а театр – это место, в котором надо вкалывать, а не привыкать «к стулу». После «Сатирикона» я это понял. Я поступил в театр в 20 лет, как теленок, смотрел на всё это. Я счастлив, что я попал именно к этому мастеру, потому что Константин Райкин меня закалил, воспитал и сделал из меня человека. Я всегда это говорю и считаю его своим мастером.
– В «Сатириконе» вы работали и с Юрием Бутусовым?
– Да, мы выпустили три спектакля: «Макбет», «Ричард III» и «Король Лир». «Макбет» – это вообще была его первая работа в Москве, а для нас это было тоже испытанием, потому что это был первый спектакль в «Сатириконе», в котором не участвовал Райкин. Мы были брошены на эту амбразуру, и, в общем-то, я считаю, что моя биография началась именно с этого спектакля. До этого я был совершенно в себе не уверен. А в 2002 году в моей жизни появился Бутусов, и тогда же я начал сниматься в кино. То есть до этого я тоже снимался, но все это была ерунда, а в 2002 году я снялся у Вадима Абдрашитова. Я считаю, что это – начало, вот с этого года пишется моя биография. По крайней мере, как артист я начал звучать благодаря этим двум режиссерам.
Юру Бутусова я обожаю! У нас с ним сложные взаимоотношения, но, тем не менее, я считаю, что работа с этим режиссером – один из лучших этапов моей театральной жизни. Я надеюсь, что жизнь – большая, может быть, он еще когда-нибудь вспомнит обо мне... Как режиссер, он влюбчив, у него был период «Сатирикона», потом был МХАТ, потом Пушкинский театр, сейчас - Театр Вахтангова... Режиссеры, они такие, с ними романа на всю жизнь не получается. Но он уникальный художник! Знаете, есть режиссеры, которые провоцируют, чтобы показать себя. Сейчас это очень модно «в театре должна быть провокация»… А Юра – художник высокого искусства. В нем нет этого желания провоцировать, он не издевается, он душу подключает и свою, и зрительскую, и актерскую. Ты не можешь в его спектакле играть схематично или технично. Для тебя этодолжно быть, как откровение, вот в этом – Юра!Но я не люблю жить прошлым, для меня что было, то – прошло. Я вообще считаю, что артист не должен жить прошлыми заслугами. Что такое для артиста вчерашний успех? Сегодня просто афишу поменяли и – всё! Это для зрителя должно оставаться послевкусие, а артист каждое утро должен «сгребать свой позвоночник с кровати» и начинать всё сначала.
– Что вам помогает в этом?
– Жажда моя! Хочется очень много сделать в жизни. Очень много еще сказать хочется. Хотя сейчас, понятное дело, я живу «маленькими шажками», потому что видите, как все получается... Этот год должен был быть для меня таким насыщенным, я не должен был почти вылезать из самолетов, потому что был запланирован огромный тур по Америке, потом – Израиль, Германия... 26 ноября я должен был сыграть 500-й моноспектакль!
– Ваш поэтический спектакль «Научи меня жить»?
– Я его сочинял не только как поэтический, там и поэзия, и музыка, и монологи, которые я сам пишу. Всё то, что на сегодняшний день определяет меня, как человека, как артиста, чем бы хотелось поделиться. Я бы не сказал, что это поэтический вечер, это именно моноспектакль, который сочинялся, чтобы будоражить сердца зрителей, чтобы они на два часа забыли о той суете, которая происходит вокруг, и заглянули себе в душу.
А сейчас все мои надежды таковы: вот 20 октября – премьера «Лев зимой», дожить бы, сделать бы! Молюсь: «Господи, только бы никто не свалился, не заболел, только бы все случилось». А потом я буду дальше жить перспективой: 26 ноября – у меня юбилей, тоже надо дожить, надо сделать. Про празднование я уже не думаю, потому что не хочется пир во время чумы устраивать, но выйти на сцену – это моя традиция на протяжении многих лет. 26 ноября я всегда выхожу на сцену, и я надеюсь, что это состоится в Театре сатиры.А потом будет перспектива – выпустить «Лес». Загадывать сейчас трудно, но, конечно, у меня уже есть планы и на следующий год: хочу сыграть Сирано, это моя мечта, и, слава богу, театр мне опять идет навстречу, спектакль будет ставить замечательный режиссер Дайнюс Казлаускас.
