Каждый месяц в своей бумажной версии «Театрал» ведет рубрику «Дети закулисья», героями которой становятся артисты, чье детство прошло в театре. Недавняя наша гостья – актриса Театра Табакова Аня Чиповская, которая утверждает, что судьбоносную роль в выборе профессии для нее сыграла мама – актриса Театра им. Вахтангова Ольга Чиповская.
– Вы выросли в театральной среде, для вас были артисты – небожители, на кого вы смотрели снизу вверх?
– На свою маму. Думаю, что круче моей мамы, я мало видела актрис. Потому что она невероятного таланта женщина и невероятного диапазона актриса: от комедии до трагедии и драмы.
Мама играла Адельму в «Принцессе Турандот», Фаншетту в водевиле «Два часа в Париже», Абигайль в «Стакане воды», главную роль в спектакле «Девушка-гусар», Цыганку в постановке «Три возраста Казановы»… Чего только она не переиграла! И сейчас играет. У нее талант трагической клоунессы, что дано не каждому.
Если говорить про небожителей, то я очень любила Галину Львовну Коновалову. Она была большая подруга моей мамы, они созванивались несколько раз в неделю и подолгу общались. Когда Галины Львовны не стало, моя мама очень глубоко это переживала и скучает по ней до сих пор, по этим остроумным разговорам.
Ольга Чиповская - Абигаль, Юрий Яковлев - Болингброк. "Стакан воды". 1988 г.
Я с большой любовью и невероятным уважением отношусь к Юлии Константиновне Борисовой. Это поразительно просто, но, если честно, у меня этот пиетет до дрожи в коленях... Я когда прихожу в Вахтанговский театр, то Юлия Константиновна всегда останавливается и подолгу разговаривает со мной, рассказывает про мои работы, которые она, оказывается, смотрит. Я в шоке пребываю каждый раз, поскольку, ну, что я для нее, казалось бы? Какая-то девочка, ну, дочка Оли Чиповской. Но нет. Она останавливается и рассказывает, какое на мне было красивое платье, в каком фильме она меня видела (оказывается, она все это смотрит, следит). Я не нахожу слов каждый раз от ее внимания к себе.
Или, скажем, Василий Семенович Лановой – любимый человек, очень много для нас сделавший. Когда я была маленькая, нам жилось нелегко, но были какие-то выезды, когда актеры могли подработать, и он всегда приглашал маму, всегда заботился о ней.
Михаил Александрович Ульянов был другом нашей семьи. Вырасти в таком театре, как Вахтанговский, – это вообще счастье, потому что количество легенд на квадратный метр просто невероятное.
Людмила Васильевна Максакова... Недавно мы шли по Никитской, она сидела в кафе и подозвала нас. Мы подошли, долго разговаривали с ней. Потрясающая женщина, просто грандиозная, какое-то средоточие юмора, иронии, ума – всего, что я больше всего обожаю в женщинах.
В детстве, разумеется, думала, что поступлю в Щукинское училище, пойду по маминым стопам. И действительно, я ведь изначально туда и поступила. Но не знаю, как так бывает в жизни, когда ты о чем-то долго мечтаешь, а потом берешь и выбираешь другое.
Дело в том, что, когда я поступала в Школу-студию МХАТ, курс набирал Константин Райкин. Я туда попала и поняла, что это до такой степени мое место и оно настолько живое... Хотя Щукинское училище, этот огромный институт, эти лестницы, простор… И на его фоне – Школа-студия, такая коробочка. Но я ничуть не сомневалась в правильности своего выбора, не хотелось идти против себя. И не сомневаюсь до сих пор. А в Вахтанговском театре действительно очень здорово работать. Для меня это связано ещё и с его запахом, совершенно особенным, я боялась, что после ремонта он исчезнет, но он остался – и это настоящее чудо.
Я туда прихожу, и в животе начинает болеть, такое волнение охватывает, очень странные ощущения. Нигде так не пахнет, как в Театре Вахтангова – ни в МХТ, ни в «Табакерке», ни в других больших театрах, в которых мы играли. А мы ведь играли на гастролях и в Александринском, и в БДТ, и в Саратове в Театре имени Слонова с его огромным зрительным залом. Но все равно такого ощущения, как в Театре Вахтангова, не возникает у меня больше нигде.
Меня нельзя было оставить дома, если мама собиралась на спектакль. Я рыдала, это были истерики. Мама пыталась каких-то нянь для меня находить, но я «сжирала» нянь. И за кулисами на стульчике около режиссерского пульта просидела все спектакли. «Принцессу Турандот» я видела бесчисленное количество раз. Еще была потрясающая сказка «Али-Баба и 40 разбойников», Галина Львовна там играла в пару с Дарьей Максимовной Пешковой, а Лидия Вележева в состав с Нонной Гришаевой были удивительными Шехеразадами. Моя любимая Анна Дубровская...
Я ее обожаю. «Отелло» с Симоновым, Маковецким и с ней смотрела не знаю сколько раз. Она одна из лучших. До сих пор, если у Дубровской какая-то премьера, я всегда хожу.
– А вы чувствуете, что достигли уровня, когда артисты, на которых вы смотрели снизу вверх, могут уже и с вами советоваться? Вы ведь теперь в одном творческом поле…
– Нет. Никогда этого не произойдет. Я и буду продолжать смотреть на них снизу вверх, потому что масштаб их личности слишком велик.
– Помимо таланта, в чем это еще проявляется?
– В отношении к делу, отношении к театру. В этике и мелочах. В том, что кулисы нельзя трогать руками.
– Суеверие?
– Да нет, потому что они шевелятся. И это отвлекает. Нельзя ходить по сцене в уличной обуви. Нельзя пересекать сцену из кулисы в кулису даже после окончания рабочего дня (можно пройти только за сценой). Это какие-то этические моменты, которые и в институтах не всегда преподают. Но ничего, дети попадают в театр, и им быстро всё объясняют, поскольку эти вещи передаются.
Ольга Чиповская - Хася. "Улыбнись нам, Господи". 2014 г.
Нельзя разговаривать за кулисами. Меня в театре заклюют скоро за это, но я превращаюсь в истеричку, бегаю и говорю: «Не орите». Мне кажется, что люди уже ржут надо мной.
(Склонившись к диктофону.) Да, ребята, я знаю, что вы ржете надо мной. Но меня шум за сценой страшно раздражает. Я ненавижу, когда люди громко разговаривают за кулисами, потому что мне это мешает. Да и не только мне. Казните меня, но, может быть, сейчас кто-то на что-то настраивается…
Если к моей маме подойти перед спектаклем и спросить что-нибудь несерьезное, мне кажется, она может убить на месте. И правда, что ты лезешь? Потом поговорим, после спектакля.
У ее поколения отношение другое, не халатное. Это как азбука, без которой нельзя. Так что пусть меня не любят и три раза скажут: «Ань, ты больная». Но пусть я лучше буду больная, чем терпеть закулисное хамство. Я его терпеть не буду. Я вообще в определенных ситуациях могу быть крайне несдержанным человеком.
– Мнение мамы для вас гораздо важнее, наверное, чем мнения многих других людей?
– Да.
– Она словоохотливый зритель? Разбирает спектакли, делится с вами?
– Она и разбирает, и говорит, и ценные указания раздает. Я к маме прислушиваюсь всегда. Конечно, я могу артачиться, говорить, мол, ты ничего не понимаешь. Но я прислушиваюсь к ней.
– Когда мама в зале и мамы нет, для вас это разные спектакли?
– Абсолютно. Я ужасно волнуюсь. Вы знаете (уверена, что это не только моя особенность), я вообще ненавижу звать гостей на свои премьеры. У меня не бывает гостей на спектаклях. Ну, разве что за исключением «Кинастона», потому что его все хотят посмотреть, а билеты разбирают за месяц.
Ольга Чиповская - Дорис. "Девичник над вечным покоем". 2016 г.
Но вообще я предпочитаю не знать, что сегодня в зале есть мои знакомые или друзья. Я могу играть, но буду играть плохо, потому что начну слишком стараться, и всё, как ни странно, пойдет наперекосяк. В театре давно уже знают про мою мнительность, и если у нас предполагается какая-то телесъемка, мне никогда не сообщают. Яну Сексте я просто отучила рассказывать за кулисами, кто сегодня пришел. Потому что она влетала в гримерку и говорила: «Вы знаете, кто сидит в зале?» – «Яна, я не хочу этого знать». Теперь она меня бережет. Потому что для меня зал – это зал. Совершенно самостоятельный организм, некая группа людей, лица которых мне не видны. Но как только мне говорят о знакомом, то эта группа обретает уже конкретные черты, и я начинаю себя мучить вопросом: как этот человек воспринял ту или иную сцену, что подумал о моей работе и т.д.?
– А если Константин Аркадьевич в зале?
– Это вообще... Убейте меня сразу. Но он выдающийся педагог и хорошо меня знает, поэтому никогда мне не скажет, если придет.
…Обожаю, когда зрители ждут от театра не только развлечений, но и ответов на наболевшие вопросы, когда зал задумчив, когда ты можешь дать ему надежду и в чем-то помочь… Олег Табаков правильно говорил, что в такие мгновения театр становится храмом.
Актеры волшебники, конечно, но некоторые, типа меня, только учатся. Я не волшебник, я только учусь. Мы очень благодарны нашим зрителям за те авансы, которые они нам дают, за их отзывчивость и за многое другое. Но тоже надо понимать, что мы не крепостной театр. И вот этого: «Чего изволите?» – у нас не будет. Во всяком случае, для меня такая позиция исключена. Я знаю, что многие люди по-разному относятся к Косте Богомолову, но мы с ним вместе сделали пять спектаклей, и мне во многом близка его позиция, что во всем должно быть внутреннее достоинство. Не то, что: я заплатил деньги, а ты теперь жги.
Нет, вы заплатили деньги, чтобы поприсутствовать при чем-то очень важном и включиться в эту игру. Получится это или нет – вопрос вашего воспитания, начитанности, интеллигентности, готовности играть. Алла Демидова замечательную фразу сказала, что эстрада, это: «Здравствуйте, я к вам!» А театр – это «Вы ко мне» Взаимное уважение необходимо всегда.
– Это уважение, к сожалению, наблюдается не в каждом театре.
– Что поделать.
– Но я понимаю, что это и есть одна из тех причин, которая держит вас в Театре Табакова. Там атмосфера своя, вы занимаетесь серьезным делом…
– Конечно. Иначе зачем это вообще?!
– Вы выросли в театральной среде, для вас были артисты – небожители, на кого вы смотрели снизу вверх?
– На свою маму. Думаю, что круче моей мамы, я мало видела актрис. Потому что она невероятного таланта женщина и невероятного диапазона актриса: от комедии до трагедии и драмы.
Мама играла Адельму в «Принцессе Турандот», Фаншетту в водевиле «Два часа в Париже», Абигайль в «Стакане воды», главную роль в спектакле «Девушка-гусар», Цыганку в постановке «Три возраста Казановы»… Чего только она не переиграла! И сейчас играет. У нее талант трагической клоунессы, что дано не каждому.
Если говорить про небожителей, то я очень любила Галину Львовну Коновалову. Она была большая подруга моей мамы, они созванивались несколько раз в неделю и подолгу общались. Когда Галины Львовны не стало, моя мама очень глубоко это переживала и скучает по ней до сих пор, по этим остроумным разговорам.

Я с большой любовью и невероятным уважением отношусь к Юлии Константиновне Борисовой. Это поразительно просто, но, если честно, у меня этот пиетет до дрожи в коленях... Я когда прихожу в Вахтанговский театр, то Юлия Константиновна всегда останавливается и подолгу разговаривает со мной, рассказывает про мои работы, которые она, оказывается, смотрит. Я в шоке пребываю каждый раз, поскольку, ну, что я для нее, казалось бы? Какая-то девочка, ну, дочка Оли Чиповской. Но нет. Она останавливается и рассказывает, какое на мне было красивое платье, в каком фильме она меня видела (оказывается, она все это смотрит, следит). Я не нахожу слов каждый раз от ее внимания к себе.
Или, скажем, Василий Семенович Лановой – любимый человек, очень много для нас сделавший. Когда я была маленькая, нам жилось нелегко, но были какие-то выезды, когда актеры могли подработать, и он всегда приглашал маму, всегда заботился о ней.
Михаил Александрович Ульянов был другом нашей семьи. Вырасти в таком театре, как Вахтанговский, – это вообще счастье, потому что количество легенд на квадратный метр просто невероятное.
Людмила Васильевна Максакова... Недавно мы шли по Никитской, она сидела в кафе и подозвала нас. Мы подошли, долго разговаривали с ней. Потрясающая женщина, просто грандиозная, какое-то средоточие юмора, иронии, ума – всего, что я больше всего обожаю в женщинах.
В детстве, разумеется, думала, что поступлю в Щукинское училище, пойду по маминым стопам. И действительно, я ведь изначально туда и поступила. Но не знаю, как так бывает в жизни, когда ты о чем-то долго мечтаешь, а потом берешь и выбираешь другое.
Дело в том, что, когда я поступала в Школу-студию МХАТ, курс набирал Константин Райкин. Я туда попала и поняла, что это до такой степени мое место и оно настолько живое... Хотя Щукинское училище, этот огромный институт, эти лестницы, простор… И на его фоне – Школа-студия, такая коробочка. Но я ничуть не сомневалась в правильности своего выбора, не хотелось идти против себя. И не сомневаюсь до сих пор. А в Вахтанговском театре действительно очень здорово работать. Для меня это связано ещё и с его запахом, совершенно особенным, я боялась, что после ремонта он исчезнет, но он остался – и это настоящее чудо.
Я туда прихожу, и в животе начинает болеть, такое волнение охватывает, очень странные ощущения. Нигде так не пахнет, как в Театре Вахтангова – ни в МХТ, ни в «Табакерке», ни в других больших театрах, в которых мы играли. А мы ведь играли на гастролях и в Александринском, и в БДТ, и в Саратове в Театре имени Слонова с его огромным зрительным залом. Но все равно такого ощущения, как в Театре Вахтангова, не возникает у меня больше нигде.
Меня нельзя было оставить дома, если мама собиралась на спектакль. Я рыдала, это были истерики. Мама пыталась каких-то нянь для меня находить, но я «сжирала» нянь. И за кулисами на стульчике около режиссерского пульта просидела все спектакли. «Принцессу Турандот» я видела бесчисленное количество раз. Еще была потрясающая сказка «Али-Баба и 40 разбойников», Галина Львовна там играла в пару с Дарьей Максимовной Пешковой, а Лидия Вележева в состав с Нонной Гришаевой были удивительными Шехеразадами. Моя любимая Анна Дубровская...
Я ее обожаю. «Отелло» с Симоновым, Маковецким и с ней смотрела не знаю сколько раз. Она одна из лучших. До сих пор, если у Дубровской какая-то премьера, я всегда хожу.
– А вы чувствуете, что достигли уровня, когда артисты, на которых вы смотрели снизу вверх, могут уже и с вами советоваться? Вы ведь теперь в одном творческом поле…
– Нет. Никогда этого не произойдет. Я и буду продолжать смотреть на них снизу вверх, потому что масштаб их личности слишком велик.

– В отношении к делу, отношении к театру. В этике и мелочах. В том, что кулисы нельзя трогать руками.
– Суеверие?
– Да нет, потому что они шевелятся. И это отвлекает. Нельзя ходить по сцене в уличной обуви. Нельзя пересекать сцену из кулисы в кулису даже после окончания рабочего дня (можно пройти только за сценой). Это какие-то этические моменты, которые и в институтах не всегда преподают. Но ничего, дети попадают в театр, и им быстро всё объясняют, поскольку эти вещи передаются.

Нельзя разговаривать за кулисами. Меня в театре заклюют скоро за это, но я превращаюсь в истеричку, бегаю и говорю: «Не орите». Мне кажется, что люди уже ржут надо мной.
(Склонившись к диктофону.) Да, ребята, я знаю, что вы ржете надо мной. Но меня шум за сценой страшно раздражает. Я ненавижу, когда люди громко разговаривают за кулисами, потому что мне это мешает. Да и не только мне. Казните меня, но, может быть, сейчас кто-то на что-то настраивается…
Если к моей маме подойти перед спектаклем и спросить что-нибудь несерьезное, мне кажется, она может убить на месте. И правда, что ты лезешь? Потом поговорим, после спектакля.
У ее поколения отношение другое, не халатное. Это как азбука, без которой нельзя. Так что пусть меня не любят и три раза скажут: «Ань, ты больная». Но пусть я лучше буду больная, чем терпеть закулисное хамство. Я его терпеть не буду. Я вообще в определенных ситуациях могу быть крайне несдержанным человеком.
– Мнение мамы для вас гораздо важнее, наверное, чем мнения многих других людей?
– Да.
– Она словоохотливый зритель? Разбирает спектакли, делится с вами?
– Она и разбирает, и говорит, и ценные указания раздает. Я к маме прислушиваюсь всегда. Конечно, я могу артачиться, говорить, мол, ты ничего не понимаешь. Но я прислушиваюсь к ней.
– Когда мама в зале и мамы нет, для вас это разные спектакли?
– Абсолютно. Я ужасно волнуюсь. Вы знаете (уверена, что это не только моя особенность), я вообще ненавижу звать гостей на свои премьеры. У меня не бывает гостей на спектаклях. Ну, разве что за исключением «Кинастона», потому что его все хотят посмотреть, а билеты разбирают за месяц.

Но вообще я предпочитаю не знать, что сегодня в зале есть мои знакомые или друзья. Я могу играть, но буду играть плохо, потому что начну слишком стараться, и всё, как ни странно, пойдет наперекосяк. В театре давно уже знают про мою мнительность, и если у нас предполагается какая-то телесъемка, мне никогда не сообщают. Яну Сексте я просто отучила рассказывать за кулисами, кто сегодня пришел. Потому что она влетала в гримерку и говорила: «Вы знаете, кто сидит в зале?» – «Яна, я не хочу этого знать». Теперь она меня бережет. Потому что для меня зал – это зал. Совершенно самостоятельный организм, некая группа людей, лица которых мне не видны. Но как только мне говорят о знакомом, то эта группа обретает уже конкретные черты, и я начинаю себя мучить вопросом: как этот человек воспринял ту или иную сцену, что подумал о моей работе и т.д.?
– А если Константин Аркадьевич в зале?
– Это вообще... Убейте меня сразу. Но он выдающийся педагог и хорошо меня знает, поэтому никогда мне не скажет, если придет.
…Обожаю, когда зрители ждут от театра не только развлечений, но и ответов на наболевшие вопросы, когда зал задумчив, когда ты можешь дать ему надежду и в чем-то помочь… Олег Табаков правильно говорил, что в такие мгновения театр становится храмом.
Актеры волшебники, конечно, но некоторые, типа меня, только учатся. Я не волшебник, я только учусь. Мы очень благодарны нашим зрителям за те авансы, которые они нам дают, за их отзывчивость и за многое другое. Но тоже надо понимать, что мы не крепостной театр. И вот этого: «Чего изволите?» – у нас не будет. Во всяком случае, для меня такая позиция исключена. Я знаю, что многие люди по-разному относятся к Косте Богомолову, но мы с ним вместе сделали пять спектаклей, и мне во многом близка его позиция, что во всем должно быть внутреннее достоинство. Не то, что: я заплатил деньги, а ты теперь жги.
Нет, вы заплатили деньги, чтобы поприсутствовать при чем-то очень важном и включиться в эту игру. Получится это или нет – вопрос вашего воспитания, начитанности, интеллигентности, готовности играть. Алла Демидова замечательную фразу сказала, что эстрада, это: «Здравствуйте, я к вам!» А театр – это «Вы ко мне» Взаимное уважение необходимо всегда.
– Это уважение, к сожалению, наблюдается не в каждом театре.
– Что поделать.
– Но я понимаю, что это и есть одна из тех причин, которая держит вас в Театре Табакова. Там атмосфера своя, вы занимаетесь серьезным делом…
– Конечно. Иначе зачем это вообще?!
Подписывайтесь на официальный в Telegram (@teatralmedia), чтобы не пропускать наши главные материалы.